— А чего слушать, — отозвался Мориус, — и так всё ясно. Или мы их, или они нас.
Они нас? Странно. Земля молчит, спит под ногами. Над головой ровным голубым светом указан Путь. Не могли они нас.
— Ой, сейчас как вдарю! «Они нас»?! Думай, что говоришь, чучело.
Мориус обиделся и замолк. Стало тихо. Дик видел оранжевую полоску рассвета вдали, ночная тьма стала синей, стеклянной, словно витраж, и прозрачной. Сона вздохнула и положила голову Ричарду на плечо; Дикон ласково гладил ей морду. Чует, девочка, что всё закончилось. Дик и сам это чуял. Он больше не видел Башни, исчезло даже её присутствие. Моро Дик справедливо опасался трогать, однако следил за его состоянием.
— Эй, — раздалось из чащи, куда мориск дёрнулся, — Вы тут?
— Тут, — ответили караульные, — чего орёшь-то?
— А того ору, что господин маршал требует коня и оруженосца.
Дик молчаливо взял Моро под узцы; Сона должна была пойти за ними следом. Забраться на мориска можно было только во сне, да и то не всегда. Говорить он всё ещё опасался, не зная, какая речь сорвётся с языка.
— Побили этих, что ли?
— А то! — гордо отозвался голос. — Взяли, прости Создатель, тёпленькими, словно с бабы.
— А бабой Фенша наша оказалась? — фыркнул кто-то.
— Она, родимая. — подтвердил адуан. — Седуны токмо на неё нацелились, и тут мы… Дикон, — пришедший повернулся у нему. Его Дик тоже узнал. Лажеран. — Ты бы поспешил, а то маршал и озлиться могёт.
— На костры идти? — Дик прокашлялся. Слова всё ещё давали тяжело, да и возможный приступ давал о себе знать.
— К ним, родимым. Там недалеко, не промахнёшься.
Тропка была узкая, над головой сплетались ветки. Первым труп заметил Моро, потом уже сам Дик. Он равнодушно глядел на рану, что в темноте была похоже на ухмылку. Седун. С каким-то злостным торжеством он подумал, что так разбойников и надо. Дик не раз видел трупы. Тоже разбойники, правда, в основном, повешенные на сосне. В Надоре считали, что разбойничью кровь на землю лучше не проливать — обидеться может.
Дикон пошёл оставляя за собой место смерти. Он уже давно не мальчишка, чужая смерть в таком безобразном проявлении его не пугала. Разбойник. Вот если бы в луже крови лежал кто-нибудь из адуанов…
Нет. Не думай об этом. Дикон задавил рвущийся наружу кашель. Нет этого. Нет и не будет.
— Окделл!
Эр Рокэ напрявлялся ему навстречу. Ну и Литов пёс со всем этим.
***
Со сражением всё было ясно. Это было просто и даже почти скучно. Хотя нет, это была первая победа. Дик улыбнулся. Победа, пусть даже такая небольшая, здорово поднимала дух. Они победили. Впрочем, вся война ещё впереди. Погибло тридцать два человека, сорок девять были ранено. Это не мешало людям радоваться. Дик снова улыбнулся. Кому-то зорьку встречать, а кому-то до Рассветных Садов топать. Или что там после смерти?
Феншо с вызывающим видом стоял среди своих порученцев. Дик равнодушно скользнул по нему взглядом. Тот, заметив, поднял подбородок ещё выше, будто был гордым принцем какого-нибудь государства, не меньше. Дик отвёт взгляд. Феншо-Тримейн будто не понимал, что его тоже скоро ждёт смерть. Его расстреляют. Для него Оскар сейчас был ничем не лучше того седуна — он уже был мёртв. Его проблема, если он этого не понимал.
Епископ Бонифаций подплыл к Проэмперадору и обвиняюще поднял палец.
— Вы не разбудили меня, герцог, хоть я, смиренный, не раз говорил, что желаю узреть, как вразумляют забывших Создателя разбойников.
Огнём и мечом, господин епископ. Мысли текли сонно и лениво, однако Дик всё ещё неплохо соображал.
— К сожалению, ваше преосвященство, — невозмутимо сообщил Алва, — нам требовалось передвигаться очень быстро и очень тихо. К тому же, — добавил эр Рокэ, — вы уже легли и, судя по тому, что я слышал, проходя мимо вашей обители, спали весьма крепко.
— Это так, — признал Бонифаций, доставая походную флягу. — Я спал и видел сны, а богоугодное воинство сражалось со злокозненными и нечестивыми. За вашу победу, Рокэ! — епископ отпил. — Говорят, было шумно?
