— Охотно. — Алва казался несколько рассеянным. Точно зол. Литов пёс, лишь бы пройти мимо этого конфликта. — Ричард, вы к нам?

…заметил.

— Я к адуанам, — буркнул Дикон.

— Ну, тогда оставьте нас.

— Господин Первый маршал, я не скажу ничего, что было бы тайной от герцога Окделла.

Господин генерал, чтоб вам икалось. Ну вот зачем? Зачем? К чему вам эти свидетели при споре?

— Ричард, не оставляйте нас. — Да куда теперь деваться, монсеньор. — Итак, Феншо, что вам угодно?

— Мои люди устали от этой прогулки.

Что? Опять? Теперь уже в лицо Проэмперадору? Господин генерал, вы до невозможности смелы или до невозможности тупы? Кто так начинает разговор, когда хочет что-то попросить у Ворона?

— Мы уже говорили об этом, — напомнил Алва. Зол как Закатная тварь, Феншо, ты идиот. — Трижды.

Сколько?!

— Четырежды, — поправил внезапно охрипший Феншо-Тримейн.

После этих слов захотелось разбить обо что-нибудь голову (неважно, свою или Оскара). Сколько-сколько Ворон отказывал тебе в твоей просьбе? Знаете, генерал, есть более лёгкие способы самоистребления, нежели тот, что вы выбрали.

— Тем хуже, значит, вы на редкость непонятливы. Не лучшее качество для генерала, — Теперь эр Рокэ начал подстрекать. — хотя перевязь мало что меняет. У генералов частенько остаются капитанские мозги.

А Феншо и ведётся. Идиот.

— То, что мне нужно понимать, — голос Феншо дрожал от ярости. — я понимаю.

— И что вы же полагаете достойным вашего понимания? — А вот и сарказм. Можно вас поздравить, генерал, то, что вы живы, уже чудо.

— То, что жители Варасты ждут нашей помощи, а мы их предаём! Пока мы плещемся в Рассанне, у Бакры продолжают жечь и насиловать. Наш долг помочь людям, которые на нас надеются.

Ах, сколько экспресии, сколько патриотизма и романтики! В качестве эпитафии на вашу могилу мы выберем что-нибудь из Дидериха. Вы же любите подобные сонетам страдания, любовь и долг государству, да, генерал?

— Вы заблуждаетесь. — Алва в упор взглянул на собеседника. Щас пристрелит. — Мой долг — поставить бириссцев на место, а ваш — подчиняться моим приказам. Завтра мы продолжим движение вдоль реки…

— И к осени упрёмся в Барсовы Врата? — вскинулся Оскар.

— Раньше. Можете быть свободны… — Эр Рокэ почти скривился, его глаза нехорошо блеснули. — генерал.

— Монсеньор, я не желаю ставить интересы Талига в зависимость от вашей прихоти. — Феншо-Тримейн почти кричал. — Я требую, чтобы вы повернули в сторону Бакры, и я требую начать охоту на вражеских разведчиков!

После такого отказал бы даже самый замшелый дворянчик, не то, что целый Ворон.

— Вы не можете ничего требовать, Феншо-Тримейн, — отрезал Алва. — Вы не король, не забеременевшая девица и даже не глава какого-нибудь замшелого дома, как мой оруженосец. Вы видели, чтобы он что-то требовал? Оставьте ваши требования при себе и отправляйтесь отдыхать.

Интересно. Вот эр как скажет порой, так и не поймёшь, обидел или похвалил.

— Мы только и делаем, что отдыхаем. — Выплюнул Феншо. — Если вы боитесь охотиться на разбойников, это сделаю я. Трёх сотен человек хватит, чтобы переловить их разведчиков, после чего авангард повернёт к горам.

— Оскар Феншо… — Маршал и не подумал повысить голос, но если бы он заорал, было бы в шестнадцать раз уютнее. — Если вы нарушите приказ, я вас расстреляю перед строем, и на этом ваши подвиги закончатся. Вы меня поняли?

— Да, сударь, — поклонился Феншо, — я вас прекрасно понял.

— Ваше счастье, если это так.

Конечно, генерал Оскар Феншо-Тримейн. В противном случае вы действительно умрёте. Подумайте над этим как-нибудь.

***

Всю ночь Дикон вскакивал из-за собственного кашля. Было душно, как у Закатных Врат, горло и грудь болели и Дик то и дело давился собственным воздухом. До приступа не дошло. Но, возможно, приступ будет днём. Так что Дик ночью перебрался к адуанам. Те спали на открытом воздухе, тем более, Дикон не хотел тревожить сон своих соседей, так что благополучно переживал кашель у костра с несколькими часовыми. Странно, но перед адуанами было не так стыдно проявить слабость, как, например, перед Вейзелем или другими высшими офицерами.

