Впрочем, тот быстро рассеивает часть подозрений, как-то виновато улыбаясь в ответ.

– Старые увечья, душа моя. Того же характера, как и знакомая тебе отметина, – указывает он на седину, – Не беспокойся, они давно не причиняют мне никакой боли. Однако на всякий случай я всё же ограждаю их от излишних воздействий среды, – и, нахмурившись, он добавляет: – Признаюсь, мне известно не так много о свойствах подобных повреждений, так что их реакция на различные раздражители может быть несколько… непредсказуема.

Твою-то мать. Новых подробностей оказывается так много, что на миг Геральт даже теряется, не зная, что и думать.

– Увечья, значит, – наконец соображает он. – И ты, конечно, не горишь желанием рассказывать, как именно их получил.

– Ты, как всегда, на удивление проницателен, мой дорогой ведьмак.

– Давай-ка без дорогих и ведьмаков, – прищуривается Геральт. – Пытать я тебя не буду, так и быть. Всё равно бесполезно. Сделаем так, Регис, – понижает он голос, проводя пальцем по плёнке, – Я скажу, а ты подтвердишь. Да или нет, только и всего, и на том закончим. Идёт?

Воцаряется молчание, долгое, напряжённое; а потом вампир просто кивает, не отрывая от него немигающего взгляда чёрных глаз. Так, будто… встревожен по-настоящему. Беда в том, что Регисова тревога почти всегда приводит их встречи к абсолютно дерьмовому концу, и теперь-то Геральт точно настораживается, как хищник, уловивший запах добычи.

Впрочем, здесь, похоже, пахнет чем-то гораздо хуже.

– Начнём с того, – неторопливо заговаривает он, – Что эти раны должны быть старыми. Страшными и обширными, раз ты их так сильно прячешь. Плёнку, думаю, ты или придумал сам, или откопал где-то в ваших вампирьих запасах, не важно, – хмыкает он, закусывая губу. – Значит, подобные травмы должны быть созданы магией такой силы, что… могла, нахрен, и убить. Теперь соглашайся. Давай, давай. Я знаю, что прав.

Тяжело вздохнув, вампир закрывает глаза и снова покорно кивает, всё ещё не говоря ни слова. Отлично. Как, оказывается, легко выводить Региса на чистую воду: всего-то надо ослабить его бдительность, как следует. Интересно, а если его ещё и… Ох, дьявол, не до того сейчас – у них, всё-таки, серьёзный разговор.

– Так вот, магия, – расценив молчание как знак продолжать, снова говорит Геральт. – Вопрос в том, Регис, зачем ты её использовал, и сдаётся мне, что тут не обошлось без старого доброго Предназначения. Есть у меня несколько предположений, но я остановлюсь на двух. Первое, – выдыхает он, подбираясь ближе, – Ты хотел оборвать связь и собирался каким-то образом её остановить, раз уж тебе это подвластно. Очень, очень давно, и, конечно, без моего ведома. Второе, – и он касается ладонью бледной щеки, чувствуя, как вампир тянется к прикосновению в ответ, – Ты пытался как-то воздействовать на меня через эту связь. Зная тебя, наверное, от чего-то оградить. Или же…

– Ни то, ни другое, душа моя, – быстро перебивает Регис, и вдруг становится отчётливо слышно, как его обычно спокойное сердце ускоряет бег.

– Тогда почему говорил, что кто-то из нас может умереть?

В повисшей тишине безмятежные летние шорохи кажутся почти издёвкой. За спиной с тихим плеском раз за разом шелестят озерные волны, и где-то вдали гуляет свободный горный ветер, едва ощутимо ероша волосы. Здесь должно было быть тепло и покойно. Мирно, что ли. Не так невыносимо тяжело от мучительного ожидания ответа.

– Ох, Геральт, – наконец, сам устав от молчания, говорит вампир. – Раз ты требуешь от меня истины, я действительно могу тебе её предоставить… в какой-то мере. Только не проси от меня большего, – печально добавляет он, – Если не хочешь, чтобы всё снова закончилось плачевно. Не сегодня, dragul meu, пожалуйста.

Дьявол, а он и забыл уже, что у Региса, его Региса, вообще-то, всё ещё праздник, и вот сейчас Геральт, на самом деле, ведёт себя по-свински, портя настроение им обоим.

– Ну, хорошо, – мысленно себя приструнив, покладисто соглашается он. – Говори, как есть. Давай уже закругляться, а то… херовый у меня выходит подарок.

