— Со временем он превзойдет Эгмонта, — вмешался Эйвон, — но пока его подводит горячность.

Так для вас моя неловкость выглядит как горячность? На самом деле он просто не знал, как и когда атаковать в выпендрёжном дворянском фехтовании, так что то и дело срывался в реальную атаку.

— Я бы предпочел, чтоб он превзошел Ворона, — вздохнул кансилльер. Ричард тоже внутренне вздохнул. Он бы тоже предпочёл, но он никогда не видел, как Ворон дерётся, до него долетали только слухи. — но это вряд ли возможно. Дик, постарайся употребить эти полгода для того, чтоб догнать и перегнать большинство своих товарищей. Смотри на них, пытайся понять, что они за люди, возможно, от этого когда-нибудь будет зависеть твоя жизнь.

Это он собирался делать и так, но ничто не помешало ему кивнуть на слова кансилльера.

— Помни, в Жеребячьем загоне нет герцогов, графов, баронов, нет Окделлов, Савиньяков, Приддов. У тебя останется только церковное имя. Родовое ты вновь обретешь в день святого Фабиана. Тогда же будет решено, оставят тебя в столице или вернут в Окделл. Я постараюсь не терять тебя из виду, но в «загон» мне и моим людям хода нет. — Дикон улыбнулся в душе. Это хорошо. — Через четыре месяца унары получают право встречаться с родичами, но до тех пор ты будешь волчонком на псарне, — Конечно, господин кансилльер, как скажете, господин кансилльер. Дальше Штанцлер решил его подбодрить. — Это очень непростое положение, но ты — Окделл, и ты выдержишь. Я старый человек, но с радостью отдал бы оставшиеся мне годы, чтоб увидеть на троне короля Ракана, а Дорака на плахе, но пока это невозможно.

Конечно, как же ещё подбадривать бредящего усопшей Талигойей дурака? Кансилльер не останавливался, речь лилась и журчала, но Ричард слушал внимательно, стараясь не пропустить какого-нибудь важного полунамёка, не отпуская полутона.

Необходимо было слушать и слышать.

— Терпят все — Ее Величество, твоя матушка, твои кузены, Эйвон, а я и вовсе пью с мерзавцами вино и говорю о погоде и налогах, — Дорого же стоит ваше терпение, господин кансилльер. — Потерпишь и ты, хотя придется тебе несладко. Твои будущие товарищи, кроме молодого Придда и пары дикарей из Торки, принадлежат к вражеским фамилиям, — Пары дикарей? Хорошо же вы решили опустить в моих глазах, господин кансилльер. — Начальник «загона» капитан Арамона метит в полковники. Он лебезит перед тем, кто ему полезен, и отыгрывается на ненужных и опальных. То есть на таких, как ты. Тебя будут задевать, оскорблять родовую честь и память отца. Молчи!

Что ж, это его бы не задело и без напоминания. Хотя, Ричард сомневался в своей реакции, если бы кто-нибудь упомянул Юку или сестёр. Как хорошо, что про Юку никто не знает. А сёстры дома, под защитой. Даже матушка не даст их в обиду.

— С прошлого года дуэли среди унаров запрещены под угрозой лишения титула, — Интересно. От этой новости хотелось сделать что-нибудь глупое, например, рассмеяться в голос, однако он ещё успеет насмеяться вдоволь. — Возможно, это и есть причина, по которой тебя вызвали. Сожми зубы и не отвечай. Когда-нибудь ты отдашь все долги, — Уж поверьте, я отдам, господин кансилльер. — Тебе станут набиваться в друзья. Не верь. Доверие Окделлам обходится очень дорого. Никаких откровенных разговоров, воспоминаний или, упаси тебя Истинный, сплетен о короле, королеве, первом маршале и кардинале. Если тебе станут про них рассказывать — прерывай разговор, — Отличное дело. Не иметь информации? Удружили, господин кансилльер. — Если кто-то начнет хвалить твоего отца, говори, что утрата слишком свежа и тебе тяжело о ней говорить. Если собеседник желает тебе добра, он поймет. Если это подсыл — останется с носом. Ты все понял?

— Все, — Как тут что-то не понять.

— Ну вот и хорошо, — кансилльер улыбнулся. У него была удивительно располагающая улыбка. Такие улыбки Ричарду нравились лишь иногда. Сейчас был явно не тот случай. — а теперь давайте ужинать и болтать о всяких пустяках.

