Что-то в полученных бумагах не дает Масамунэ покоя, цепляет взгляд, но он не может ухватить закономерность. Вот если бы была возможность посмотреть те документы, которые хранятся непосредственно в клубе или там, где работает финансист Флавия… Наверняка будут расхождения с официальной отчетностью. Но инициировать налоговую проверку Масамунэ не дадут, а для ордера нет никаких оснований, Кассий Флавий тщательно оберегает свои активы. Активы, к которым относится и Мэй.
***
Мэй откидывает волосы за спину и закусывает губу. Такао придерживает ее бедра и позволяет двигаться самой. Каждый секс с ней — как маленькая смерть, не остановиться, лишь падать и падать в пропасть. Такао рывком переворачивает ее на спину и двигается жестче и глубже. Ногти Мэй впиваются в его спину — точно останутся следы, но Такао плевать. Не сдерживаясь, он расцвечивает нежную белую кожу укусами и засосами. Мэй выгибается навстречу и прижимает его голову к себе. Потом она будет недовольна, но сейчас поддается моменту и стонет, получая очередную метку.
Он никогда не был собственником, но Мэй хочется покрыть всем собой, заявить миру о своих правах, чтобы каждый видел: она — его.
— Сильнее, — приказывает Мэй, скрещивая лодыжки у Такао за спиной, — двигайся, черт возьми.
Ее волосы темной волной растекаются по подушкам, волосы Такао закрывают их обоих белой пеленой. Мэй вплетает пальцы в его пряди и притягивает его ближе к себе, жадная, требовательная, раскрывающая губы для поцелуя.
— Ты моя, — бормочет Такао ей в губы.
— Я своя собственная, — она продолжает дерзить даже с раздвинутыми ногами и с членом Такао глубоко внутри себя. Знает, что он не сможет наказать ее, замедлившись или отстранившись. Он не озвучивает, но и так понятно, что он — ее.
Когда они заканчивают, Мэй переворачивается на живот и обнимает руками подушку.
— Ты слишком много на себя берешь, — заявляет она, глядя Такао в глаза.
— Не больше, чем могу унести, — хмыкает Такао, — тебя точно потяну, лисица.
Он поднимается, чтобы достать коробочку, за которой ездил сам. Когда он протягивает ее Мэй, та садится, едва прикрывшись простыней.
— Ты американка, но японские корни не спрячешь, — поясняет он, пока Мэй открывает футляр.
Она аккуратно вытягивает спицы, украшенные крупными хрустальными каплями.
— Это очень красиво, — восхищенно выдыхает Мэй, вызывая удовлетворенную улыбку.
Она сразу собирает волосы в небрежный жгут и закалывает его новой безделушкой.
— По какому поводу такой щедрый подарок? — спрашивает она после глубокого поцелуя.
— Разве нужен повод? — Такао поднимает брови. — Я просто захотел. Если ты еще не поняла, я всегда делаю что хочу. Возможностей для этого у меня достаточно.
— Белый тигр Альбукерке, — усмехается Мэй, — что еще ты хочешь?
— О чем ты мечтаешь? — Такао отвечает вопросом на вопрос.
— Танцевать, — она ни секунды не колеблется с ответом. Подумав, продолжает, — и оставаться свободной.
— Ты уже танцуешь, и ты свободна. Твои мечты исполнились?
Мэй смеется:
— Я в начале пути. Сейчас я танцую, чтобы заработать на обучение. Клуб для фурри-дрочеров — средство, а не цель.
— Я оплачу твое обучение, — говорит Такао, — что дальше?
— А дальше — Бродвей и большая сцена, — Мэй начинает веселиться, но ее глаза вспыхивают жаждой. Жаждой славы и стремлением показать всему миру себя, получая в ответ обожание и восхищение.
— И это я оплачу, — быстро говорит Такао, пока Мэй еще в своей мечте. — Плевать на Альбукерке, поедешь сразу в Нью-Йорк.
— Это щедрый и красивый жест, — Мэй щурится, — но как ты решишь проблему с моим работодателем? Флавий меня не отпустит.
— Я могу его убить, — Такао пожимает плечами, — вряд ли новый дон будет занят тем, чтобы удержать танцовщицу, пусть и великолепную.
Мэй усмехается, плотнее заворачиваясь в простыню.
— Да ты щедрый колдун, — она пропускает между пальцами прядь волос Такао, — все мои проблемы решишь щелчком пальцев, да?
