– Это ты капитан? – спросила его Лиза.
– Я; видишь, у меня золотые пуговицы.
– Отчего же ты не плаваешь тогда на своем корабле?
– Глупости. Ведь он потонет.
Лиза кивнула:
– И отлично. И ты с ним.
Мальчик сердито отвернулся.
Дальше дети строили крепость из песка. Лиза постояла, посмотрела на них. Стоит тоже стараться. Все равно прибой ее смоет.
Лиза снова подбежала к матери:
– Наташа, скажи, как с Тверской пройти к Кремлю?
– Что?
– Как пройти к Кремлю?
– Ах, ты опять со своей Москвой. – Наташа поправила юбку на голых коленях. – Не помню. Вот будешь в Москве, тогда и узнаешь. А теперь не приставай.
Лиза, прищурясь, смотрела на бледные волны.
– Наташа, можно мне купаться?
– Ты уже купалась утром. Два раза вредно.
– Мама, позволь. Жарко. Позволь.
Наташа лениво морщится:
– Ну хорошо. Иди, только будь осторожна.
Лиза быстро раздевается в палатке, натягивает желтое, еще не просохшее трико.
Она бежит через широкую мель. Скорей. Скорей. Вода совсем теплая. Лиза взмахивает руками и плывет. Какие чудные волны. Как хорошо.
Она опрокидывается на спину. Конечно, она сможет продержаться так часов шесть, даже больше.
Рыбак в красной куртке гуляет теперь по пояс в воде, наблюдая за купающимися.
– Вы плаваете как рыба, – говорит он ей.
Она краснеет от удовольствия.
– Я тренируюсь.
– Зачем? Хотите Ла-Манш переплыть?
– Нет. На всякий случай.
Она ныряет, высовывает мокрую голову из воды и фыркает.
– На какой такой случай? – удивляется он.
– На случай кораблекрушения, – говорит она серьезно и отплывает от рыбака.
Они обедают за отдельным столиком.
– Лиза, подбери локти.
Дядя Саша и Наташа, как всегда, тихо ссорятся.
– Так ты опять пойдешь в казино? – спрашивает дядя Саша.
– А почему бы мне не пойти?
– Потому что я тебя прошу.
Наташины серые глаза становятся влажными. Дядя Саша сердито передвигает банку с горчицей.
– Ну конечно, ты несчастная, ты жертва. Послезавтра уезжаем. Хотя бы…
Лиза роняет вилку на пол.
– Уже послезавтра.
Дядя Саша оборачивается к ней:
– Не умеешь прилично есть. Такая большая девочка.
В окне видны белые кусты роз, зеленая трава, бледное небо.
Обедать кончают молча. Лиза сбрасывает фиги с тарелки и прячет их в карман.
Лиза медленно идет по усыпанной песком дорожке. Она нагибается, нюхает левкои. Она гуляет перед сном, и ни до чего ей дела нет, кроме этого сада, этих левкоев и кустов роз.
Но, дойдя до ели, она оборачивается, не следят ли за ней, быстро вбегает в белую беседку и захлопывает дверь.
Никто не видел. Она опускается на корточки, поднимает одну из половиц, шарит рукой в темной дыре.
Не украли. Нет, всё тут. Она вытаскивает сверток, завязанный в носовой платок, высыпает из него деньги на стол, пересчитывает их. Четырнадцать франков тридцать сантимов. Не много, конечно. Но медлить больше нельзя, послезавтра возвращаются в Париж. И если быть очень экономной… В свертке орехи, несколько фиг, плитка шоколада. Орехи очень питательны. Если есть в день по два ореха и фиге, хватит на двенадцать дней. И еще останется шоколад.
Она снова завязывает платок и прячет его в прежнее место. Здесь вернее. Дома могут найти. Все еще сидя на корточках, Лиза достает из-за выреза платья конверт. В нем открытка: вид Кремля – и самое главное: вырванная из книги страница.
Лиза долго смотрит на открытку. Да, Кремль-то она уж во всяком случае узнает. Потом расправляет страницу и читает:
«Роберт смешался в порту с толпой грузчиков, таскавших тяжелые тюки. По веревочной лестнице взобрался он на борт корабля и, никем не замеченный, проник в трюм. Громкий лязг цепей и возгласы команды возвестили его о том, что долгожданный час отплытия настал. В углу трюма лежала груда просмоленных канатов, на которых он уже собирался устроиться поудобнее ввиду продолжительности предстоящего путешествия, как вдруг дверь в трюм со скрипом отворилась и на пороге показались две рослые фигуры матросов. Сердце Роберта остановилось от ужаса, волосы зашевелились на его голове.
