Я никогда раньше не думал, что прикосновения могут быть настолько приятными. Что моё тело может быть не только «механизмом» для арены, но и источником подобного удовольствия. Как будто раньше эти функции были заблокированы.

А теперь, с Сином, начал понемногу расслабляться. Оживать? Он и сам умеет наслаждаться прикосновениями, и меня учит. Вот, например, можно поцеловать в сгиб локтя. Или, как сейчас, лодыжку облизать. Казалось бы, зачем? Я поначалу так Сина и спрашивал: «Зачем?». И он в ответ: «Тебе не нравится?». А я и не знаю, нравится ли мне. Непривычно. Странно. Непонятно.

Ладно если бы он попросил его так облизать. Но меня-то что? Это даже смущает. Неловко, что он тратит время и силы. Кажется, что я должен чем-то ему отплатить, ну уж хотя бы кончить как-то по-особенному – в благодарность за его старания, – а я не особо что чувствую.

Но вот сейчас – вполне: Син ведёт ладонью по мокрой коже, выше, на бедро, и наконец-то сжимает член. Не удержавшись, выдыхаю в голос и тут же замираю, с опаской прислушиваясь к окружающему: не шумят ли соседи. Вроде тихо. Можно расслабиться. Тем временем Син поднимается, скользя крепкими ладонями по всему телу, вновь следуя за ними взглядом, изучая меня. Всё же какой-то он сегодня странный.

Но ладно, тут уж я знаю, чего мне хочется, – обняв его за шею, целую… чёрт, и снова стараюсь не сбиться на укусы. Вот Син умеет быть нежным, а я – нет. Я бы тоже хотел прикасаться к нему аккуратно и мягко, но мышечная память подводит, и я то кусаюсь, то сжимаю его кожу слишком сильно, иногда до синяков. Может, со временем я бы научился – сейчас уже получается лучше, чем в начале, – но вряд ли у меня есть это время. Вот он уже задумался о «девочках», а завтра решит, что нахер я вообще ему сдался…

«Что опять за печаль? Мне начинает казаться, что я делаю что-то не так».

Несмотря на смущение, решаюсь попросить: «Можешь меня обнять?». Син улыбается и обнимает – сграбастав в охапку, крепко прижимая к себе. Не знаю почему, но это всегда работает. Успокаивает, даёт ощущение безопасности, какой-то… защиты? Странное, непривычное чувство. Я всегда был один, рассчитывал только на себя, но когда кто-то есть рядом – жить становится гораздо легче. Свободнее.

Однако Сину, конечно, быстро надоедает обниматься просто так: прикусывает мочку уха, проводит пальцами по спине – только подушечками, чтобы не поцарапать. А уж когда эти пальцы сползают ниже и сжимают мою задницу, я ухмыляюсь и, отпихнув его руки, сам прохожусь ногтями по его ягодицам. Целую, заглядываю в глаза: «Может, пустишь меня вне очереди?».

Син вырывается и возмущенно хмурится: «Не-не-не! Ты меня заебал уже, хватит. Давай». Разворачивает меня лицом к стене и тянет руки вверх – чтобы я оперся на кафель. Позади щёлкает крышка геля для душа – запах грейпфрутов усиливается, а затем Син прижимается ко мне: неторопливо оглаживает, оставляя на коже прозрачные потёки геля, обвивает руками, ласкает скользкими и ароматными ладонями. Отодвигается, чтобы размять плечи. Спускается вдоль позвоночника. Проходится между ягодиц ребром ладони – осторожно, чтобы не зацепить когтями. Наконец-то его рука скользит дальше, сжимает… и тут же исчезает. Перебирается было к низу живота, но – пару раз скользнув пальцами у основания члена, снова поднимается выше.

Член жарко пульсирует и сочится смазкой, и, не выдержав, я тянусь к нему сам, но Син перехватывает мою руку и возвращает ладонь на стену. Ну и ладно, тогда я прижимаюсь вперёд, к кафельной стене, потираюсь слегка: головка, влажная и пульсирующая жаром, елозит по прохладной плитке, и от этого контраста – мурашки между лопаток.

А сзади прижимается Син, одновременно горячий и скользкий от геля, и его член, только разок проехавшийся по моей заднице, на следующем движении ныряет между бёдер. Если к этому добавить обнявшие меня крепкие руки, цитрусовый запах и тяжёлое дыхание над ухом, то получается очень странный коктейль, перегружающий мои органы чувств настолько, что думать невозможно.

