Айден несколько раз постучал в хлипкую дверь. Никто не спешил открывать. Слишком маленькие и темные окна не позволяли что-либо разглядеть в темной глубине дома. Однако, прислушавшись, они различили вдалеке едва слышное мурлыканье. Неожиданно высокий и крепкий забор за хижиной мешал увидеть, кто именно поет. Ламберт вопросительно взглянул на Айдена, тот пожал плечами и толкнул дверь, подождал, не спеша входить. Скрип петель оборвал напев. Наступила тишина, а потом послышались тяжелые, шаркающие шаги.

— Гостей я не звала, — прошамкала старуха, загораживая вход скрюченным, высохшим телом. Ее спину согнули года или застарелая болезнь, желто-серые волосы выбивались из-под небрежно накинутого платка и паутиной ложились на лицо, глаза давно выцвели, помутнели. Она недовольно оглядела обоих ведьмаков, пожевала беззубым ртом и тихо пробурчала себе под нос: — Принесла нелегкая… Видать совсем боги отвернулись от нашей деревни.

— Мы здесь по просьбе старосты, — спокойно ответил Айден и через мгновение добавил: — Доброго здоровья тебе, бабушка.

Ламберт про себя ухмыльнулся. Айден ну ничего не понимал в деревенской жизни. Староста… Что он значил для старухи, выброшенной за пределы деревенской жизни? И кто знает, не он ли приложил руку к ее выселению? Человек в деревне мало что значил, над всем возвышалось нечто более могущественное, сосредоточившее в себе власть, силу и саму жизнь.

— Община, — громко произнес он на случай, если знахарка окажется глуховата. — Нас прислала община. К тебе.

— Община, значит? — немедленно отозвалась старуха, с ненавистью глядя на него. — Ну что ж, если таково решение общины, кто я такая, чтобы подымать голос против?

Она развернулась и тяжело направилась вглубь маленького домика, в котором уместились только стол и узкая лежанка, но не задержалась здесь, а вышла в другую дверь, ведущую в сад, надежно спрятанный за тем самым высоким забором. Нежная очанка, скромный молочай, броский ятрышник, печальная ортилия… Цветы раскинулись ярким плотным покрывалом, надежно укутывая землю. Знахарка знала толк в лекарственных травах и хорошо за ними ухаживала — Ламберт не заметил ни одного подпорченного лепестка или листика. Бабка остановилась у самого порога.

— Так зачем вас прислала община? — она пытливо осматривала их, кривя тонкие губы. — Мне нечего вам рассказать.

— Ты видела тела умерших, — благожелательно начал Айден. — Осматривала их. Скажи, было ли что-то необычное, что натолкнуло бы на мысль о причине их смерти? Это все, что мы хотим знать.

— А еще, лечила ли ты их от болезней, — добавил Ламберт. Старуха ему не нравилась. Он инстинктивно скрестил руки на груди, держась от нее подальше.

— Лотту лечила, — кивнула старуха. — Застыла она где-то. Образ с кашлем мучился. Но это все зимой было. Остальных уж давно не видала.

— А тела? — напомнил о своем вопросе Айден.

— А что с телами? — ощерилась старуха. — Тела как тела. Ни знаков, ни ран я там не нашла. Да и не искала. Мое ли то дело? Вот вы приехали, так и разбирайтесь сами.

— Нам теперь трупы что ли выкапывать? — нахмурился Ламберт. — Расскажи нормально: как они выглядели — цвет, судороги…

— А и выкопаете, коли надо, — брызнула слюной старуха. — Синие они были, как любые мертвецы. Мертвецы, знаешь ли, не сильно разнятся — будь то молодка или выродок, навроде тебя. Ничего больше не знаю.

— Мы только хотим помочь, — попробовал успокоить ее Айден, предостерегающе взглянув на Ламберта. Тот покачал головой, понимая, что ничего нет выйдет. Старуха была настроена решительно против нормальной беседы.

— Мне ваша помощь не нужна, — знахарка отступила на шаг и мотнула головой. — Вот им нужна, так с них и спрашивайте. А теперь — вон отсюда, и чтобы ноги вашей на моем пороге не было. Ничего больше не знаю. Прочь отсюда.

— Отлично, — фыркнул Ламберт и только развернулся, чтобы уйти, как в бок чувствительно воткнулся маленький, но крепкий кулак.

— Смотри, куда идешь, — прошипела старуха, вынуждая его отступить от бледного резного цветка, едва не погибшего под его сапогом.