— Не слишком. Ваше преосвященство, если вы уже проснулись…
— Проснулся, — кивнул клирик. — Как роза под лучами утреннего солнца и как жаворонок, лелеемый летним ветром.
— Тем лучше. У нас появились люди, нуждающиеся в исповеди и предсмертном утешении.
— Воистину всё бренно! — Бонифаций бережно завинтил крышку и убрал флягу за голенище сапога. — Но погибшим за веру утешатся в пышном саду средь куп бледный роз, вкушая… Не важно, что именно, главное, утешатся. Кто ранен, я их знаю?
Ваши порывы весьма благородны, господин епископ, однако вы думаете не в ту сторону. У нас тут есть один приговоренный к казни.
— Раненых довольно много, и четверо, похоже, смертельно, — легко отозвался эр Рокэ. — но сначала вам предстоит исповедовать приговорённого к смерти.
— Вы меня не путайте! — возмутился епископ. — Одно дело исповедовать отходящего брата моего в олларианстве, а другое — обращать язычников, которые упрутся, аки мулы, знаю я их. Да и поделом душегубам, хотя куда я денусь.
Что и требовалось доказать. Вы не в ту сторону думаете, господин епископ. Либо же слишком хорошего мнения об эре Роке. А он, между прочим, в первую очередь тоже человек. Весьма жестокий человек.
— Я готов нести свет и прощение.
— Сначала прощение, — уточнил Алва, — свет потом. Вам придётся исповедовать генерала Феншо.
Между высшими офицерами завязался спор. Курт и Эмиль пытались отговорить эра Рокэ от этого, вспомнили ему, что он сам тоже нарушал приказы, предложили снять с Феншо перевязь, уязвляли в том, что он сам подтолкнул человека на неверный путь. Бесполезно. Ворон был твёрд в своём решении, и он от него не отступится. Дикон даже и не пытался ничего сказать. Можно было бы обвинить его в чёрствости, однако Дик не жалел о смерти генерала. Тот действительно завёл бы армию в ловушку, останься он в живых.
К Оскару Дикон заходить не стал. Он ему не друг, так, знакомец. Генерал. Весьма паршивый генерал.
Феншо-Тримейн был бледнее смерти.
— Генерал Феншо-Тримейн на казнь явился.
Дальше формальности.
— Вы привели свои дела в порядок?
— Да.
— Есть ли у вас просьбы или пожелания?
— Я просил бы не завязывать мне глаза и позаботиться о моей лошади. Дракко нужен всадник с мягкими руками. Мои письма остались в моей палатке.
Генерал сглотнул.
— Они будут доставлены, как только мы вернёмся в Талиг. Генерал Вейзель проследит.
— Господин Вейзель, — голос у Оскара был хриплый, прерывистый. Дошло наконец? — Господин Савиньяк, я благодарен вам и желаю никогда не оказаться на… моём месте. — Они не окажутся, Генерал, потому что умеют думать. И, в отличие от вас, думать не идеалами, романтикой и лицемерным благородством. — Господин Дьегаррон, лично к вам я не испытываю ненависти. Ричард… — Оскар споткнулся. В итоге решил ничего не говорить. — Монсеньор, я не проклинаю вас, потому что вы и так давно прокляты. Когда-нибудь вам воздастся за всё. Я готов. Куда становиться.
— Вон туда. — Распоряжавшийся казнью Клаус Коннер указал в центр усыпанной гравием дорожки.
Оскару повезло. Он умер быстро, лишь на несколько секунд увидев перед глазами стволы адуанов и, возможно, пули. Ричард разозлился. Дурак умер легко, так и не поняв и не приняв свою вину, умер, искренне недоумевая за что. Что насчёт солдат, что погибли по его вине? Караульных, что перерезали в ночи? Раненных, что сейчас умирают долго и мучительно? Почему на их долю выпала такая судьба? Почему сам генерал отделался так легко? Смерть не есть наказание, она избавление, так почему же, Литов пёс, избавление у этого лицемерного и завистливого генерала было таким быстрым?!
Впрочем, ладно. Dum vivimus vivamus{?}[Пока живётся, будем жить.]. Наши предки сказали всё за нас, мы просто повторяем их слова.
Пока Дикон рассуждал о смерти и жизни, последняя не стояла на месте. Одним броском монетки Жан Шеманталь стал генералом и командующим авангардом, а Клаус Коннер — полковник, его помощник и начальник разведки. Так повелевает судьба, пусть так и будет. А другие пусть делают, что должно.
