— О, ничем… — Господин в розовом атласе прищурил глаза, продолжая улыбаться. Ситуация явно его веселила. — Но Валме бывает слишком азартен. В три часа он сел играть с Килеаном.
— Тонто? — спросил эр, хотя должен был знать ответ.
— Разумеется. Наш виконт спустил всё, что имел на руках, и…
— И решил сыграть на любовницу и свои подарки? — поднял бровь Алва. — Не сказал бы, что это элегантно.
— Вы угадали. Килеан давно точит зубы на этот персик, а Валме никогда не умел вовремя остановиться.
— В таком случае играют по-крупному. Идёмте, Ричард, это по меньшей мере забавно.
Дикон с трудом удерживал обиженное выражение лица. Так и хотелось захихикать. Литов пёс, какие интриганы! Не знать — так ни за что не догадаться. Интересно, как сложно викноту было всё проигрывать? Дикон не знал, каким игроком был комендант, однако какой игрок Валме — тоже. Не ему судить, насколько «шалость» удалась.
— Рокэ, — небрежно одетый человек со слипшимися длинными волосами от души тряхнул руку Алвы. — я думал, вы… гм, у её величества.
— Обстоятельства переменились, — улыбнулся герцог. Дикон восхитился: вот гад ползучий, он даже не собирался к её величеству! А говорит-то как! — Салиган, тут, говорят, идёт форменное сражение?
— Скорее форменный разгром. Кампания безнадежно проиграна.
— Нет безнадежных кампаний, есть безнадежные дураки. — Сказал человек, решивший идти сквозь топи Ренквахи.
— Насчёт войны спорить не стану, — хмыкнул Салиган, — вам виднее. Но здесь мы имеем именно разгром. Желаете взглянуть?
— Именно. Я намерен показать этому юноше, как проигрывают состояние. — Салиган скосил взгляд на руку Ричарда. Там блестело кольцо Алвы, а не родовое Окделл. Вот Ворон! Интересно, с кем, по легенде, он играл? Так вот зачем это цирк с кольцом? — Это весьма поучительно.
В толпе мелькнул Придд, тот кивнул вместо приветствия. Ричард кивнул в ответ. Эстебана не было видно. То ли не пожелал идти играть в картишки вместе со своим господином, то ли сам комендант почитал за нужное не взять своего оруженосца. А может, Ричард его ещё просто не заметил.
Алва прошествовал сквозь толпу, люди расступались перед улыбающимся герцогом так, словно тот шёл с обнажённой шпагой. Дикон, если бы не потребность играть оскорблённую невинность, раздулся бы от гордости, как петух, не иначе. Но приходилось терпеть и держать лицо. Литов пёс, жить, ни на кого не оглядываясь и над всеми и всем смеясь — то, что, наверное, может только Ворон.
— Всеблагий и Всемилостивый! — Пышная брюнетка с бархатистой кожей и огромными глазами всплеснула унизанными браслетами ручками, одну из которых Алва не замедлил поцеловать. В её глазах плясали смешинки.
— Счастлив засвидетельствовать своё почтение Звезде Олларии.
— Нет, это я счастлива. — Дикон сообразил, что это и есть прелестная Марианна. Она была невероятна. Живая, румяная, весёлая — казалось, сам воздух вокруг неё дрожал и смеялся. И было практически невыносимо видеть, как такая женщина пытается спрятать свой смех и радость за притворной печалью. Припомнились голубые глаза и пепельные волосы Катарины Ариго. Живая звезда и умирающая гусыня… Выбор очевиден!
— Я отчаялась увидеть вас в этом доме…
— Отчаяние — глупое чувство, эрэа, — Заметил Ворон. А сам указывал Дику не называть его «эр»! Вот мерзавец. — Впрочем, любовь, вера и надежда ещё глупее. Как бы то ни было, я здесь. Вы, я вижу, следите за игрой. Что, бесподобный Килеан-ур-Ломбах и впрямь выигрывает? — прозвучало донельзя саркастично.
— О да, — женщина засмеялась, легко и звонко. Впрочем, изобразить желание заплакать ей вполне удалось. — сейчас у него тысяч тридцать…
Дик внутренее присвистнул. Проиграть тридцать тысяч — это надо очень сильно постараться! Интересно, что монсеньор предложил виконту за этот спектакль?
— Прискорбно. Вы не будете возражать, если мы с моим оруженосцем присядем у камина?
— Я прикажу подать вина, — баронесса кивнула. — Вы ведь пьёте только «Чёрную кровь»?
