Что-то в полученных бумагах не дает Масамунэ покоя, цепляет взгляд, но он не может ухватить закономерность. Вот если бы была возможность посмотреть те документы, которые хранятся непосредственно в клубе или там, где работает финансист Флавия… Наверняка будут расхождения с официальной отчетностью. Но инициировать налоговую проверку Масамунэ не дадут, а для ордера нет никаких оснований, Кассий Флавий тщательно оберегает свои активы. Активы, к которым относится и Мэй.

***

Мэй откидывает волосы за спину и закусывает губу. Такао придерживает ее бедра и позволяет двигаться самой. Каждый секс с ней — как маленькая смерть, не остановиться, лишь падать и падать в пропасть. Такао рывком переворачивает ее на спину и двигается жестче и глубже. Ногти Мэй впиваются в его спину — точно останутся следы, но Такао плевать. Не сдерживаясь, он расцвечивает нежную белую кожу укусами и засосами. Мэй выгибается навстречу и прижимает его голову к себе. Потом она будет недовольна, но сейчас поддается моменту и стонет, получая очередную метку.

Он никогда не был собственником, но Мэй хочется покрыть всем собой, заявить миру о своих правах, чтобы каждый видел: она — его.

— Сильнее, — приказывает Мэй, скрещивая лодыжки у Такао за спиной, — двигайся, черт возьми.

Ее волосы темной волной растекаются по подушкам, волосы Такао закрывают их обоих белой пеленой. Мэй вплетает пальцы в его пряди и притягивает его ближе к себе, жадная, требовательная, раскрывающая губы для поцелуя.

— Ты моя, — бормочет Такао ей в губы.

— Я своя собственная, — она продолжает дерзить даже с раздвинутыми ногами и с членом Такао глубоко внутри себя. Знает, что он не сможет наказать ее, замедлившись или отстранившись. Он не озвучивает, но и так понятно, что он — ее.

Когда они заканчивают, Мэй переворачивается на живот и обнимает руками подушку.

— Ты слишком много на себя берешь, — заявляет она, глядя Такао в глаза.

— Не больше, чем могу унести, — хмыкает Такао, — тебя точно потяну, лисица.

Он поднимается, чтобы достать коробочку, за которой ездил сам. Когда он протягивает ее Мэй, та садится, едва прикрывшись простыней.

— Ты американка, но японские корни не спрячешь, — поясняет он, пока Мэй открывает футляр.

Она аккуратно вытягивает спицы, украшенные крупными хрустальными каплями.

— Это очень красиво, — восхищенно выдыхает Мэй, вызывая удовлетворенную улыбку.

Она сразу собирает волосы в небрежный жгут и закалывает его новой безделушкой.

— По какому поводу такой щедрый подарок? — спрашивает она после глубокого поцелуя.

— Разве нужен повод? — Такао поднимает брови. — Я просто захотел. Если ты еще не поняла, я всегда делаю что хочу. Возможностей для этого у меня достаточно.

— Белый тигр Альбукерке, — усмехается Мэй, — что еще ты хочешь?

— О чем ты мечтаешь? — Такао отвечает вопросом на вопрос.

— Танцевать, — она ни секунды не колеблется с ответом. Подумав, продолжает, — и оставаться свободной.

— Ты уже танцуешь, и ты свободна. Твои мечты исполнились?

Мэй смеется:

— Я в начале пути. Сейчас я танцую, чтобы заработать на обучение. Клуб для фурри-дрочеров — средство, а не цель.

— Я оплачу твое обучение, — говорит Такао, — что дальше?

— А дальше — Бродвей и большая сцена, — Мэй начинает веселиться, но ее глаза вспыхивают жаждой. Жаждой славы и стремлением показать всему миру себя, получая в ответ обожание и восхищение.

— И это я оплачу, — быстро говорит Такао, пока Мэй еще в своей мечте. — Плевать на Альбукерке, поедешь сразу в Нью-Йорк.

— Это щедрый и красивый жест, — Мэй щурится, — но как ты решишь проблему с моим работодателем? Флавий меня не отпустит.

— Я могу его убить, — Такао пожимает плечами, — вряд ли новый дон будет занят тем, чтобы удержать танцовщицу, пусть и великолепную.

Мэй усмехается, плотнее заворачиваясь в простыню.

— Да ты щедрый колдун, — она пропускает между пальцами прядь волос Такао, — все мои проблемы решишь щелчком пальцев, да?

