— Осип, я буду первый, — накануне у нас опять был резкий разговор с Ерофеем, который в очередной раз высказал мне своё «фи» по поводу моих «неоправданных», с его точки зрения конечно, рисков. — И не возражать, здесь я решаю.

Я еще раз оглядел всех и вся. Евдокия подняла руки и ей кто-то начал менять перчатки. Через пару-тройку минут надо начинать полостную операцию.

— Доктор, — обратился я к Осипу. — Командуйте.

К операционному столу приставили высокую кушетку и уложили меня на нее. С двух пальцев взяли кровь и начали проверять нашу кровь на совместимость. Прошло несколько минут, Евдокия сделала шаг вперед, ей подали чистый скальпель.

— Осип Андреевич, кровь на совместимость проверена. Результат положительный, — откуда-то сбоку раздался голос. Вот жуки, они еще сомневались.

Катетер в вену установил Осип, он просто мастерски научился это делать.

— Григорий Иванович, пожалуйста, работайте кулаком, — попросил Осип.

Я скосил глаза, в стерильный стеклянный флакон, закупоренный резиновой пробкой тонкой струйкой начала стекать моя кровь. Я четко видел риски на стекле, однако флакон наполняется достаточно быстро.

— Давление восемьдесят на двадцать, чээсэс сто тридцать восемь. Начали трансфузию, — слышу доклад Осипа. Я поднял глаза, на высоком штативе был установлен флакон с физраствором, который начали Машеньке вводить внутривенно.

— Григорий Иванович, — я не сражу узнал голос Евдокии, –. Осколок повредил петли кишечника и разорвал матку, её надо удалять. Ушить невозможно.

— Решай сама, — свой голос я тоже не узнал. Машенька, родная, только не умирай, у нас есть детки, в тысяча семьсот восьмидесятом Машенька родила двойню, девочек, а полтора года назад мальчика. Я закрыл глаза, набежали слезы и мне не хотелось, чтобы их видели. Лежа с закрытыми глазами, я потерял счет времени и ориентацию в пространстве. Потом почувствовал как кто-то поправил катетер.

— Давление сто на пятьдесят, чээсэс сто двадцать, — я открыл глаза. На штативе был установлен ещё один флакон, флакон с кровью, моей кровью и капали в две вены. Осип гений!

— Григорий Иванович, пятьсот миллилитров, — голос Осипа был спокойный, но в нем я уловил нотки скрытого торжества. Что было дальше я плохо помню, накатилась слабость и какой-то туман.

Когда туман рассеялся я понял, что я лежу уже не на кушетке в операционной, а на топчане в юрте. Рядом на чурбаке сидел Прохор, подперев голову шашкой в ножнах.

— Прохор, где Мария Леонтьевна?

— Мария Леонтьевна в госпитале, она еще спит, — Прохор встал, ожидая моих приказаний.

— Подай красного вина, — Прохор налил большой бокал виноградного вина. Я медленно выпил и буквально почувствовал, как силы возвращаются ко мне.

В Пороговом мы с Машенькой провели почти месяц и вернулись в Усинск по Мирской тропе, когда моя супруга окрепла после перенесенной операции. Рассказ о случившимся она выслушала молча, с совершенно бесстрастным выражением лица, лишь в один момент у нее дрогнули губы. Когда мы вернулись в Усинск, Машенька спросила где дети, которых она закрыла собой и кто они.

После всего случившегося, авторитет моей супруги поднялся на такую высоту, что иногда я задумывался, а кто в доме хозяин?

Брат и сестра, шести и пяти лет, оказались круглыми сиротами. Их отец не захотел идти в рекруты и был сослан с семьей в Сибирь. Сначала умер отец, а затем и мать после купания в Енисее. Детей забрали себе Леонтий и Агриппина.

Мы все эти годы пристально наблюдали за происходящим в Туве и Монголии и пока всё было спокойно. Я несколько раз посещал вместе с Ольчеем и Лонгином хурээ на Сесерлиге. Главой монастыря был Тензин Цултим. Не доверять ему у меня не было оснований. Он объяснял наше спокойствие тем, что шпионы амбын-нойона докладывали, что мы ждем и готовимся. И нашим противникам надо собрать большую и действительно сильную армию. Что представляло для них проблему, неудачные войны на юге в Бирме и назревающая война с Вьетнамом требовали огромных армий.

