–…Так-то, пожалуй, лучше, – хрипло урчит вампир, оглаживая ладонями его плечи и грудь, отчего по коже мгновенно пробегает дрожь. – Как бы я ни ценил твоё рвение, Геральт, думаю, стоит тебе напомнить одну прекрасную фразу. В любви, как и на войне, без сомнения, все… средства хороши. Не уверен, к чему отнести конкретно наш случай, однако я не хочу войны с тобой, dragul meu, – добавляет он, – Но, может быть, её хочешь ты?
– В… смысле, – срывается сиплый шепот с губ, – Ни… черта не понял, Регис. Мне как-то… думать тяжеловато.
Тонкие пальцы скользят по его голому торсу, обжигая касаниями. Ниже, ниже, ниже – и наконец накрывают член по всей длине, выбивая из лёгких последний воздух. Не веря своим ощущениям, Геральт с усилием распахивает веки; и тут же об этом жалеет, чувствуя, как всё начинает гореть в груди. Потому что на нём сидит чёртов суккуб из его давних, далёких снов. Бледный и полуобнажённый, с разметавшимися по плечам мокрыми волосами и пронзительными алыми радужками, открывающий в хищной улыбке нечеловеческие, мать их, клыки.
– Отчего же, – произносит он, облизнув пересохшие губы, – По-моему, всё очевидно, душа моя. По крайней мере, могу рассказать, как вижу ситуацию я, как ты выразился, древний и жуткий монстр. Видящий перед собой, – и, ох, блять, пальцы проводят от основания до самой головки, так, что Геральт рвано дёргается навстречу, – Охотника на подобных мне, так и жаждущего забрать своё по праву. Сильного и опасного. Гордого, – ещё движение, быстрое, резкое, почти болезненное, – Даже, пожалуй, горделивого. Знаешь, чем отличаются между собой эти два качества, мой дорогой ведьмак?
Ничего он уже не знает и знать не хочет. Потому что чувствует, что больше ни над чем не властен, пока над ним издеваются длинные пальцы. И ещё чувствует… и другое. Как ему в бедро упирается твёрдый, горячий ствол, к которому так и хочется прикоснуться. Просто, чтобы поверить в то, что это не чёртов бред или что он не сходит с ума. Ну и узнать, умеют ли стонать суккубы, и сравнить с Регисом, который это умел.
Тот, кто сейчас сжигает его алым пламенем взгляда – не Регис. Потому что этого попросту не может быть.
– Б-блять, – всхлипнув, толкается он навстречу хватке своего мучителя. – Ре…
– Что ж, поясню. Гордость, друг мой, – невыносимо спокойно отзывается тот, – Разнится с горделивостью тем, что умеет вовремя уступать. Подчиняться тогда, когда нужно, в определённой… мере. Однако не целиком, иначе это уже не гордость. В свою очередь подчинение целиком, Геральт, как ты мог догадаться, следует… в рамках войны.
Воцаряется долгая, бесконечная пауза, и на секунду Геральт даже успевает отчасти прийти в себя, как вдруг – ебать всех блядских богов – с него снимают штаны.
И ничего не происходит. Ни-че-го. Так он и лежит, абсолютно беспомощный, голый, растерянный, как полный кретин, и молча таращится в багровый огонь глаз, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не заорать от целого моря чувств, и пытаясь хоть немного понять, что происходит.
– В рамках войны, душа моя, – наконец повторяют тёмные губы, – Или любви. Собственно, потому мне так любопытно узнать, что выберешь ты. Готов ли ты подчиняться и подчинять, всецело и без остатка. Я действительно не хочу войны, Геральт, потому как, признаюсь, слишком устал бороться. В том числе с твоими… трогательными попытками поставить меня на место.
Странные фразы, кажется, и не доходят до разума, если, конечно, там, в голове, еще от него что-то осталось. Хотя и оно исчезает со скоростью молнии, потому что на его член уже ложится прохладная ладонь.
Без перчатки. Кожей к коже.
– Впрочем, их тоже можно понять, – тем временем продолжает чуть охрипший мягкий голос, – Потому как ты видел только одну сторону истины обо мне. Не спорю, в большей степени по моей вине, – движение вниз, резко обнажающее головку, – Но и по воле твоей горделивости тоже. Силы, так что боится ослабнуть… Даже на доли секунд. Верно, друг мой?
–…С-сука, – из последних сил шипит Геральт, – Пожа… луйста… Регис…
Длинные пальцы тянутся вверх, очерчивая контур головки по кругу, мягко, ласково – и вместе с тем требовательно. Подчиняя… Нет, приручая.
