— Она не успела навредить, — Кадзу морщится, — информация не ушла наружу. Можно было ее не убивать.

— Она предала меня!

— Она любила тебя.

Такао фыркает. Само понятие “любовь” для него недоступно, и, если это — любовь, то Такао даже рад, что не познал это чувство.

День стремительно теряет всякие краски. Мало того что тупая девка чуть не пустила под откос годы его работы, так еще и Кадзу выказывает открытое сопротивление. Такао чувствует разочарование. Кадзу и раньше с ним спорил, и в таких спорах зачастую рождалось наилучшее решение, но спустить с рук предательство… Кадзу должен был сам ее пристрелить, отсекая, как хирург отсекает злокачественную опухоль, а не пытаться спустить все на тормозах и скрыть от Такао.

— Это первый и последний раз, когда ты меня подставляешь, — говорит Такао. — иначе следующая пуля будет для тебя.

Кадзу поджимает губы и кивает.

— Если Мэй поступит так же, и ее пристрелишь? — вдруг спрашивает он.

— Мэй так не поступит, — спокойно отвечает Такао, — но да, и ее.

========== Глава 13 ==========

***

Рикс чувствует, как прутья клетки внутри него сжимаются. Снаружи все выглядит прекрасно, как и всегда. Имя Флавия по-прежнему вызывает страх и уважение, и только избранные знают, что его дом постепенно превращается в лазарет.

Лабелю подобрали эффективные препараты, но они лишь тормозят угасание, не останавливая его. Он бродит по комнатам тихой тенью и смотрит на Рикса побитым щенком.

— Я не хочу умирать, — говорит Лабель, и Рикс его понимает. Несмотря на взбалмошный характер отпрыска Кассия, Рикс не желает ему смерти, в конце концов, парень ни в чем не виноват. Ему просто не повезло родиться у отца, который больше сосредоточен на собственных делах, а не на детях.

Августа никогда не признает, но Рикс видит, что ей стыдно за свою оплошность. Ведь именно она впустила крысу Такао Наито в их дом и не уследила за ним, позволив шариться в документах. А сам Рикс не уследил за намного более пронырливым соглядатаем… Но свой пуд соли Рикс сожрет и без посторонней помощи.

Кассий держится, словно железный стержень, и держит на своих плечах всю организацию. Но и железо подвержено коррозии, и ржавчина уже основательно подточила его организм. Риксу больно видеть, как жажда жизни медленно угасает в глазах его наставника. Хотел он того или нет, но Кассий заменил ему отца. И терять его сейчас так же тяжело, как терять кого-то родного. Мотивы и причины переплетения их судеб теперь не так уж и важны, когда в конце тоннеля начинает мигать свет.

А самое страшное — Рикс не понимает, чем продиктовано желание Кассия начать открытую войну с Такао Наито. Это природная мстительность? Жажда реванша? Или отчаянные вспышки умирающего мозга?

Открытые стычки обернутся катастрофой для них всех. Они давно не в шестидесятых, когда мафия правила балом. Черт возьми, они даже не в девяностых! Свои люди есть и в полиции и в судах, но их и вполовину не так много, как должно быть для того, чтобы озвучить вслух громкое слово “война”.

Наверное, Рикс — самый херовый коп под прикрытием, которого только можно было подослать к мафиози. Влился он идеально, но спустя несколько лет уже не понимает, на чьей стороне стоит и чьи интересы блюдет. Не все поставки срываются из-за японцев — на них Рикс лишь сваливает вину. Возможно ли, что, сам того не осознавая, своими действиями он подтолкнул Кассия к открытому противостоянию? Ведь самая большая крыса прячется на самом виду и старательно делает вид, что может принять дела Кассия Флавия.

Рикс подолгу наблюдает за спящим Кассием и старается понять его мысли и мотивы. Ему бы бросить все и уехать в другой штат, чтобы встретить последние годы в уюте и сытости, занимаясь рыбалкой или рисуя картины. Но нет, старик сделан из совершенно иного сырья. Он не остановится до самого конца, и это пугает Рикса до чертиков.

***

Мэй со смехом собирает свои вещи по полу. Они снова не дошли до кровати, слишком увлекшись изучением тел друг друга, и в итоге все началось и закончилось прямо на ковре возле дивана.

