Что ж, всё идёт по плану, с облегчением думает Геральт, а теперь пришло время поболтать по душам. Сплюнув накопившуюся от жара боя слюну, он чуть проворачивает в грудине бруксы меч и смотрит на неё внимательным, долгим взглядом.

– Что… тебе нужно, чародей, – раздаётся неожиданно в его голове женский голос, сиплый, надрывистый от потери крови. Полосы её так и растекаются по серебру ровными росчерками, светясь в ночи блестящими дорожками; безмолвное напоминание о том, что времени у него осталось совсем немного.

– Откуда такие мысли? – прищуривает глаза он. – Не думаешь, что я просто довольствуюсь моментом превосходства? А, бестия?

– Я… чувствую. След собрата. Того, кому… ты принадлежишь.

Дьявол, не сейчас, не об этом… Против воли он вздрагивает, чувствуя, как прохлада ночи щекочет рану на шее, и с усилием прогоняет непрошеный мороз по позвонкам прочь.

– Возможно. Я ищу его, – торопливо говорит Геральт. – Тебе известно имя Эмиеля Региса, вампирка? Равный тебе, если не превосходящий…

– Отс-с-ступник, – вдруг шипит брукса, и на губах у неё начинает пузыриться пена. – Позор рода… Отс-с-ступник…

Значит, догадки о вампирском сообществе были верны. Теперь осталось не упустить последний шанс. Неважно, что там с позором, ему нужно знать только одно. Только одно.

– Где мне его найти? – встряхивает он её за плечи, – Говори, быстро!

Всхлипнув, брукса обхватывает когтистыми руками лезвие меча, будто пытаясь с него соскользнуть. Но не может. Нанизанная на серебро, она только бьётся в агонии, как бабочка, насаженная на иглу, и издает болезненный, надсадный хрип.

– Цин… тра… – едва шевелятся окровавленные губы, и этого достаточно, чтобы вытащить лезвие и бросить тяжёлое тело на землю, тут же коротко вздрогнувшее и замершее в оцепенении навсегда.

Стылый свет январской луны едва освещает узкую мариборскую улочку, заставшую поединок ведьмака и чудовища. Вздохнув, Геральт с усилием отирает меч о ближайший сугроб и поднимает глаза к небу, задумываясь о том, какие сведения приобрёл. Цинтра. Регис в Цинтре. Его чёртов вампир, которого знают подобные смертоносные твари, не ведающие сострадания… Всё это время он был в Цинтре. Там, куда, видно, теперь и лежит его, Геральта, путь.

Кажется, в этот-то миг пустота в груди начинает затягиваться, пощипав по краям, как давно не заживавшая рана, и впервые за долгое время ему удается свободно вздохнуть.

В словах бруксы он не сомневается. Какое дело умирающей вампирке до лжи? Странно, конечно, что Региса назвали отступником, но, очевидно, всему виной его образ жизни без крови. Или же что-то иное… Но вот о том, что именно, Геральт узнает лично – сразу, как только заглянет в знакомые антрациты глаз.

После того, как сделает всё, чтобы они полыхнули багровым пламенем.

Что ж, Цинтра, так Цинтра. Правда, с дорогой у Геральта поначалу выходит непросто. Раны от боя, хоть и не смертельные, требуют перевязок и эликсиров, так что, выходя на большак, он не забывает об остановках. Дни тянутся медленно и тоскливо, принося с рассветом студёный пар изо рта и покрасневшие от мороза руки, а с приближающимися сумерками заунывно воющий свои песни ветер. В Майенне ему удаётся прикупить для Плотвы тёплую попону, потратив последние из отложенных сбережений, и грошей остаётся теперь, пожалуй, разве что на перекус и кров. Так даже лучше, рассеянно думает Геральт, укрывая как следует лошадиную спину, будет, как он бы сказал, дополнительная мотивация торопиться.

Иногда ему даже кажется, что он по-настоящему сходит с ума. Не в прежней степени, пугаясь лишь ненадолго голоса в голове и в конце концов приняв его за забаву; теперь иначе. Так, что больше не владеет своим рассудком, ведомый каким-то глубинным чувством правоты. Справедливости, что ли. Надежды на то, что это самое верное, что он может сделать.