Мысль была хороша, да и ужин оказался отменным, но болтать о пустяках и веселиться не получалось. Не тогда, когда эти двое изображают мировую скорбь. Эйвон, прямой, как копье, молчал и со скорбным видом кромсал ножом нежнейшую баранину. Дикон думал о том, что завтра этот долгий путь наконец-то закончится, и он будет предоставлен самому себе среди других молодых дворян.

И никакого надзора от любимого опекуна. Красота!

— О чем ты задумался, Дикон? — Мягкая рука легла юноше на плечо.

Литов пёс! Его лицо однажды может выдать его с головой, одна радость, люди обычно понимают его по-своему.

— Об отце, эр Август…

Эр Август зажурчал.

— Я тоже часто его вспоминаю. Вальтер Придд — истинный Человек Чести, но заменить Эгмонта не может. Талигойя смотрит на тебя, Ричард Окделл, поэтому ты должен выдержать все. Любое унижение, любую несправедливость. Тебе — шестнадцать, сегодня твоя молодость — помеха нашему делу, но через десять-пятнадцать лет ты войдешь в полную силу, а наши враги побредут под горку. Я вряд ли увижу твою победу, но я в ней не сомневаюсь. Ты — наша надежда, Ричард, и я пью за тебя. За то, чтоб ты стал таким же, как Эгмонт.

Уж спасибо, а можно как-нибудь без этого? Таким, как Эгмонт, Ричард точно становится не желал. Может быть, таким, как Юка, но последний был за индивидуализм каждого.

— И пусть Создатель будет к тебе милосердней, чем к нему, — серьезно и грустно сказал Эйвон Ларак, поднимая свой кубок, — мы тебе не сможем помочь, мой мальчик, но наши сердца будут с тобой.

— Так и будет! — Кансилльер проговорил ритуальную фразу, осушил свой бокал и повернулся к Лараку: — Вы слишком мрачно смотрите на жизнь.

— Потому что в ней мало радости и совсем нет справедливости, — опустил седую голову Эйвон. Граф, я начинаю беспокоиться о том, что и вам задурили голову. Но помилуйте, где Ричард, а где Ларак? — Эгмонт мертв, сын старика Эпинэ и трое его внуков мертвы, Гвидо фок Килеан-ур-Ломбах мертв, а я, который не стоит их мизинца, живу!

— Дядя Эйвон, — Так, это надо прекращать сейчас же! — вы не виноваты, ведь никто не знал…

— Можно было и догадаться, — с горечью произнес Ларак.

— Догадаться, что сделает Рокэ Алва, нельзя, — резко сказал кансилльер, и тут, пожалуй, он был прав. — маршал — законченный негодяй, но подобного полководца Золотые земли еще не рождали. Я готов поверить, что ему и впрямь помогает Чужой. Упаси тебя Создатель, Дикон, иметь дело с этим человеком. Его можно убить, по крайней мере, я на это очень надеюсь, но не победить…

Какой весь из себя Первый маршал, подлый и коварный герцог Рокэ Алва, Дикон уже слышал, но то, что его почти невозможно убить, слышал впервые. Деревенские роняли слова о смерти легко, полагая такой же частью мира, как и жизнь. Слова падали легко, как капли с губ, но все предпочитали говорить о ней иносказательно, однако Дикон никогда не слышал об абсолютном бессмертии. Дик мог поздравить Алву: тот (по крайне мере, в глазах кансилльера) умудрился стать на одну строчку с Создателем и Леворуким.

Хотя, насчёт бессмертия двух последних Дик не был так сильно уверен.

— Вы правы, Август, — вздохнул старый рыцарь, — человек не может так драться, и человек не может быть таким подлым.

— Насчет подлости, Эйвон, вы заблуждаетесь, — вздохнул Штанцлер. Так, а вот это надо послушать. — Рокэ Алва — чудовище, это так. Для него чужие жизни не значат ничего, возможно, он безумен, но маршал — гремучая змея, а не подколодная. Он знает, что равных ему нет, ему нравится доводить людей до исступления, играть со смертью и с чужой гордостью, именно поэтому в спину он не бьет. Алва — враг и враг страшный, но за один стол с ним я сяду, а вот с кардиналом или Манриками я никогда не обедаю и не советую это делать своим друзьям.

Так, а вот это уже интересно. Если такой человек, как Штанцлер, говорит о том, что Алва в спину не ударит, то самое безопасное место в столице — в доме Алвы! Может быть, герцогу Алва покажется интересным «поиграть» с сыном убитого врага? Да пожалуйста, Ричард готов хоть сутки напролёт играть оскорблённую невинность, если это будет означать безопасность.