Айден обнял его сам. Обвил руками талию, прижался всем телом, безмолвно делясь непередаваемым, нестерпимым. Открытый. Такой же, как раньше. Отторжение, что прикрывало его невидимой стеной, рассеялось, уступив место мягкому теплу. Ламберт крепко сжал его плечи, цепляясь за это знакомое тепло, по которому успел соскучиться, разделяя его, и в тот же миг Айден отстранился. Мягко, неспешно.
— Поехали, — взгляд еще влажно блестел, но говорил он привычно спокойным тоном. — Я очень устал.
— Куда? — уточнил Ламберт.
— В Новиград, — Айден через силу улыбнулся. Улыбка вышла болезненной. — А по дороге завернем еще в одно место. Меррик сказал, там нужна помощь. А нам нужны деньги. — Он запнулся и взглянул в глаза Ламберта. — Ты со мной?
— А то, — ответ прозвучал ворчливо. Уже идя к лошади, Ламберт с трудом разобрал позади слова:
— Спасибо, что дождался меня.
========== 19. Мор ==========
Тишина — вот что поражало в первую очередь. Странная, несвойственная живой деревне. Не потому, что здесь прошлась война, но из-за странных, не поддающихся объяснению, событий. Люди бродили меж домов, изредка бросая взгляды на приезжих, останавливались, хмурили брови, вспоминая что-то, и шли дальше. Среди них жила смерть. Она наложила отпечаток на каждое лицо, на каждое движение, проскальзывала в словах, делах и запахе.
Мужчина на лавке лежал неподвижно, скованный последним, самым глубоким, сном. Только легкая синева на лице отличала его от живых. Даже сейчас, охваченный холодом смерти, он казался слишком крепким, чтобы его кончину можно было списать на естественный ход вещей. Но лучше всяких доводов на беду указывал перечень покойников, среди которых он ныне занял место.
Ламберт наклонился и втянул еще тонкий, едва заметный запах разложения, висящий над телом. Ничего необычного: ни магии, ни отравы он не почувствовал. Но человек был мертв. Его бледное лицо ярким пятном выделялось в сумраке дома, и казалось неуместным среди ярких вышитых покрывал, расписных сундуков и резных табуретов.
— Вы уверены, что здесь что-то необычное? — Айден еще расспрашивал старосту деревни, понуро стоявшего рядом с лавкой.
— Так ведь не первый, — растерянно ответил тот. В его движениях тоже ощущалось ожидание смерти. — Вот уж два года так. Зимой еще ничего, а как весна приходит, никаких сил нет — похороны что ни месяц. Да не по разу. Никого не обходит. Детей малых, молодух, и вот, — он кивнул на тело, — всех косит.
— Лекари были? — уточнил Айден.
— Какие тут лекари, — махнул рукой староста. — Знахарка есть, да она тоже не нашла ничего. Прошлый год какой-то ученый проездом был, сказал, ничего страшного. Но тогда только начиналось. А люди чуют, что неспроста все это. Разве мрут здоровые в таком количестве? Ну, бывало, в худой год ребятишек хороним, но чтобы так… И ведь крепкие все! Возьметесь, господа ведьмаки? — он с отчаянной надеждой взглянул на них.
— Попробуем, — кивнул Айден. — Как умирали люди?
— Да как? — староста пожал плечами, подумал. — Обычно. Падали, да умирали. А кто во сне. Не болели, не чахли. До последнего дня работали. А с начала посевной уже шестеро в землю ушли, Изок седьмым будет. Анна, Лотта, дочка ее — Марика, Вит с сыновьями — Беро и Обрадом…
— Они ездили куда-нибудь? Может, к ним кто-то приезжал? — пробовал найти зацепку Айден. — Занимались чем необычным?
— Тут все одним занимаются, — покачал головой староста. — На земле работают. А чужаков никто не видел. Вы у знахарки еще расспросите, Богна их всех осматривала. У нее за оградой домик с садом, сразу увидите. Старая она, но еще в разуме. Хорошо нам помогает. Травами особливо. Только… — он помялся, — может не захотеть она с вами говорить.
— Почему бы? — вмешался Ламберт, прищурившись.
