Какое-то время я наслаждался этой временной легкостью на душе, а потом осознал причины. Мне стало лучше, потому что я получил подтверждение, что Денис тоже запал. Эта шутка про поцелуй… да, тоже. Из-за того, что мы с ним ни разу не говорили прямо, иногда я думал: может, это все, вообще, тупо моя больная фантазия? Если бы я не был интересен Денису, мне было бы легче оставаться хорошим парнем Глеба. Но боль от неразделенного чувства, даже когда я просто воображал ее, казалась убийственной.

По пути в город мы попали под дождь. Я включил одну из радиостанций, где играла классика. В машине было тепло и уютно, но я чуть приоткрыл окно, чтобы был свежий воздух, в котором явственно ощущался озон.

– Хорошие были выходные? – спросил Глеб.

– Угу, – пробормотал я. – Ты сочтешь этот вопрос глупым. Ты никогда не был влюблен в Дениса? То есть, ты всегда говорил, что это просто твой друг. Но я имею в виду… честное слово? Ни секунды?

Глеб молчал дольше обычного. Дольше, чем нужно молчать, чтобы выдать уверенное “нет”.

– Ты ревнуешь? – наконец, уточнил он.

Эта мысль была неожиданной и смехотворной.

– Нет, – слишком уж весело отозвался я.

Но ситуацию, где мы с Глебом оба запали бы на Дениса, я почему-то находил до истерики забавной.

– Я понимаю, почему ты спрашиваешь, – наконец, продолжил Глеб, когда переварил мою странную реакцию. – В нем есть что-то. Харизма, наверное. Но, послушай, достаточно пообщаться с ним один раз, чтобы понять – это не тот человек, в которого стоит влюбляться. Денис все время в поиске отношений, но, честное слово, он не просто так без жены. Мне кажется, что друг он куда лучше, чем партнер. И возвращаясь к твоему вопросу, все-таки нет. Я никогда не был в него влюблен. Но, наверное, в институте… мог бы, если бы знал его хуже. Может быть.

Я бросил на Глеба задумчивый взгляд. Этот ответ звучал, как предупреждение. Я хотел прислушаться. Не знаю, мог ли.

Я работал с Глебом каждый день. Никита хорошо придумал. Заявил мне, что больше не окажется со мной в одном доме, потом шепнул что-то на ухо Глебу, и, вот, больше не видел меня. Справедливости ради, я его не видел тоже. Но теперь каждый раз, когда я смотрел на своего лучшего друга, я думал про его парня. Почему-то только через неделю страданий на эту тему, я вдруг подумал, что Никита-то тоже смотрит на Глеба каждый день. И что? Был ли, вообще, какой-то шанс, что он также думал обо мне каждый раз, когда смотрел на Глеба? Я попытался представить такой расклад и тихо хмыкнул. Выходило то ли очень грустно, то ли очень извращенно. В любом случае, я сомневался, что мои фантазии имеют хоть какое-то отношение к действительности.

А что можно было сказать про мою действительность?

Она была странной. Я будто не жил свою жизнь, а играл роль. Я вставал по утрам, завтракал, вяло делал зарядку и шел на работу. Все это я совершал не оттого, что хотел, а потому что мне неотступно казалось, что кто-то смотрит на меня со стороны. Я не мог подвести зрителей. Помните тот фильм, где герой узнает, что вся его жизнь – это реалити-шоу? Так вот мне тоже казалось, что моя жизнь глупый сериал. Шуток все меньше, сценаристы исписались и рейтинги невольно падают.

В понедельник шел дождь. Весна – это пятьдесят оттенков дождя. От сильных ливней до едва ощутимой на лице мороси. Сейчас был какой-то промежуточный вариант. Без зонта, который я забыл дома, было еще терпимо, пальто промокнуть не успело, а волосы – да. Я забежал в магазин, где столкнулся с другими сотрудниками, которые работали в том же бизнес-центре. Мы с ними не поздоровались, потому что по сути и знакомы-то не были, но неуверенно покивали друг другу.

Я встал напротив прилавка с овощами. Авокадо лежали на второй полке в углу и смотрели на меня с укором. Бока у них успели слегка почернеть. Я протянул руку и потрогал один из четыре плодов в упаковке. Мягкий. Готовый к употреблению. Я хотел съесть авокадо. Я взял его с полки и понес на кассу. Было бы хорошо, если бы все в этой жизни работало так же.

До спелых плодов дело дошло в обед. Я нарезал хлеб, намазал его творожным сыром и теперь был занят тем, что вынимал авокадо из шкурки и резал.

– Чем занят? – спросил Глеба, заходя на нашу импровизированную кухню.