А мы действительно серьёзно готовились к будущей войне. Наше население в Усинской долине составляло почти десять тысяч человек, правда почти две тысячи были тувинцы решившие служить, работать и соответственно жить у нас. Почти треть из них приняли православие и буквально с каждым днем их становилось всё больше. Сначала я очень переживал из-за этого, мне казалось, что такое количество тувинцев, уходящих к нам просто может испортить наши отношения с Ольчеем. Но вскоре мои опасения развеялись как утренний туман, когда наш зайсан стал поощрять свою молодежь учиться у нас, а в его окружении с каждым днем становилось все и больше людей так или иначе связанных с нами. Мы очень аккуратно вели себя в Туве и без согласования с Ольчеем в его хошуне ничего не предпринималось.

Усинск по сибирским меркам стал достаточно большим городом. Мы засыпали кучу речных протоков, в нескольких местах укрепили берега и в результате Срединные острова исчезли. Всегда главной проблемой были упавшие в половодье деревья, которые создавали завалы и русло постоянно мигрировало. Кондрат со своими мужиками лес для технических нужд в первую очередь валили на Срединных островах и буквально через год русло Уса стало меняться.

Выше Усинска мы перегородили реку и направили основное течение по протоке влево, где почти сразу же в Ус вливались Иджим и Узюп. Правый берег протоки мы укрепили, чтобы в какое-нибудь из половодий река не преподнесла сюрприз, вернувшись в свое старое русло, которое исчезло от этого места до устья реки Мирской. Побесновавшись пару половодий, река смирилась и мы получили более спокойный, широкий и полноводный Ус от нового Иджимоузюпинского устья до Макаровки, Мирской реке досталась часть старого русла Уса и она стала впадать в него ниже Макаровки. А бывшие Срединные острова, очищенные от леса, превратились в замечательные сельхозугодья. Заселять их мы не стали, и Усинск так и остался на левом берегу реки.

Одно из первых наших переустройств, проведенных в долины, было изменение русла небольшой речки, Поспелова ручья. Он начинался как и Макаровка, в предгорьях Куртушибинского хребта и перед Усинском распадался на несколько протоков и абы как впадал в Ус. Мы запретили ему распадаться на протоки и вполне приличной речкой он стал впадать в Ус ниже Иджима.

Собственное население Усинска составляло пять тысяч. Грубо говоря, вдоль Уса, между Макаровкой и Поспеловым ручьем было две относительно параллельных улицы. Естественным продолжением улицы, идущей непосредственно вдоль Уса, была дорога на северо-восток на Севера и на юго-запад на завод.

Завод был сердцем нашей долины, все вращалось вокруг него.

Завод был сердцем нашей долины, все вращалось вокруг него. Завод был нашим всё, от положения на нем зависело наше благополучие, а по большому счету и жизнь.

Заводов у нас было три: первый, основной и самый главный на реке Терешкина. Там были все производства и наша техническая школа, где после получения главного образования мы готовили простых инженеров и горных. Военная и медицинские школы были в Усинске, военная в военном городке на левом берегу Макаровки, напротив на правом берегу был наш дом и пантелеевский. Для медицинской школы было построено отдельное здание в госпитальном городке, который был сразу же за усинским храмом между улицами.

Принятое когда-то решение не привлекать кадры со стороны было совершеннейшей глупостью. Это мы поняли очень быстро и оперативно перестроились, переобулись как говорится в полете и начали приглашать нужных людей.

Окружной начальник господин Аксенов к порученному делу относился правильно и максимально помогал нам. Имея правда от этого для себя большую выгоду, став за пять лет превосходительством, получив три года назад чин генерал-майора. Несколько раз за эти годы возникали нешуточные скандалы, когда окружной начальник обвинялся в коррупции и прямом воровстве. Однажды даже его чуть не заковали в железа для оправки в Петербург. Но он был гений воровства и коррупции.