Масамунэ старательно прячет смущенную, но довольную ухмылку и идет варить кофе.

Мэй оглядывает себя и с усмешкой накидывает на себя рубашку Масамунэ. Так он сможет любоваться женщиной, которую только что трахал, в одежде из собственного гардероба, а Мэй еще какое-то время сможет наблюдать его пресс и развитые косые мышцы.

— Мне нравится, как ты выглядишь, — с хрипотцой произносит Масамунэ, и Мэй кружится перед ним, переступая на цыпочках и приподнимая край рубашки.

Масамунэ ловит ее в свои объятия и оставляет на губах чувственный поцелуй. Мэй плавится от ощущения горячих губ и от ладоней на своей пояснице. Но к удовольствию примешивается горечь. То, что начиналось как очередная забава, очень быстро переросло во что-то большее. Во что-то, чего Мэй при всем желании не сможет дать настолько правильному и чистому человеку.

Мэй с удовольствием спит с Масамунэ — он более чем хорош, и одновременно страшится возможных будущих разговоров, которые однозначно последуют. Ей не стыдно получать кайф от жизни, но, очевидно, они смотрят на происходящее совсем по-разному.

— Ты думала о нашем последнем разговоре? — спрашивает Масамунэ, и Мэй против воли отводит взгляд.

Видимо, придется заканчивать эту историю — Масамунэ явно не тот человек, который станет мириться с таким отношением к жизни и мужчинам, как у Мэй.

— Думала, — Мэй кивает, — и думаю, что это не самый удачный вариант.

Масамунэ хмурится и явно собирается возразить, но Мэй упрямо продолжает:

— Секс потрясающий. Ты красавчик, и мне очень нравится проводить с тобой время. Но будущего у нас нет. Когда я говорила про знакомство с родителями, я не шутила. Как ты себе это представляешь?

— Им не обязательно знать… все подробности, — Масамунэ мрачнеет на глазах, но это радует Мэй, ведь означает, что он не отрицает реальность.

— Допустим, что я соглашусь скрывать свое прошлое, очарованная перспективами счастливой жизни. Но подробности будешь знать ты, Масамунэ. Будешь помнить и невольно вспоминать, сколько человек засовывали деньги за резинку моих трусиков. И будешь гадать, со сколькими из них я соглашалась уехать для продолжения вечеринки и дополнительного заработка.

—- Мэй, я бы никогда… — Масамунэ распахивает глаза, очевидно, оскорбленный одним только предположением о подобных мыслях.

— Нет, это сейчас ты бы “никогда”. Но я вижу тебя, Араи Масамунэ. Ты японец до мозга костей, как бы не пытался доказывать обратное. О чем ты мечтаешь? Красавица-жена, детишки, дом в пригороде, дружелюбная собака?

Глаза Масамунэ против его воли вспыхивают от удовольствия от одного звучания этих слов, в то время как Мэй передергивает от отвращения. Это не ее путь, никогда им не был и не станет.

— Это прекрасные мечты, офицер, — она нежно обводит овал его лица кончиками пальцев, — но они не мои, совсем.

— О чем мечтаешь ты? — он не оставляет попыток достучаться, но Мэй уже все решила.

— О свободе, — Мэй печально улыбается, — и о возможности блистать на большой сцене. Ты не дашь мне ни того, ни другого. Мне очень жаль, Масамунэ.

Он отстраняется, но держится достойно. Благородный самурай до конца, с грустью думает Мэй. Заранее понятно, что никаких сцен он устраивать не будет, но Мэй все равно чувствует горечь. Это явно не закончится тем, что Масамунэ согласится встречаться время от времени к их взаимному удовольствию. Выводя его на откровенный разговор, Мэй готова попрощаться с ним насовсем.

***

Такао сидит в своем любимом кресле и задумчиво разглядывает лед в стакане с виски. Его размышления прерывает стук в дверь.

Открыв, Такао с удивлением видит на пороге своей квартиры Мэй.

— Твой пес меня пустил, — поясняет она, заставляя Такао поморщиться, — можно?

Кивнув, Такао молча делает шаг в сторону, пропуская ее внутрь. Войдя в комнату, Мэй указывает на стакан с виски.

— Нальешь и мне?