Хотч никак не реагирует на замечание, и это плохой знак, действовать нужно быстро.

— Подожди, достану второй скальпель, — говорит Чонган.

Возвращается он с чистым скальпелем, горелкой и пинцетом. В четыре руки они споро вытаскивают пулю и прижигают открывшееся место. Наблюдая, как Чонган ловко зашивает рану, Кадзу едко замечает:

— Руки уже не те?

— Не ерничай, — отмахивается Чонган.

***

Получив от Кадзу сообщение, что все в порядке, Такао откидывается на спинку дивана. Мэй вопросительно смотрит на него поверх чашки с чаем, сидя у стола, но не задает вопросов.

— Возникла проблема, — поясняет Такао, — но уже все в порядке.

— Прекрасно, когда есть на кого положиться, — комментирует Мэй, слышавшая, как Такао дает указания Кадзу, — особенно когда ходишь по краю.

— Верно, — соглашается Такао, немало времени потративший на выстраивание надежного тыла.

— Если все в порядке и никто не умер, — Мэй отставляет чашку, легко поднимается и подходит к дивану, — мы можем продолжить?

Она седлает Такао и одним движением стягивает с себя футболку. В ее глазах нет ни капли беспокойства или сожаления, и это неожиданно восхищает. Такао оставляет поцелуй на ее голом плече, пока она расстегивает его ремень. Отступившее было возбуждение накатывает с новой силой.

— Тебя вообще ничего не может смутить? — спрашивает Такао.

— Меня смутит, если сейчас ты будешь думать о делах, а не о том, как стянуть с меня шорты, — отвечает Мэй и чувствительно прикусывает его нижнюю губу.

После этих слов Такао не думает вовсе. Они спешно раздеваются, оглядывая друг друга.

— Как ты хочешь?

Вместо ответа Мэй встает коленями на диван и прогибается, опираясь на спинку. Волосы шелковым плащом закрывают ее спину. Такао чувствует, как дыхание срывается от этой картины. Мэй вся — как произведение искусства. Даже если в данный момент это искусство порнографии.

— Я хочу быстро и жестко, — говорит она, обернувшись через плечо, — хочу чувствовать, как ты наматываешь мои волосы на кулак. И еще я хочу, чтобы ты очень, очень постарался, Такао.

Не выполнить такое пожелание — преступление.

***

— Давай прогоним эту связку еще раз, — предлагает Мэй после короткого перерыва.

Тори мученически стонет, но покорно поднимается. В светлом, залитом солнцем зале она чувствует себя куда увереннее, чем ночью на пилоне.

— Стрипы, — напоминает Мэй, — хореографию ты знаешь, но практиковаться необходимо на тех же каблуках, которые будут в клубе.

— Зачем это все вообще нужно, — вздыхает Тори, — как только я снимаю майку, всем становится наплевать, правильно я двигаюсь или нет.

— Ууу это ты зря, — хмыкает Сино, растягивающая себя в шпагат у дальней стены, — сейчас наша лисичка сядет на своего любимого конька и начнет читать тебе лекцию.

Тори с интересом оборачивается к Мэй, и та раздраженно закатывает глаза. Спорить с Сино не имеет смысла, она прекрасно себя чувствует на том месте, которое когда-то заняла.

— Любой танец — это прежде всего искусство, — Мэй все же не может удержаться, — и танцуешь ты для себя. Если речь только о зарабатывании денег, то хватит и шпагата, как у Сино.

— Подтверждаю, — поднимает руку Сино, — просишь Сатоши загримировать тебя под змею и никаких проблем.

Мэй вскидывает брови и изящно садится в продольный шпагат. Тори восторженно наблюдает за ней и, не удержавшись, хлопает в ладоши.

— И ты продолжаешь придумывать и заучивать новые движения! Зачем?

— Потому что это искусство, — повторяет Мэй. — У меня нет желания до конца жизни раздеваться перед уебками, которые считают, что полтинник дает им право на что-то, кроме просмотра. Ну или по крайней мере, до того момента, пока мое тело будет выглядеть достаточно привлекательно.

— Это нужно не всем, куколка, — мягко улыбается Сино, — вот меня все полностью устраивает.

— Вот и выбирай, — хмыкает Мэй, — даже прямо сейчас перед тобой два пути. Ты планируешь крутиться вокруг шеста годами? Или хочешь чего-то большего?