— Если ты будешь моей — да, — серьезно кивает Такао.

Она фыркает и запускает руку в его волосы, заставляя жмуриться от ласки. Простыня соскальзывает, обнажая точеные изгибы, и Такао чувствует, что готов к следующему раунду. Мэй придвигается ближе, опрокидывает его на спину и закидывает ногу на его бедро.

— Я не умею любить, белый тигр, — в ее голосе сквозит легкая грусть.

— Тебе и не нужно. Ты даже не станешь моей очередной победой, скорее — первым поражением.

***

Когда Такао заходит на склад, то видит там зареванную Азуми и мрачного Кадзу. От мысли о том, что Азуми решила заебать всех своей драмой, становится тошно.

— В чем дело? — спрашивает он резко.

— Ни в чем, — Кадзу кивает быстрый взгляд на Азуми, — разобрались уже.

Что-то в его ответе не нравится Такао, царапает неприятно и подозрительно. Такое же “все в порядке” он несколько раз слышал от латиносов, прежде чем получить удар в спину. А неправильное, скребущее чувство возникает, потому что это Кадзу, которому Такао свою спину подставляет без малейшего сомнения вот уже много лет.

— Я спрошу еще раз, — с нажимом повторяет Такао, — что здесь произошло? Азуми?

Та поднимает на него злые опухшие глаза, но Такао видит в ее взгляде и страх. Боится, что он о чем-то узнает? Такао мысленно пробегает по списку дел, в которые посвящена Азуми — с ними все в порядке, она нигде не занимает ключевую роль и повлиять серьезно не в состоянии.

— Что. Ты. Сделала? — он медленно подходит ближе, — не заставляй меня выбивать из тебя правду, тебе не понравится.

Кадзу встает между Азуми и Такао и примирительно поднимает руки.

— Мы правда уже разобрались и уладили.

Кадзу не расколется даже под пытками, о чем красноречиво свидетельствуют шрамы на его спине. Когда-то Такао пришлось вытаскивать его из подвала, в котором его держали люди Монте-Флорес. Кадзу ничего им не сказал, и Такао в очередной раз убедился, что доверяет правильному человеку. Но что-то изменилось, Такао чувствует, а чуйка его обычно не подводит.

— Говори, — он смотрит на Кадзу.

Кадзу закатывает глаза, но все же сдается:

— Она позвонила Хотчу.

— Зачем? — удивленно спрашивает Такао, но тут до него доходит, — позвонила, не зная, что он работает на нас и что его раскрыли.

— Верно, — Кадзу хмурится, но больше не делает попыток закрыть Азуми собой.

— Решила пойти к макаронникам, но вышло неудачно? — тихо спрашивает Такао. По лицу Азуми снова струятся слезы, но глаз она не опускает. — Какого хуя, Азуми?

— Я все равно тебе не нужна! — она почти кричит, но Такао слышит ее будто сквозь пелену, настолько его разум заволакивает ярость.

— И ты решила подставить всех? Просто потому что я трахаю кого-то, кроме тебя? Азуми, Флавий убьет всех!

— Флавию нужна только твоя голова, — она вытирает слезы и хлюпает носом, — остальных он бы не тронул.

— Ты дура, Азуми! — Такао повышает голос, — клан — это не только я! Наш бизнес — это не только я! Я не один встаю у Кассия Флавия на пути, мы все это делаем. И я, и ты, и Кадзу, и каждый водитель или курьер, каждый сборщик, который фасует по упаковкам ебаную наркоту!

Такао вытаскивает глок и щелкает предохранителем. Кадзу по-прежнему стоит на месте, а вот Азуми в ужасе шарахается в сторону, но явно не оставляет попыток объясниться с Такао. Она хватает его за рукав и с мольбой заглядывает ему в глаза.

— Я понимаю, что я ошиблась, но твое равнодушие…

Такао стряхивает ее пальцы.

— Нет, Азуми. Твоя дурость. И твое предательство. Наказание за предательство только одно.

Такао упирает дуло пистолета в ее лоб и нажимает на курок.

Эхо от выстрела разлетается по полупустому помещению. Пока Такао убирает оружие, Кадзу присаживается возле Азуми и прижимает пальцы к ее шее, после чего качает головой.

— Тело увезти и сжечь. — Кадзу кивает, и Такао продолжает, — и, Кадзу. Это первый и последний раз, когда ты предал мое доверие.