— Когда умер мой отец, и мне перешло триста рабов, я столкнулся с проблемой — как их освободить. Дал свободу двум семьям из домашней обслуги, проворным умным людям, и всё пошло потом на перекосяк. Освобождённые невольники должны где-то жить, денег на покупку им жилья у меня не было. Сами они, естественно, купить не могут даже клочок земли. Мне пришлось урезать свою землю, давать её рабам под выкуп в будущем. В итоге моя помощь вышла боком — большинство невольников уплыло в нищету, а я едва не разорился. Куда мы, господа, отправим три миллиона новых граждан, из которых не все хотят свободы? Я-то знаю, некоторые мои рабы умоляли меня оставить их при себе — другой жизни они ведь не ведают! Только не предлагайте отбирать земли у их хозяев, нас прирежут в первый же день. И так грабёж живой собственности нам может дорого выйти.

Лицо Тимера пронзила искра раздражения. Каньете покосился на Джексона, который сурово покачал головой, и Тимер только стукнул рукой по столу.

— Генерал Эйдин, вы так заботитесь об обиженных, что хочется подойти к вам и расцеловать. Но, сначала напомните мне, генерал, когда был триумф вашей карьеры? За что вы двенадцать лет назад получили звание полковника? Вам ведь только тридцать лет исполнилось!

Эйдин мгновенно почернел и опустил глаза вниз.

— Я за вас отвечу, — быстро проговорил Тимер. — Плохо, что подвиги Анзорской войны многие в Зенруте не знают. Она хоть и случилась двенадцать лет назад, но Анзорская война была детской забавой по сравнению с великой войной против Иширута. Она продолжалась всего полгода, и сражались мы не с могучим противником, а малюсеньким государством Анзорией, которое и государством не назвать — жалкое племя, которому не повезло, что оно поселилось на сероземельнике. Там вы и прославились под прозвищем «мясник». Генерал Эйдин, задам один вопрос, что вы испытывали, когда, будучи подполковником, отдавали приказ своим солдатам стрелять по крохотным домишкам местных жителей? Вы помните крики людей, которые осознают, что через три секунды увидят смерть? Ой, генерал! — всплеснул руками Тимер. — Извините, это уже два вопроса.

Эйдин нахмурился, но не потерял стойкости.

— Я бы предпочёл не обсуждать мою прошлую жизнь.

— Значит, сейчас вы представили кого-нибудь из убитых вами людей, — оскалился Тимер. — Что ж, мне достаточно вашего ответа, генерал. А теперь я спрошу каждого из присутствующих здесь людей — что вы здесь делаете? Если вам сложно, то отвечу первым я. Мне плевать, кто будет сидеть на троне, сохранится ли вообще королевский трон. Я и мои люди хотят свободы, желают искоренить зло и всех его приверженцев. Если быть конкретным, то лично я стремлюсь ещё и к мести — за себя, за моих родителей, за мой народ. Генерал Эйдин, что именно вам нужно?

— Справедливости, — негромко ответил Эйдин. — И поверь мне, дорогой Каньете, я достаточно насытился на войне.

— Пойдём дальше, полковник Брас, — посмотрел Тимер на Кейру, — какая вы красавица! Почему вы, женщина, и полковник?

— У нас в стране равенство мужчин и женщин перед законом. Устраивает вас ответ?

— Нет. Я не умел говорить ещё, но знал, про это равенство, но вы ведь ни одного боя не прошли! Анзорскую войну просидели и то в тылу!

— Начальство оценивало мой ум, а не физическую силу, — взвешенно сказала Кейра.

— Хорошо, проверим тогда его в ходе восстания. Но, милая Брас, вы не познали жизнь солдата и стали военной, как вы узнаете, что нужно народу?

— Моя мать подбросила меня в корзине к приюту, и за годы детства и юности я прошла всё зло, которое только могла. Меня, как невольницу, даже били кнутом, — сверкнула глазами Кейра. — Тимер, я не настолько рьяная противница рабства, как вы, Джексон Марион, Карл Жадис, но я знаю, за что борюсь.

Тимер только недоверчиво пожал плечами.