— Да она думает, ведьмаки — создания нечистые, — староста испуганно взглянул на него, но даже испуг был каким-то вялым, припорошенным стылой землей, укрывающей мертвецов. — Она так говорит. Но вам, думаю я, не впервой…
— Это верно, — кивнул Айден, мельком взглянул на Ламберта. Его губы дрогнули в улыбке, но лицо осталось серьезным. — Поэтому позаботься, чтобы нас пустили в дома к умершим. Нужно поговорить с родственниками и осмотреть вещи.
— Ну как же, — закивал староста. — Теперь-то пустят. Всем сходом решено. Да и смерть-то похуже ведьмаков будет…
Ламберт презрительно скривил губы. Все как всегда: пока не придет беда, ведьмаки — чертовы отродья и монстры. Но только до того момента, пока не покажется настоящее чудовище. Впрочем, такое отношение было привычным и злило, скорее, по той же привычке.
— Где тут можно остановиться? — ворчливо спросил он, ожидая в лучшем случае сарай.
Староста задумался, свел темные брови. Ламберт ощутил нарастающее раздражение. Отлично. Близость смерти может заставить принять ведьмака, но никак не оставить его на ночлег. В принципе, это было и не обязательно — солнце неплохо прогрело землю, но вечерами холод еще возвращался, а дом означал не только тепло, но и возможную сытость.
— У Беляны, — от стены тихой тенью отделилась жена старосты — высокая, худощавая женщина с изможденным лицом. Она скорбно взглянула на умершего, поправила у него на лбу и без того ровно лежавшую прядь волос и так же неслышно ушла.
— Брат, — вздохнул староста, посмотрев ей вслед. — Права она, к Беляне поезжайте. У нее над крыльцом петушок вырезан, легко найдете. Да и спокойная она баба, не выгонит. Скажете, что от меня. Места там много. Дом большой, а никого, почитай, не осталось.
— Тоже из-за вашего мора? — поинтересовался Айден.
— Да нет, — поморщился староста. — Холера. Лет пять назад пришла, да всех и выкосила — мужа, детишек, родителей. Так она и осталась одна… Вот что, я лошадей ваших к ней отведу, да и предупрежу заодно. А вы уж начинайте делать что-нибудь. Торопиться ведь надо, пока еще кто-нибудь… — он кивнул на труп. И добавил: — Семьи умерших найдете по цветам на дверях.
Ламберт первым вышел из душного дома, медленно заполнявшегося запахом тлена. Солнце, ярко светившее среди молочных облаков, вступало в странное противоречие с подавленностью, объявшей деревню. На улицах почти не было детей, а пятеро подростков облепили крыльцо одного из домов и о чем-то тихо шептались. Они тоже знали, что смерть не пощадит никого.
Ведьмаки оказались в центре всеобщего внимания. Чужие взгляды буравили их со всех сторон, хотя сами наблюдатели прятались по домам или держались подальше. Общее болезненное настроение мешало определить, что они чувствовали — ненависть, надежду, неприязнь или радость.
— Сначала к знахарке? — почти утвердительно спросил Ламберт, оглядывая деревню в поисках дома с петушком. Они неспешно направились по широкой главной улице.
— Само собой, — задумчиво кивнул Айден. — Нужно знать, что искать. Попробовать узнать. Она видела всех погибших, может рассказать какие-нибудь подробности.
Ламберт обратил внимание, что его настроение изменилось с приездом в деревню. Томительная, тягостная горечь ушла на второй план, ее заслонила сосредоточенная собранность, будто Айден ухватил одну-единственную мысль о заказе и держался ее, не оглядываясь на себя. Такое настроение скорее настораживало, нежели успокаивало, поскольку не позволяло предугадать, чем обернется то или иное действие, слово, мысль. А еще больше Ламберта настораживало, что не имея возможности слушать эмоции Айдена, он никогда бы не понял его состояние — ни в движениях, ни в выражении лица не осталось ни малейшего признака глубокого потрясения.
Дом знахарки они нашли быстро — он действительно стоял за забором, на некотором отдалении от деревни, и выглядел крайне убого по сравнению с другими жилищами. Вместо крепкого сруба и окон с резными наличниками их встретила хижина из разнородных горбылей. Как женщина переживала зиму, Ламберт предпочел не представлять, но состояние дома говорило о многом. В первую очередь, становилось понятно, что она здесь изгой и уже давний. За ограду община изгоняла тех, кого не хотела видеть рядом, а для этого требовалось сильно разозлить жителей. Но женщина была знахаркой, видимо, единственной в округе, а потому далеко ее не выгнали — всего лишь за условные пределы деревни.