– Однако есть и ещё кое-что, мой дорогой. То, что возможно, ты сам осознать… не способен. В каком-то роде тебе повезло, Геральт. Повезло несказанно, – и узкая ладонь вдруг что есть силы сжимает его у основания, – Потому как твой собственный древний монстр может тебе показать, что такое уметь покоряться. Может тебя научить, если пожелаешь. Разве ты не хотел никогда узнать о подобном?
– Б-блять… Сделай же… Что-ни…
Тонкая кожа оттягивается вниз – медленно, невыносимо мучительно. С губ срывается дрожащий стон, такой, что завтра, вспоминая его, будет не по себе. Но не сейчас. Рука, лежавшая на его груди, вдруг скользит по коже, касаясь соска и обводя контур по кругу.
– А вот и снова твой пыл, – тихо, вкрадчиво урчит клыкастый рот, – Который из всех твоих достоинств, признаюсь, нравится мне особенно сильно. Знаешь, подобных мне нелегко впечатлить… Но у тебя удалось, dragul meu, и, к слову, не только этим.
– С-сраный… изверг, – надсадно хрипит Геральт, на что тут же зарабатывает кару.
Иначе это и не назвать: холодные пальцы сжимают его сосок, чуть потянув на себя, и, зашипев, он так и закатывает глаза от сладкой боли.
– О, прости мне эту жестокость, мой дорогой, – шелестит ласковый тон, – Возможно, я слишком долго отказывал себе в удовольствии… увидеть тебя в подобном свете. Но, кажется, мы отвлеклись, – и, твою-то мать, рука на члене снова начинает двигаться по стволу, – Конкретно от перечисления твоих занимательных качеств. Или, может, ты предложишь иную тему?
– Уб-бью тебя… Нахер… Быстрее…
Что ж, хоть в чём-то его мольбы слышат. Движения узкой руки и правда ускоряются, щедро размазывая смазку и проходясь по горящей коже. С беспощадной уверенностью того, кто знает, как именно доводить до края безумия. Непроста же, с трудом подняв веки, Геральт видит торжествующий оскал клыков.
– Как я и думал. Весьма иронично, что ты, душа моя, упрекал меня в желании дифирамб, тогда как сейчас будешь, видно, слушать их сам, – и мягкий голос вдруг издает тихий смешок. – Ты ведь куда… большее, чем просто ведьмак, прославленный Белый Волк. Знаешь, что именно я в тебе вижу, Геральт?
Секунда обманчивой передышки. Короткая, неуловимая… Чтобы отвлечь внимание – и задохнуться, когда и без того измученного соска касается горячий язык.
–…О-ох, Ре…
– Силу на грани с опасностью. Выдержку и отвагу, – перебивают его рваный вздох, опаляя кожу дыханием, – Благородное сердце, требующее чести любой ценой. То, что меня всегда в тебе восхищало, Геральт, возможно, заставив взглянуть на себя под другим углом, – ох, чёрт, рывки становятся ещё быстрее, – И… подчиниться. В рамках такой войны, что не пожелаешь, думаю, никому.
–…Ёбаный… мх-х… – выстанывает он, громко, уже не сдерживаясь, – Ре… гис…
Бёдра дёргаются навстречу сами, просто, легко, будто для того и были созданы. Жмурясь, Геральт вдруг чувствует, как шеи касается влажный рот, едва царапнув кожу клыками – дьявол, а так, ведь, наверное, и убивают вампиры. Без всяких сопротивлений.
– Терпение, мой дорогой. Собственно, потому я и говорю о той самой фразе. В отличие от меня, у тебя ещё остается выбор, Геральт, – на миг сбившись, бормочет дальше мягкий голос, – Которого мне не хочется тебя лишать. Так что задам тебе тот же вопрос снова. Как другу и отчасти, возможно, как ведьмаку. Что же ты всё-таки предпочтёшь – воевать со мной… или любить?
Молчание, невыносимое, долгое, выворачивающее наизнанку; всё утихает, даже биение сердца, оставляя только бесстыдные звуки скольжения пальцев по коже. Красные радужки смотрят, кажется, прямо в душу, выцарапывая на ней письмена на своём языке. Отмечая для всех, для каждого, кто хоть немного до этого его знал, кому он теперь принадлежит.
Одно-единственное имя. Длинное, сложное, и вместе с тем короткое. Дорогое.