— Позвольте мне представиться, — прокашлялся Филмер Фон. — Каньете, вы очень недоверчивы к нам, я вас тоже сильно люблю. Вы так привязаны к своим рабам, что на остальных людей вам плевать. Меня беспокоят все — женщины, дети, наш любимый винамиатис, без которого Зенрут ничто. После анзорской войны я подал в отставку, много путешествовал по миру, видел как хорошее, так и плохое. Наша страна одна из самых сильных, но одна из самых несовершенных. Вернувшись на родину, я вступил в «Народную силу». Я слишком многое о себе мню, с детства мне родители говорили, что я страдаю завышенной самооценкой, но я хочу поменять нашу страну. А начать это можно с отмены рабства и пересмотра производства винамиатиса. Каньете, можете теперь меня затыкать. Мне всё равно.

— Затыкать не буду, но замечу, мой беспокойный, что своих рабов вы освободили лишь перед вступлением в общество. И детей покойного брата вы забрали из приюта за несколько дней до принятия в наши ряды.

Филмер гневно цокнул языком, но ничего не сказал, а Тимер уже обратил свой взор к генералу Шенроху.

— Я самый плохой среди вас, — пылко приложил руку к сердцу Ирвин и потёр жуткий длинный шрам на шее. — Я рабовладелец, мне принадлежат поля пшеницы, на которых трудятся невольники. Меня заботит лишь новое правительство, производство винамиатиса и отношениями с нашими соседями — Иширутом и Зенрутом. Политика Эмбер загнивает, и я намерен это исправить. Ну как вам, борец с рабством, который держит рабов? — ухмыльнулся он прежде, чем мог услышать гневные обвинения. — Но, пожалуй, я нелепо попытаюсь себя оправдать — я ни разу никого не бил, ни пробуждал ошейник. Мои родители были достаточно суровыми людьми, но я стал человеком, осознающим, что рабство — это плохо. Возможно, сыграла иширутская кровь, мои предки были захвачены в плен в ходе Иширутской войны, им Зенрут обещал, что недолго продержат в плену, однако слово не сдержал и превратил в рабов.

Тимер покачал головой.

— Не врите, война с Иширутом была сто пятьдесят лет назад, как вы можете знать своих предков?

— Знатные рода вроде Шенрохов, Даргинов, Брасов помнят своих предков и на восемьсот лет. Свои корни не знают лишь сироты да выращенные.

Тимер заскрипел зубами, от лишних слов его опять остановила рука Джексона.

— У нас ещё один негодяй-рабовладелец, Сэмил Даргин, — сказал Ирвин замес Тимера. — Что вас заставило к нам присоединиться?

— Много чего, — вздохнул Сэмил. — Но на первом месте не мораль или месть, а прогресс государства, которое способствует и моей собственной выгоде. Я против рабства, но лишь потому, что оно тормозит Зенрут. Я презираю королеву, но только от того, что она не в состоянии выгнать камерутчан с нашей земли. Я не идеал борца за справедливость, о чём часто сожалею, но я хоть по ночам сплю спокойно, ни о ком не тревожась.

Джексон ждал, что вот сейчас Тимер взорвётся, но его друг лишь испил чая из кружки и повернулся к Делии и Жадису. Гнев резко менялся любопытством.

— А вы что здесь забыли, люди, далёкие от политики и войны?

Карл пронзительно смотрел на Каньете. Уложенные назад светлые волосы, лицо треугольной формы, острые брови, Карл создавал впечатление светского франта. Только не революционера. Но Карл готов был сорваться с места и заявить о себе, но его сдерживала Делия, как Тимера Джексон.

— Я отрицаю всякую власть над человеком, будь то политическая, будь то духовная! Я проклинаю наш несовершенный мир! Нищета, голод, рабство, сероземельник, войны! Даже различия между манарами и магами, которые заполонили нашу страну — это всё не совместимо с моими убеждениями! Десять лет я нёс истину людям через слово, призывая их к добру в моих стихах, но они, глупцы, меня не слышат. Я берусь за оружие!

Джексон громко похлопал в ладоши, но все молчали. Они смотрели на Делию, единственную, кто не рассказала о себе.

— Что вам от меня нужно? — удивлённо спросила женщина.

— Представься, — сказал Тимер. — До сегодняшнего дня я о тебе даже не слышал.

— Если бы не помогла привлечь к восстанию друзей-магов, то и не услышал, — заметила Делия и скрестила руки на груди. — Даже не знаю, с чего начать. Я из тенкунского рода Швинов. В Зенруте живу всего шесть лет, по документам верная поданная короны, душой принадлежу Тенкуни. Мой муж, опытный маг огня, погиб три года назад на восстании рабов. Он служил солдатом в зенрутской армии, и пуля одного из невольников пробила ему голову. Я здесь из-за него…