От ощущения, как ручейки горячей воды щекочут кожу в паху, я закусываю губы: «Давай уже…». Ну, а Сина дважды просить не надо – он чуть отодвигается, проводит скользким членом между ягодиц и нажимает. Выдохнуть. И расслабиться. Вдох. Выдох. Уж что-что, а расслабляться я приучен – в драке это делаешь интуитивно, чтобы не порвать связки от банального падения, но сознательно получается даже лучше. Конечно, если бы Син начинал хотя бы с пальцев, было бы проще, но это уж не с его когтями. Ладно, если не торопиться – так тоже нормально.

Сначала продвигаюсь по чуть-чуть, то и дело останавливаясь. Син терпеливо замер, опершись ладонями на кафель рядом с моими, – даже дыхания не слышно. Зато когда я усиливаю нажим, последним рывком впустив его полностью, – выдыхает протяжно и обнимает меня, теснее прижимаясь бёдрами.

Ждёт.

Первым начинаю двигаться я – амплитуда совсем небольшая, только чтобы привыкнуть.

Постепенно неприятные ощущения отступают, я шепчу: «Давай ты», а сам расслабленно отдаюсь движениям Сина и по привычке тороплюсь нырнуть в его сознание – почувствовать его удовольствие, увидеть себя через его восприятие, раствориться в том, насколько он принимает меня.

Ладонь Сина накрывает мой член, сжимает крепко, ведёт неторопливо, повторяя ритм внутри моего тела, закручивает движение на головке, и я прижимаюсь лбом к прохладному кафелю стены. Хорошо…

Резкий шум – скрип двери через стену. Чёрт!

Слышимость такая, будто это прямо здесь. Какое-то шуршание и шелест воды в душе – буквально перед моим носом. Ну здрасьте, сержант Юхас пришёл мыться. Да уж… Надеюсь, он ненадолго? Главное, чтобы петь не начал – рычит он не хуже того медведя, который оттоптал ему уши, и кончить под эти ужасные звуки проблематично. С другой стороны, есть вариант даже хуже – если сержант тоже решит подрочить. То-то будет весело.

Всякий, у кого есть хоть немного фантазии, ахуеет, когда его трахают буквально в метре от ничего не подозревающего человека – при этом очень желательно, чтобы тот и дальше оставался в неведении. Однако Син, когда возбуждён, мало задумывается о подобных вещах. Он потирается лицом о мою шею и торопится вернуться к движениям – мол, у Юхаса там вода шумит, не услышит. Хотя, по-моему, очень даже слышно: уже через несколько минут Син обеими руками сжимает мои бёдра покрепче и переходит к сильным и резким толчкам.

С одной стороны, удовольствие нарастает, но с другой – я прислушиваюсь к шуму за стеной и прикидываю, насколько с той стороны слышны наши влажные шлепки и тяжёлое дыхание Сина. Я-то привык жить беззвучно, но Син – гораздо более открытый и непосредственный, ему трудно сдерживаться в момент наслаждения. А сержант, насколько я понимаю, строго по девочкам, так что если мы ненароком столкнёмся с ним на выходе из комнаты и при этом не предъявим ту самую «девочку», которую капитан так самозабвенно трахал в душе, могут быть какие угодно последствия. Минимум – будет очень неловко. Максимум – он может начать саботировать командира или ещё что-нибудь в таком духе. Не то чтобы подобное уже случалось, но я предпочитаю заранее продумывать варианты.

К счастью, буквально через пять минут шум воды за стеной стихает – мы тоже замираем, – раздаётся шуршание, и громко хлопает дверь. Фух…

Син рыкает мне в ухо и набрасывается с удвоенной силой, чуть не впечатав лбом в кафель, а я протягиваю ладонь к его лицу – нужно ведь хоть чем-то заглушить кровожадные звуки, которые он издаёт в предвкушении оргазма. Однако он мычит протестующе и прикусывает собственную руку, второй обнимая меня за грудь и крепко прижимая к себе. Теперь вся энергия его толчков приходится только на мои руки, опирающиеся на стену, и энергия эта хлещет через край. Удерживать мой вес плюс вес Сина, вышедшего на финишную прямую, – та ещё тренировка, не хуже спортзала.

Мгновение – и его оргазм взрывается в моём сознании. Замирает на бесконечно долгое мгновение. Тихо осыпается гаснущими искрами. Син выдыхает мне в ухо и обмякает, обняв двумя руками. Из левой всё ещё сочится кровь.