– Тут кто-то есть, – сказал один из матросов, и сильная рука схватила Роберта за воротник.
– Веди его к капитану, – сказал второй, и вскоре Роберт, подбодряемый энергичными пинками, оказался перед глазами капитана.
Капитан пережевал табак, выплюнул его за борт и, мастерски выругавшись, обратился к Роберту:
– Кто ты такой? И что делаешь здесь? Предупреждаю, говори правду, а то отправишься на дно моря кормить акул. – И он загорелой рукой показал на синие волны, из которых поминутно высовывались страшные морды чудовищ.
– Я – Роберт де Коста-Рика, – звенящим голосом ответил Роберт. – Я хочу проплыть в Испанию, мою несчастную, порабощенную маврами отчизну, чтобы мечом и крестом истребить врагов.
– Ты славный юноша, – ответил капитан, хлопнув его по плечу. – Оставайся с нами. Но что ты умеешь делать?
– Все, что прикажете, мой капитан.
– Хорошо. – Капитан бросил ему швабру. – Мой палубу».
Лиза столько раз читала эту страницу, что знала ее наизусть. Ведь в ней все сказано, остальное уже пустяки. Отсюда можно дойти пешком до Гавра. Если выйти на рассвете, то к ночи дойдешь. В Гавре она найдет пароход, идущий в Россию.
Она зажмурила глаза. Вот она в порту, смешивается с толпой грузчиков. Вот поднимается по веревочной лестнице на пароход, сидит в трюме на просмоленных канатах. Цепи лязгают. Пароход отчаливает. Капитан смотрит на нее: «Кто ты такая и что делаешь здесь?» – «Я русская и еду пострадать за Россию». Ей дают швабру, и она моет палубу.
Пострадать за Россию.
Пасха. Коля приехал на каникулы. Стены детской оклеены пестрыми обоями. В окно виден Булонский лес. Они играют в Куксу и Круксу. Коля – Кукса. Лиза – Крукса. Крукса приходит в гости к Куксе, и Кукса любезно суетится: «Пожалуйста, Круксочка, садись в угольный ящик. Тут тебе будет удобно. Если тебе холодно, можешь открыть зонтик». Дверь детской отворена. Слышно, как в столовой няня поучает горничную Дашу:
– За грехи это. За грехи. Вот наша, приехала сюда, бросила Россию, забыла. Треплет хвосты по театрам и ресторанам и ждет, чтобы ей Россию отдали. Нет, шалишь, за Россию пострадать надо. Пострадать.
Лиза вздрагивает, холодок, точно стеклянный шарик, катится между ее лопаток вниз по спине.
– Пострадать надо, – гудит нянькин голос.
Коля трясет Лизу за руку:
– Что же ты не отвечаешь, Круксочка, хочешь ты ложечку сапожного крема или нет?
Лиза встает с пола беседки, отряхивает платье. Да, да, пострадать. Для этого она и едет в Россию. Пострадать. За всех. И за веселую красивую Наташу, которая не помнит даже, как пройти с Тверской к Кремлю. И главное – за Россию.
Лиза высоко поднимает голову, скрещивает руки на груди, как христианские мученицы на картинках, и медленно, торжественно проходит по саду.
В Наташиной комнате закрыты ставни, горит электричество.
Наташа, в розовом блестящем платье, озабоченно пудрит голые плечи перед зеркалом.
Дядя Саша, в смокинге, стоя за ее спиной, поправляет черный галстук.
Лиза останавливается. Вот она, ее мама. Такая нарядная, такая прелестная. И она видит ее в последний раз.
– Наташа, – бросается она к матери. – Наташа.
Наташа отстраняет ее:
– Тише, тише, убери руки.
Она отступает на шаг. Лиза смотрит на ее стройные ноги в розовых шелковых чулках, в золотых туфлях со сверкающими пряжками.
– Поцелуй меня, Наташа.
Наташа наклоняется и осторожно, чтобы не стереть краски с губ, целует ее в щеку.
Лиза вдыхает душный, знакомый запах духов.
– Еще… Еще…
– Перестань, Лизочка, – говорит Наташа недовольно. – Опять разнервничалась. Ложись сейчас же спать.
Лиза подходит к дяде Саше:
– Спокойной ночи.
Он рассеянно гладит ее по голове:
– Какая ты бледная, худая. Одни глаза остались. Стоило тебя к морю возить? Ты, кажется, еще похудела?