— Слухи, как всегда, преувеличены. — Эр Рокэ, какие именно слухи? Что вы душегуб и кровопийца? — Я и впрямь предпочитаю это вино, но если его нет…
— Есть. — Губы женщины дрогнули, но она подавила улыбку. — И будет, пока я хозяйка в этом доме.
— В таком случае я стану здесь частым гостем. Ваш покорный слуга. — Герцог ещё раз поцеловал руку баронессе, и та отошла. — Вот за что надо любить женщин, так это за их кошачью хитрость. — Алва сказал это тихо, так, чтобы услышал только Дикон. Ворон ухмыльнулся. — Никогда не знаешь, ранена ли она или уже успела договориться с самим Леворуким. У мужчин подобное обычно соседствует с подлостью.
— За Леворукого сегодня вы, эр Рокэ? — Не удержался Дик, также тихо спросив герцога. — Сомневаюсь, что Повелитель Кошек почтит нас лично своим присутствием.
— За Леворукого, юноша, сегодня сама баронесса. Я бы посоветовал вам никогда не обижать её в её же доме.
Дик кивнул. Он даже и не собирался.
Сели у камина. Подали вино, и Ричарду удалось выпросить себе «Слёзы». Пусть эр Рокэ пьёт свою «Кровь», лениво разглядывая играющих и любопытствующих. В конце концов, Дик тут что ли первый кровопийца в столице или Алва? Всё сильней хотелось присоединиться к нависшим над игорным столом зрителям, но он терпел, старательно играя обиду и недоумение. Впрочем, и то, и то сейчас у него было в полном достатке. Злобный и подлый Ворон, не даёт посмотреть на игру.
Валме проигрывал, Килеан-ур-Ломбах набирал очки, его эр пил вино. Называемые цифры повергали в шок и вызывали дикое любопытство. Литов пёс, вот бы посмотреть! Внезапно гул затих. Кто-то в последний раз ахнул, кто-то ругнулся, и настала полная тишина.
— Сорок две тысячи, господа, — произнёс породистый низкий голос. — Как мы и договаривались. Валме, вам есть чем ответить, или вы отступаетесь?
— Увы, — второй голос был выше первого. — если вы не соблаговолите…
— Мы играем в тонто, сударь, — возразил первый. — Карты не любят, когда отступают от правил. Итак, вы сдаётесь?
— Да, — откликнулся проигравший; виконт оказался плотным и очень кудрявым. — Марианна, мне, право, жаль…
— Думаю, — распорядился первый, — Пора подавать обед. Мы и так задержались…
— Постойте, — хрипловатый голос принадлежал баронессе. Неужели она плакала? — карты и впрямь требуют полного соблюдения ритуала. Людвиг, вам следует спросить, не желает ли кто-нибудь принять на себя проигрыш Валме?
— Что ж, я всегда играю по правилам. Итак, господа, сорок две тысячи. — В голосе графа звучало торжество. — Никто не хочет повесить сей маленький камешек на свою шею?
Господа дворяне не желали.
— Генерал, — откликнулся некто в тёмно-зелёном, — вряд ли кого-то из нас ненавидят столь сильно, что это переломит вашу удачу.
— И душу Леворукому мы тоже пока не продавали, — добавил подпиравший стену тощий господин.
Зато тут есть некто, который, по слухам, и то, и другое.
— Признайтесь лучше, — заметил победитель, — что вы боитесь за своё золото. А вот я почитаю деньги далеко не главным.
— Золотые слова, граф. — Алва передал недопитый бокал Дикону и лениво поднялся. Дикон сунул бокал какому-то слуге. — Золото же — славный слуга, но мерзейший господин. Не сыграть ли нам? — герцог ухмыльнулся, добавив, — Полагаю, меня достаточно ненавидят, чтобы умаслить самую капризную из дев Удачи.
— Вы и впрямь решили сыграть? — В голосе Килеана промелькнуло неподдельное изумление. — Я ни разу не видел вас с картами.
— Ну, — заметил Алва, — с обнажённой шпагой вы меня тоже пока не видели… Итак, какой камешек валится на мои хрупкие плечи?
— Сорок две тысячи, — услужливо подсказали со стороны.
— Да, моя репутация всеобщего нелюбимца подвергается серьёзному испытанию. Что ж, принято!
В мёртвой тишине раздался звон: хозяйка выронила бокал. Сам Дикон внутренне ликовал: уж эту игру ему никто не посмеет помешать посмотреть!
— Ваши условия?
— Я не имею обыкновения снижать ставки, — бросил граф.