— У тебя их и так полно, — проворчал Ламберт, но все же перешагнул цветок.

— Зачем зря губить. Целительные все ж. Тут каждый цветок на счету, — пробормотала старуха, присев на корточки и аккуратно поправляя изумрудные листья очанки. — Деревня ведь от сада зависит, а сад — от меня… И все мы зависим от сада.

— Хороший у тебя сад, бабушка, — заметил Айден, внимательно глядя под ноги, чтобы не совершить оплошность. — Должно быть, местные часто к тебе ходят.

— Все мы здесь, все мы здесь как одно, — пробормотала старуха и умолкла.

Уродливой вороной она сидела над цветком, задумавшись о чем-то. Ламберт поймал взгляд Айдена, кивнул в сторону выхода и первый пошел на улицу. Знахарка вызывала острую неприязнь. Своим поведением, словами и источаемой злобой.

— Она уже выжила из ума, — проворчал он, возвращаясь на широкую проселочную дорогу. — Безумная и никому не нужная старая карга.

— Тем не менее, люди к ней ходят, — заметил Айден.

— Видать, нечасто, — Ламберт напоследок оглянулся на хилую хижину. — Видел? В доме — шаром покати. Часто ты встречал знахарок, живущих почти на улице? Ее боятся и обходят стороной, даже если нагрянет недуг. Если бы умершие чем-то болели, она бы все равно не знала.

— Интересно, что могло заставить общину изгнать знахарку? — задумался Айден, не забывая поглядывать по сторонам в поисках цветов, отмечавших дома умерших. — Разве лекарь — не первое лицо на деревне?

— После старосты, — кивнул Ламберт. — Да что угодно могло подорвать доверие к ней. Нарушение местных обычаев, смерть больных, подозрительные дела. В конце концов, она могла просто рассориться со старейшинами.

— И этого довольно, чтобы поставить жизнь кметов под угрозу? — не поверил Айден.

— Ты плохо знаешь деревенских, хотя общаешься с ними больше, чем я, — усмехнулся Ламберт. — Хочешь скажу, почему? Потому что как бы они к тебе ни относились, ты всегда будешь для них чужаком. Пусть не выродком, но тем, кто никогда не увидит настоящую жизнь деревни. Поэтому я и не вижу смысла набиваться к ним в друзья. Плевать, как они относятся, главное, чтобы платили.

— Ты все это помнишь с детства? — после краткого молчания спросил Айден.

— Я был уже не ребенком, когда меня забрали, — фыркнул Ламберт. — Конечно, помню.

— Серьезно? — Айден насмешливо вскинул бровь. — Дай угадаю, тебе было лет семь? Девять?

— В деревне это не детский возраст, — пояснил Ламберт. — Там человек вырастает года в четыре, когда способен выполнять дела по хозяйству или в поле. А в десять могут и женить, если семье нужен достаток.

Он рассказывал охотно. Отвлеченный разговор, казалось, заставляет Айдена забыть о засевшей в груди боли, и Ламберт был готов говорить о чем угодно, лишь бы заглушить ее как можно надежнее. Но Айден вдруг остановился и указал на лесные васильки, приколотые к крыльцу. Дом, где жил умерший.

У окна, сосредоточенно зашивая что-то, сидела девочка лет восьми. Иголка то и дело выскальзывала у нее из пальцев и терялась в серых складках. Подняв голову и увидев ведьмаков, она ойкнула и втянула голову в плечи, собираясь скрыться.

— Не бойся, — попытался остановить ее Айден. — Мы от старосты. Есть в доме взрослые?

Девочка, почти убежавшая в глубину комнаты, помотала рыжей головой, исподлобья глядя на них воспаленными глазами.

— Красивые цветы, — Айден коснулся синих увядших головок. — Ты сама их собирала?

— С Алетой, — тихо ответила девочка, не спуская с него взгляда. — Она знает, где растут самые красивые. Но они уже испортились, нужно собирать новые. Завтра мы снова пойдем в лес и нарвем свежих.

— Расскажешь, почему у вас вешают цветы на дома? — Айден медленно приблизился к окну, стараясь не спугнуть ее.

— Не знаю, — девочка не шевелясь, следила за ним, но Ламберт заметил, как расслабились ее плечи. — Мы и маме положили. Целую охапку. Алета сказала, чтобы ей мягче спалось. — На ее глазах немедленно выступили слезы. — Вы правда-правда от дяди Радмило? — прерывающимся голосом спросила она. — Он обещал, кто-нибудь приедет и найдет виноватого…