Я дернулся так, будто он меня на месте преступления застал.

– Слушай, тут такой вопрос, – неловко протянул он, так и не дождавшись моего ответа. – Ты можешь, типа, извиниться перед Никитой?

– Что? – ошалело переспросил я.

Так и замер: авокадо в одной руке, а столовая ложка в другой.

– После тех выходных я пару раз хотел позвать тебя на дачу, – сказал Глеб, – но, кажется, Никита как-то слишком близко к сердцу воспринял твои шутки. Сказал, что не особо хочет тебя видеть.

– Это же ты постоянно меня одергивал, – напомнил я.

– Ну да. Но я из-за Ника. У него более… тонкая кожа.

Я тяжело вздохнул и сложил оружие. Ложку, то есть, на тарелку положил.

– Положим, – буркнул я.

Про чувствительность Никиты мне было что сказать. Может быть, я бы и сказал, если бы у меня мурашки по коже не бежали, когда я встречал в одном предложение слова “чувствительность” и “Никита”.

– У меня денюха скоро, – напомнил Глеб, хотя я и так не забывал. – Хотел, чтобы мы вместе посидели. Но Никита уперся рогом и… Так что, поговоришь с ним?

– Да что за чушь? Он взрослый человек. Будет дико странно, если я там начну ему названивать или писать… – начал толкать речь я, но Глеб меня перебил.

– Да не надо ничего. Я попросил его сегодня зайти за мной после работы. Он, конечно, занудел, что наверх подниматься не будет. Так вот, тебе нужно просто спуститься со мной на улицу, сказать ему пару слов, да и все. У вас же никакой серьезной ссоры не было?

Я покачал головой, а потом подумал, что я идиот. Надо было сказать, что была. Правда, идей, из-за чего мы могли бы поругаться в пух и прах с Никитой, у меня не было, но, может, что-то удалось бы и на ходу придумать.

– Спасибо тебе, – Глеб хлопнул меня по плечу. – Ты все-таки настоящий друг.

Захотелось зажевать кость, а зеленую мякоть себе по лицу размазать. Знал бы Глеб… Ох, как хорошо, что он не знает.

Я вернулся на рабочее место. Бутерброды в горло не лезли. Я решил написать Никите. Мне казалось, что у меня где-то был номер его мобильника, но в записной книге я ничего не нашел. Приглючилось, может. Мне бы на этом и успокоиться, но я начал искать его социальные сети. По имени и фамилии. Потом через профили Глеба. В одной сети высветилось, что Никита не заходил уже два года. Не подходило. Другая была пустой. На третий раз мне повезло.

Тут были его фотографии. Море фотографий. Смешных, на грани с эротикой, тех, где Никита был просто-напросто красивым. Я скролил и скролил, не в силах вернуться к рабочим задачам. Меня пленяло. Меня гипнотизировало. И я случайно поставил лайк.

Ник: ?

Я: Я случайно поставил. Хочешь уберу?

Ник: Хочу знать, какого черта ты делаешь в моем профиле. Заблокировать?

Я: Не надо. Дело есть. Глеб решил нас помирить. Надо придумать, как этого избежать.

Ник: Есть идеи?

Идей у меня не было. Но разочаровывать Никиту не хотелось, так что я принялся усиленно думать.

***

Вечером я действительно спустился вместе с Глебом на улицу. Никита стоял у низкого уродливого зеленого заборчика, что отгораживал палисадник с желтой травой от мира спешащих с работы людей. Может быть, именно оттого, что пейзаж был довольно безрадостным в это время года, да еще и в этот час, когда солнце спряталось за облака, красота Никиты как-то по-новому обрушилась на меня. Он мне вдруг показался не просто смазливым и как-то абстрактно привлекательным, а будто бы созданным специально, чтобы давить на все мои слабые точки. Стоял он как-то так беззащитно, что хотелось сразу его обнять и накинуть поверх его куртки свою. Весна весной, но ветер-то был холодный. Кроссовки у него были такие белые, будто по улицам он тут летал. И вот этот выпендреж с белоснежной обувью разом злил и почти завораживал. Он по своим золотым волосам провел, те на солнце не заиграли, потому что солнца-то не было, и мне сразу захотелось оказаться с Никитой на море. Я прикинул цены и почувствовал себя уязвленным. Вот у Глеба сто процентов не было никаких проблем с тем, чтобы взять Никиту в охапку и отвезти его туда, куда тот захочет. Насчет себя я не был так уверен. Вроде какие-то деньги и водились, но уходили туда и сюда, в общем, предложить мне Никите было особо нечего. Он, понятное дело, не просил и не спрашивал. Но я все равно об этом обо всем думал.