К концу января он добирается до Бругге. Здесь уже ощутимо теплее, чем в Мариборе: чувствуется приближение южного климата, заставляя вспомнить видения с лугами и буйством трав. Чёрт, и как он раньше не догадался? Конечно, это и не могло быть ничем другим, кроме Цинтры – ну, из того, что Геральт представляет о её окрестностях. Холмы и широкие поля, даже далёкие горы… Впрочем, названия Горгоны он точно раньше не слышал, но, холера её знает, может, там есть и такая. Ещё немного, и он спросит об этом подробнее. Как только передохнёт, даст передышку Плотве и подлатает себя как следует.

Что ни говори, а рана на шее со временем вызывает настоящее беспокойство. Заживает она как-то с трудом, видно, из-за вампирской слюны, и временами зудит, напоминая о кметских байках. Тех, что об обращении в упыря через укус, страшилок для непослушных детей. Хотя, наверное, Геральт был бы даже не против… Если б только не хотелось царапать каждые пять минут края подсыхающей корочки. Причём размокающей по ночам, так, будто кровь и не планирует сворачиваться как следует.

Словом, на середине пути к Яруге он понимает, что неплохо было бы заглянуть к лекарю. Какому и где, неважно. Настолько, что на развилке дороги к переправе он лихорадочно перебирает в памяти ближайшие поселения – и замирает в осознании.

Диллинген.

Точно. Маленький городишко совсем поблизости, где напоследок можно наведаться к медику и разобраться с уже раздражающей раной. Да и парочка дней задержки особой погоды не сделают; особенно, если может пойти заражение, а этого он боится больше всего. Чёрт, ни одно создание не кусало его так сильно, не говоря уже о неизвестных последствиях, так что он даже не оставляет себе времени на раздумья.

Стремительно развернув Плотву, Геральт сворачивает направо по тракту и резвым галопом несётся к далеким огням Диллингена, изо всех сил надеясь, что успеет найти себе комнатушку на ночлег.

Вот с этого-то момента его и начинает преследовать странное везение, которое иначе, как чертовщиной, не назовёшь. Кров и в самом деле удаётся найти без труда, и ночь проходит относительно спокойно. Устроившись в какой-то дрянной корчме, он долго ворочается перед сном, исподтишка почёсывая шею и чертыхаясь на своего вампира. Своего дорогого вампира, которого скоро найдёт и которому здорово отомстит за этот укус – желательно ртом.

Ну, прежде чем он подлечится, пока есть время. Везение или нет, а в Цинтре всё правда может выйти из рук вон плохо, так что лучше обезопасить себя на случай, если сразу придётся искать возможность подзаработать. В поисках лечения Геральт утверждается так крепко, что видно, его слышит даже само Предназначение.

Так, что дорогу к медику ему даже не приходится искать самому.

– Тяжкие, видно, настали времена, – участливо замечает хозяйка корчмы, когда он спускается вниз за завтраком в наспех наброшенной рубахе. – Укус-то у вас, мастер ведьмак, страшенный. Бестия какая сцапала?

– Можно и так сказать, – невесело хмыкает Геральт, кивнув, когда на его стол ставят тарелку с чем-то, напоминающим яичницу. Во всяком случае тем, что должно было быть яичницей, но теперь выглядит как бело-жёлтое месиво с кусочками мяса.

Пусть. Настроение у него спросонья чуть менее поганое, чем обычно, и он даже позволяет вовлечь себя в разговор. Да и хозяйка корчмы, полноватая и румяная, отчего-то напоминает Нэннеке – и потому легко располагает к себе.

– Так вы б к лекарю нашему заглянули, – всплеснув руками, говорит она, – Не иначе, как нам его боги послали-то. Умный страсть, что твой профессор, на ноги всех поднимает, кто в беду попал. Агнешку мою с того света вытащил, – и она испускает тяжелый, полный усталости вздох, – На сносях была, надорвала там чего, я уж не спрашивала. Кровишши было – ужасть! Ничего, не дрогнул даже. Золото, а не лекарь.

Вот так раз. Кажется, ехать в Диллинген было ещё одним из не самых плохих решений. Видно, этот медик и в самом деле что-то должен соображать в лечебном деле, раз его хвалят даже простые кметы. Рассеянно жуя яичницу, Геральт склоняет голову с затаённым любопытством, которое, впрочем, хозяйка корчмы принимает за недоверие.