Что странно, в этот раз Регис даже не пытается, как всегда, его переубедить – только вздыхает снова. И начинает говорить.

– Если вкратце, то в некотором роде ты прав, – медленно произносит он. – Относительно второго предположения. Видишь ли, мне известны подробности о нашей связи не только опытным путём. Я знаком с теми, кто сталкивался с подобным, – говорит он неожиданное, – В том числе и с крайне негативным исходом ситуации, конкретно действительно смертельным. И не понаслышке знаю, к чему могут привести бездумные действия с каждой из сторон. Возможно, из-за этого, – и тут он кивает на замотанные предплечья, – В своё время мне пришлось прибегнуть к своего рода диагностирующей магии. Лишь для того, чтобы убедиться в том, что нельзя торопить события раньше времени, и по необходимости оградить тебя от ненужных порывов.

– Твою мать, Регис. Ты что, всё это время… знал, как мы должны встретиться?

– В определённом смысле, друг мой. Теперь, прошу, давай остановимся на этом. Боюсь, что на другие твои вопросы я уже не смогу ответить.

Кажется, у него отвисает челюсть от шока. Кажется, потому что Геральт уже ни черта не уверен, что вообще владеет рассудком после услышанного. На загривке встают волосы от глухой, холодной злости, от очередных тайн и… чёрт возьми, вот такой правды. На этот раз ещё и с примесью глупого трепета внутри, потому что – всё это время он знал. Знал и молчал, как скоя’таэль на допросе, и держался изо всех сил. Ради них обоих. Ещё и пошёл на какую-то страшную хрень, чтобы…

– Зараза, – не выдерживает он и просто целует этого чёртового вампира. Самоотверженного, заботливого и на самом-то деле безрассудного вампира, который, кажется, готов сделать что угодно, лишь бы уберечь его, Геральта, от всего дурного. Вмиг поганое настроение рассеивается без следа; длинные руки крепко обвивают его в мёртвой хватке, словно боясь, что он вот-вот растворится в воздухе, и он просто поддаётся им, чувствуя, что не в силах даже вздохнуть.

…Вот тогда-то в его голове впервые зреют те самые три дурацких, всеми избитых слова, которых он внезапно пугается до дрожи.

Чёрт возьми, это что, вообще возможно, проскакивает в голове мысль, отзываясь холодком по коже, или я всё-таки схожу с ума. Нет, надо сказать Весемиру, что он напортачил с Испытанием травами, и так крепко, что теперь он, Геральт, будет разбираться с этим до конца времён. Времен, не жизни, потому что Регис его и с того света достанет – а уж он-то совершенно не будет против. Сердце ширится и пухнет, распирая грудную клетку до боли, и кажется, что ещё немного, и он попросту лопнет от чувств.

– Пойдём, – разорвав поцелуй, наконец говорит Геральт, прижимаясь лбом к прохладному лбу. – Хватит с нас болтовни. Больше никаких вопросов. И… спасибо тебе, что ли. Что не врал. Да и вообще… за всё.

Антрацитовые глаза смотрят на него в ответ с такой бескрайней нежностью, что ещё немного, и он, видно, расплавится от неё в лужицу.

– Признаться, не ожидал, дорогой мой, – мягко отзывается Регис, – Что сентиментальность, оказывается, бывает заразна. Я тоже ценю твою искренность, Геральт. Как и прочие качества, – и он вдруг сверкает короткой ухмылкой, – Например, поразительное, даже, можно сказать, несгибаемое упрямство.

– Вот это новости, – тут же скалится Геральт в ответ, не без радости отмечая, как обстановка быстро возвращается к прежней безмятежности. – Между прочим, у меня и другие качества неплохие. Скрытые таланты, – напоминает он, – Могу даже продемонстрировать, если хочешь.

– Будь так добр, душа моя. Кажется, ты меня заинтри…

Чудо, не иначе, что договорить Регис не успевает и в этот раз. Точнее, нет, не чудо. Сейчас Геральт благодарен Весемиру и всем своим рефлексам так сильно, что даже в мыслях отвешивает им поклон – и тут же, рывком сгребая Региса в охапку, сходу запрыгивает вглубь озёрных вод.

Наконец-то.

Нащупывая ногами дно, он отталкивается и замирает на поверхности, закрывая глаза и просто отдаваясь ощущениям. Прохладные волны окатывают всё тело, расслабляя и освобождая от жара, и невольно Геральт чувствует, как становится невесомым. Лёгким, словно ореховая скорлупка, которой нет дела ни до каких забот.