— Если ты будешь моей — да, — серьезно кивает Такао.
Она фыркает и запускает руку в его волосы, заставляя жмуриться от ласки. Простыня соскальзывает, обнажая точеные изгибы, и Такао чувствует, что готов к следующему раунду. Мэй придвигается ближе, опрокидывает его на спину и закидывает ногу на его бедро.
— Я не умею любить, белый тигр, — в ее голосе сквозит легкая грусть.
— Тебе и не нужно. Ты даже не станешь моей очередной победой, скорее — первым поражением.
***
Когда Такао заходит на склад, то видит там зареванную Азуми и мрачного Кадзу. От мысли о том, что Азуми решила заебать всех своей драмой, становится тошно.
— В чем дело? — спрашивает он резко.
— Ни в чем, — Кадзу кивает быстрый взгляд на Азуми, — разобрались уже.
Что-то в его ответе не нравится Такао, царапает неприятно и подозрительно. Такое же “все в порядке” он несколько раз слышал от латиносов, прежде чем получить удар в спину. А неправильное, скребущее чувство возникает, потому что это Кадзу, которому Такао свою спину подставляет без малейшего сомнения вот уже много лет.
— Я спрошу еще раз, — с нажимом повторяет Такао, — что здесь произошло? Азуми?
Та поднимает на него злые опухшие глаза, но Такао видит в ее взгляде и страх. Боится, что он о чем-то узнает? Такао мысленно пробегает по списку дел, в которые посвящена Азуми — с ними все в порядке, она нигде не занимает ключевую роль и повлиять серьезно не в состоянии.
— Что. Ты. Сделала? — он медленно подходит ближе, — не заставляй меня выбивать из тебя правду, тебе не понравится.
Кадзу встает между Азуми и Такао и примирительно поднимает руки.
— Мы правда уже разобрались и уладили.
Кадзу не расколется даже под пытками, о чем красноречиво свидетельствуют шрамы на его спине. Когда-то Такао пришлось вытаскивать его из подвала, в котором его держали люди Монте-Флорес. Кадзу ничего им не сказал, и Такао в очередной раз убедился, что доверяет правильному человеку. Но что-то изменилось, Такао чувствует, а чуйка его обычно не подводит.
— Говори, — он смотрит на Кадзу.
Кадзу закатывает глаза, но все же сдается:
— Она позвонила Хотчу.
— Зачем? — удивленно спрашивает Такао, но тут до него доходит, — позвонила, не зная, что он работает на нас и что его раскрыли.
— Верно, — Кадзу хмурится, но больше не делает попыток закрыть Азуми собой.
— Решила пойти к макаронникам, но вышло неудачно? — тихо спрашивает Такао. По лицу Азуми снова струятся слезы, но глаз она не опускает. — Какого хуя, Азуми?
— Я все равно тебе не нужна! — она почти кричит, но Такао слышит ее будто сквозь пелену, настолько его разум заволакивает ярость.
— И ты решила подставить всех? Просто потому что я трахаю кого-то, кроме тебя? Азуми, Флавий убьет всех!
— Флавию нужна только твоя голова, — она вытирает слезы и хлюпает носом, — остальных он бы не тронул.
— Ты дура, Азуми! — Такао повышает голос, — клан — это не только я! Наш бизнес — это не только я! Я не один встаю у Кассия Флавия на пути, мы все это делаем. И я, и ты, и Кадзу, и каждый водитель или курьер, каждый сборщик, который фасует по упаковкам ебаную наркоту!
Такао вытаскивает глок и щелкает предохранителем. Кадзу по-прежнему стоит на месте, а вот Азуми в ужасе шарахается в сторону, но явно не оставляет попыток объясниться с Такао. Она хватает его за рукав и с мольбой заглядывает ему в глаза.
— Я понимаю, что я ошиблась, но твое равнодушие…
Такао стряхивает ее пальцы.
— Нет, Азуми. Твоя дурость. И твое предательство. Наказание за предательство только одно.
Такао упирает дуло пистолета в ее лоб и нажимает на курок.
Эхо от выстрела разлетается по полупустому помещению. Пока Такао убирает оружие, Кадзу присаживается возле Азуми и прижимает пальцы к ее шее, после чего качает головой.
— Тело увезти и сжечь. — Кадзу кивает, и Такао продолжает, — и, Кадзу. Это первый и последний раз, когда ты предал мое доверие.