Готовили его так, будто его жизнь скатится в настоящий ад{?}[В книге это было, я тоже прифигела, когда перечитывала]. Мать, Эйвон, отец Маттео твердили о терпении, что «является кольчугой сильного», но Дик не слишком надеялся на эту добродетель — терпение тебе не сильно поможет, если у тебя в руках шпага, а у твоего обидчика — пистолет. В конце концов, даже Джукс, один из самых балбесов деревни признавал, что терпение хорошо, когда надо перетерпеть головомойку от старших, а в остальном к терпению должен также прилагатся ум и некоторая доля хитрости (увы, последнего природа Джукса лишила). Молодой человек со слабым интересом глядел на выраставшие из серой мути башни Олларии, где ему предстояло провести самое малое полгода. Разбитая дорога поворачивала и шла вдоль стены к воротам, у которых собралась небольшая толпа.

Войти в столицу было непросто — стражники в шлемах и кирасах придирчиво рассматривали путников. Мелких торговцев и крестьян пропускали, взяв с них и их товаров положенную мзду, а дворянам и серьезным купцам приходилось называть писарям свои имена и цель приезда. Так повелось со времен Франциска Оллара, и навряд ли поменяется. В конце концов, какими бы жалкими ни были нынешние короли на словах, а вот предки у них были толковые. Дикон с некоторым злорадным весельем вспомнил слова матушки о том, что узурпатор отобрал не только веру и свободу, но и имена. Дикон такого возмущения не понимал. Оллария или Кабитэла, какая разница? Даже они сами когда-то были Надорэа, Алва были Борраска, Придды — Пенья, а Эпинэ — Марикьяре. Впрочем, живёшь среди Людей Чести, будь добр быть Человеком Чести.

— Запомните, Ричард, — граф Ларак, высокий дворянин лет пятидесяти с худым, утомленным лицом вырвал внучатого племянника из невесёлых раздумий о столице и Людей Чести. Увы, но перед ними придётся держать маску одураченного идиота. А вот в оруженосцах у какого-нибудь дворянина можно будет и устроить весёлую жизнь. Зря он что ли столько лет учился такому непростому делу, как беззаботность? — мы приехали не сегодня вечером, а завтра утром. Окделлам нельзя появляться в столице без разрешения и задерживаться дольше, чем требуется. Я должен передать вас с рук на руки капитану Арамоне и тотчас уехать, но мы поступим иначе. Вас ждет хороший вечер и знакомство с другом, но учтите — тайно принимая сына Эгмонта Окделла, он рискует больше нашего.

— Я никому не скажу, — заверил Дикон, подразумевая, что если и скажет, то уж граф об этом точно не узнает.

— Даже если у вас появятся друзья, они не должны знать о нашей встрече с кансилльером.

— Так мы едем к эру Штанцлеру? — Интересно. Или, как бы сказал Юка, замеча-ательно. Познакомиться со Штанцлером было бы не лишним — надо же ему знать, кто тут «хороший» друг отца или нет?

— К Штанцлеру, Дик. И вообще это имя вслух лучше не называть, да и слово «эр» приберегите для Окделла или… Агариса. Для Кабитэлы, тьфу ты, Олларии, хватит «сударя».

— Я понял. Я постараюсь, — Постараюсь, чтобы вы об этом не узнали, дорогой эр граф.

Сам граф продолжал наставления.

— Стараться мало. Нам выпало жить во времена стервятников, такие люди, как Август Штанцлер, наперечет. Они слишком ценны для Талигойи, чтоб ими рисковать. Я не хотел ставить кансилльера под удар, но он весьма настойчив, чтоб не сказать упрям.

— Поэтому мы и поехали впереди свиты и в чужих плащах? — В принципе, что-то такое он и предпологал.

— Да. У ворот Роз нас встретит человек Штанцлера и проводит к нему.

— Ворота Роз? — Дик с внутренним сомнением посмотрел вперёд. Он думал, что игра в шпионов будет длиться несколько дольше. — Но вот же они!

— Да, придержите лошадь. Мы приехали точно к назначенному времени…

Ричард послушно остановил измученного жеребца. Конь был не из лучших, но в замке других не было. По крайней мере, он понимал, что тот факт, что налоги с них собирает не корона непосредственно, точно не идёт им на пользу. Не только это. Ещё

из матушки вышла бы просто ужасная экономка. Сейчас он знал слишком мало, чтобы предположения перестали быть всего лишь предположениями, но коняга был добротный, так что грех жаловаться. По словам Ларака, без заступничества кансилльера и королевы им пришлось бы еще хуже, но представить это «хуже» было трудно. Куда уж хуже, когда в замке протекает крыша в нескольких местах.