— Я не останусь в “Мягкой лапке” надолго, — вспоминает Тори сказанные когда-то свои же слова.

— Тогда натягивай стрипы и вставай! — Мэй повышает голос, — становишься лучше — идешь дальше. Другого пути нет. Ты должна становиться лучше для себя, а не для тех, кто не в состоянии это оценить.

Пока Тори возится с застежками, Мэй думает о том, что выбор Сино это тоже путь. Мэй ее абсолютно не осуждает. Не всем нужно стремиться к звездам и стараться бежать быстрее и прыгать выше. Нужны и те, кто будет существовать в своем уютном мире, довольствоваться малым и не пытаться достигнуть невозможного.

— А я останусь, — хмыкает Сино, подтверждая мысли Мэй, — а потом выйду замуж за какого-нибудь любителя кошечек и буду мяукать у него дома.

— Главное, не рви обои, — смеется Мэй.

***

Рикс хмуро наблюдает, как Кассий подкуривает очередную сигарету и кашляет.

— Ты загонишь себя в гроб быстрее на радость японцам, — говорит он.

Кассий хрипло смеется. Несмотря на происходящий пиздец и потери, его глаза горят живым хищным блеском — старик будто создан для интриг и разборок. Все же свой титул дона он носит не зря.

— Ты как всегда прав, мой мальчик, — ухмыляется Кассий, — узкоглазая зараза просто не успеет сожрать меня так быстро, как это сделает рак.

— Ты имеешь в виду?..

— Именно то, что я сказал, — Кассий жадно затягивается, — по твоему настоянию я был у врачей. Оперировать меня уже поздно, блевать и мочиться под себя после химии я не готов, уж уволь. Пара лет у меня еще есть, судя по прогнозам, но эту войну я уже не возглавлю.

— Я не знаю, что сказать, Кассий, — Рикс качает головой, — мне жаль?

— Оставь свою жалость при себе, пацан, — фыркает Кассий, мне не жалость твоя нужна. После бегства этой крысы…

Он прерывается, чтобы откашляться снова, и против воли Рикс чувствует укол сожаления. Хотч пропал со всех радаров, и регулярные рейды по всему городу и окрестностям не дают никаких результатов. Зная осторожность и изворотливость Такао Наито, удивляться не приходится — наверняка спрятал своего соглядатая на другом конце страны.

— У меня заканчиваются люди, которым я могу доверять, — продолжает Кассий, и титаническим усилием воли Рикс заставляет себя не вздрагивать, — поэтому войну должен возглавить ты.

— Войну? Ты хочешь выступать открыто? — это очень, очень плохой вариант, они просто зальют город кровью. Жертв среди непричастных будет слишком много.

— Нет другого пути! — рявкает Кассий. — Мы теряем время и деньги, исполнителей. Как будто мы не на юге США, а в ебаной Азии! Семья Флавия не может и дальше спускать подобное отношение. Я хочу голову белого тигра на серебряном подносе, и мне наплевать, чего это будет стоить.

В его глазах горит фанатичный огонь, и Рикс представляет, как в открытом бою сходятся белоснежный японский тигр, полный сил, и матерый итальянский волк. И все это при его, Рикса, попустительстве.

***

Масамунэ впервые любуется Мэй при свете дня. Он старается делать это незаметно, чтобы не походить на очередного фанатика, который зациклился на одной-единственной девушке, хотя на самом деле именно так он себя и ощущает. Мэй замечает и улыбается, заставляя Масамунэ смущаться еще больше.

Без косметики она выглядит совсем юной, вызывая желание укрыть ее от всего мира и защитить. Умная, талантливая и целеустремленная — через что есть пришлось пройти, чтобы взрастить в себе такой цинизм, позволяющий раз за разом выходить на сцену и раздеваться под жадными взглядами незнакомых мужчин и женщин с не самой стабильной психикой?

Не удержавшись, Масамунэ покупает ей в ближайшем фургончике мороженое, и Мэй смеется.

— Это свидание, на котором ты решил радовать меня, как дитя? — она слизывает стекающие сладкие капли так, что Масамунэ совсем не думает о том, что она похожа на ребенка — дети не вызывают у него подобных мыслей.

— Мы в Альбукерке, сейчас жара; мороженое это самое меньшее, чем я могу исправить ситуацию, — оправдывается Масамунэ.