Из-за того, что Дикон ночью был немного занят, дневной переход он почти проспал в седле. Было не лучше, чем ночью, но сейчас кашель он старался давить. Иногда получалось. Впрочем, даже в таком состоянии заметить отсутствие бурчания генерала было нельзя. Всё-таки ушёл, балбес.

Остановке Дикон обрадовался, как ребёнок. Надо было отдохнуть, тем более, проклятый кашель начал стихать. Дикон надеялся, что получится удачно пережить ещё и завтра и не свалиться с приступом. Тогда будет вообще хорошо.

— Монсеньор, извольте доложить.

Дик очнулся от полудрёмы. Сумерки совсем сгустились, что случилось? Голос Клауса он узнал сразу.

— Всё, жабу их соловей! Можно ехать.

Куда ехать? Зачем? Что происходит?

— Жан там? — Голос Алвы был твёрдым, без следа лени.

— А где же ещё? Караулит в лучшем виде.

Дик судорожно пытался понять, что происходит.

— Сколько их?

— Как и думали, три лапы. Свеженькие, отожравшиеся…

— А что наши?

Наши? Седуны? Феншо. Ох, ё…

— Дрыхнуть наладились. В рощице у ручья. Нашли место, жабу их соловей!

В рощице? В степи? Когда часовых легко снять так, чтобы не заметили остальные? Литов пёс, у них с головой там всё в порядке?

— Успеем?

— Запросто, — заверил Коннер. — Туда на рысях часа три, не больше, а седуны раньше, чем под утро не полезут, знаю я их.

— За нами следят?

— Следили, — хмыкнул адуан. — Трое. Больше не следят.

— Ты?

— Двоих я, третьего — Лово. Я, Монсеньор, ваших сразу упредил, как вы и наказывали.

— Хорошо. — Эр Рокэ вскочил с земли и подхватил лежащий рядом плащ. — Идёмте, Ричард, нам предстоит прогулка под звёздами.

Дик послушно спустился за своим эром и Клаусом в овраг. Спорить не было ни сил, ни желания, кашель совсем прошёл, однако в груди появилась лёгкая тяжесть. Литов пёс. Ну и ладно. Эр Рокэ, конечно, знал о его болезни, он сам ему сказал, но так даже лучше, когда он не обращает внимание или просто не спрашивает. Болезни тела, конечно, не наша вина, но Дик всё равно чувствовал, что это было его слабостью.

Впереди и по бокам то и дело вспыхивали и гасли странные голубые искры. Символ пути. Интересно. Значит, Клаус ведёт их в верном направлении, хотя, странно было бы, если родившийся в степи не найдёт в ней дорогу.

Ехали действительно около трёх часов. Дорога пошла под уклон, раздалось журчание воды, впереди, закрыв редкие звёзды, замаячила мохнатая чёрная стена. Запахло дымом. Эр Рокэ сказал оставаться с караульными, но Дик это скорее понял, нежели услышал. Приглядеть за Моро? Да Моро сам за кем угодно приглядит. Алва хмыкнул, скользнул в заросли вслед за лёгким ветром и исчез. За ним другие.

Затем душная тишина взорвалась сухим, недобрым треском. Моро дёрнулся, попытался рвануть назад, фыркнул, принялся рыть землю. Стоящие смирно кони заволновались. Дик положил руку Соне на шею, успокаивая её. Та мотнула головой, но больше не перебирала нервно ногами. Моро обернулся. В тёмном глазу блестела голубоватая предутренняя звезда. Путь. Пальба не прекращалась. Дующий в лицо ветерок теперь нёс ещё и крики, и кислый запах пороха.

Дик будто бы медленно забывал слова на талиг. Он словно был не здесь. Где-то там, рядом с голубоватой звездой. Nad lesom vozvyshalsya siluet. Bashnya. Pyatnadtsatyy den’ sed’mogo mesyatsa, stepi. Nado vspomnit’. Nuzhno. Neobkhodimo.{?}[Над лесом возвышался силуэт. Башня. Пятнадцатый день седьмого месяца, степи. Надо вспомнить. Нужно. Необходимо.]

— А Монсеньор совсем съехал, — посетовал кто-то. Дик его знал. Мориус. — А ну как шальная пуля, и что? Что мы без него?

Дик, даже если бы сильно захотел, не смог бы ему ответить.

— Развылся! — справились, однако, без него. — Ты не собака, Ворон — не покойник. Ничего с ним не станется, заговорённый он, за ним сам Леворукий приглядвает, не иначе. И вообще, помолчал бы, слушать мешаешь.