— Не пожертвуют ли добрые господа на храм Святой Октавии Олларской? — Святая Октавия? Интересно. Ричард Окделл уставился на ухватившегося за его стремя монаха в черном балахоне и показательно торопливо вытащил монетку. В конце концов, тайный эсператист жадным святошам не откажет. Как там отец Маттео говорил? Истинная вера в Талиге была не в почете, равно как и Честь.

— Святая Октавия не забудет вашей щедрости, — провозгласил монах, опуская суан в опечатанную глиняную кружку. Ну и хорошо, если не забудет. А потом монах зашептал: — Поезжайте вдоль городской стены. Там будет гостиница «Мерин и кобыла», спросите себе две комнаты окнами во двор и ждите.

Олларианец отпустил стремя Дика и завел свою песню о пожертвованиях перед каким-то торговцем. Сам же Дик был готов расплыться в широкой улыбке. Игра в шпионов всегда сможет завлечь своей загадочностью, а тут какие шпионы! Всё чудесатее и чудесатее на подходе к столице.

— Ричард, — в голосе опекуна послышалась досада, — учитесь собой владеть, на вашем лице все написано. Впрочем, чего еще ожидать от сына Эгмонта?! Поехали!

Поднятое настроение как-то резко опустилось. Надо было помнить, что это не игра. Слава Псу Литову, что сейчас дорогой эр граф принял его выражение лица за удивление.

***

Гостиница «Мерин и кобыла» оказалась небольшой и уютной.Вывеска была веселой, физиономия трактирщика — тоже. Дик — так тем более, особенно после холодной слякотной осени любое тепло — счастье и высшее благо. Эйвон Ларак занял две предложенные ему комнаты и заказал туда баранину, тушеные овощи и красное вино, отчего настроение Ричарда снова начало стремительно расти. Дик наслаждался отдыхом и горячей едой, но стоило помнить, что сам кансилльер Талига собирался почтить своим присутствием эту придорожную гостиницу. И точно: едва на ближайшей колокольне отзвонили десять, как в дверь коротко и властно постучали. Эйвон отворил, и на пороге возник еще один монах, пожилой и тучный.

Оказавшись внутри, олларианец отбросил капюшон, открыв некрасивое отечное лицо, впрочем, другого Дик и не ожидал увидеть. Глубоко посаженные глаза гостя подозрительно блеснули

— Дикон! Совсем большой… Одно лицо с Эгмонтом, разве что волосы темнее. Эйвон, вам не следовало соглашаться на эту авантюру, — Кансилльер зажурчал почти мгновенно.

— Я был против, но Мирабелла считает, что Окделлы не могут отказать, если их призывает Талигойя, — Король, дорогой эр граф. Талигойя умерла больше круга назад. Однако, Ричард предпочёл об этом смолчать.

— Талигойя. — Густые брови кансилльера сдвинулись к переносице. — Талигойя, вернее, Талиг безмолвствует. Ричарда вызвал кардинал, — Кардинал? Интересно. Это точные данные, или дорогой эр Штанцлер может что-то нам втирать? Скорее всего, второе. — Что у черного змея на уме, не знаю, но добра Окделлам он не желает. Ричард, — Август Штанцлер пристально посмотрел на юношу, — постарайся понять и запомнить то, что я скажу. — Только если вы скажете, что от меня ждёте, дорогой кансилльер. — Самое главное, научиться ждать — твое время еще придет. Я понимаю, что Окделлы ни перед кем не опускают глаз, но ты должен. Ради того, чтоб Талиг вновь стал Талигойей. Обещай мне, что последуешь моему совету!

— Обещаю, — получилось не слишком уверенно. Они ждут от меня нетерпения? А если будут толки, то как реагировать? — но если они…

— Что бы они ни болтали, молчи и делай, что положено, — Хорошо, господин кансилльер, я понял, что надо смотреть волчонком. — Ты хороший боец?

Дикон не знал, что на это ответить. Он хороший боец, Юка и деревенские научили его многому, но в искусстве показательного фехтования он, увы, не преуспевал, даже если старался.