Он содрогнулся и почувствовал пот на лице. Всего лишь сон. На соседних креслах сидели Джексон и Урсула, безнадёжно пытаясь подремать.
— К Андеру Хасиану вторглись соколы! — Джан распахнул двери комнаты. — Они проверяли все щели и допрашивали всех его рабов! Соколы заставили Андера, его жену и их детей, — представляете, детей! — связаться по винамиатисам с друзьями. Кто им ответит и о чём будет идти разговор — хотели знать столичные ублюдки. Андер и его дети тоже под подозрением, хотя у них триста рабов, которых Хасианы не спешат освобождать! Джексон, ты не можешь больше прикрываться городскими бедняками и крестьянами. Конория знает, что тебе служат влиятельные и богатые люди Санпавы. Тебе нельзя прятаться ни у бедняка, ни у рабовладельца, который для создания о себе ужасной очерняющей легенды, пробудит ошейник на своём рабе. Зови проходящего и уходи прямо сейчас и здесь. Урсулу и Тобиана тоже возьми.
Джексон приподнял спину от мягкого кресла.
— Меня же возненавидят санпавцы, если я брошу их.
— Ты будешь с ними, — робко сказала Урсула. — Они услышат твои слова через твоих друзей. У тебя больше дюжины винамиатисов, каждый твой соратник имеет сеть связей. Ты можешь быть с Санпавой даже за её пределами. Что в доме Джана, что в другом городе ты всё равно будешь сидеть и не выйдешь на улицу к своим людям. Спрячься. Понимаю, стыдно. Но ты не воин, ты командир. Ты повелеваешь, а не сражаешься. Отдай последние наставления и уходи. Я тоже уйду. И приду, когда меня позовут. И Тобиан…
— Джексон уйдёт, а я остаюсь! — воскликнул Тобиан. — Джексон уязвим, у него после пыток Тимбера Рэдликса уже не то здоровье. Он не сможет спрятаться и даже быстро добежать до винамиатиса нашего проходящего Пикмана. Я когда-то служил в Зорком Соколе и знаю их секреты, смогу в толпе отличить простого человека от шпиона. Вам нужны такие люди, как я. Я буду твоим представителем. Бонтину Бесфамильному осталось жить месяц, зелья закончатся и мне придётся стать Тобианом. Ты правду сказал, что люди могут поверить, будто всего лишь я поссорился с мамой и убежал из дворца. Дай доказать, что меня держит при тебе ненависть к смерти, которая проливается в Санпаве. Или, Джексон, найди моего донора и вырви у него ещё клок волос. Тогда Бонтин Бесфамильный задержится на земле.
Джексон с шумом выдохнул воздух:
— Убедили. Урсула, мы с тобой переждём в Намириане, в столице Тенкуни есть возможность следить за вестями Санпавы через газеты и стёкла. Тобиан, — он взял его за локоть, — а ты береги себя, мой герой.
— Я не герой, а простой человек, ищущий проблем на одно место, — насмешливо возразил Тобиан. — Стану героем, когда убью Афовийских.
— У каждого своя мера геройства. Прославленному рыцарю, чтобы стать героем, нужно победить дракона. Оголодавшей крестьянке в лютую зиму — отдать свой хлеб более голодному.
«Кэлин», — с тоской вспомнил Тобиан женщину, которую знал всего один день.
С уходом Джексона и Урсулы легче не стало. Тобиан перебрался в комнату к слуге Джана, чтобы иметь возможность сбежать через задний ход, если нагрянут военные или соколы. Он боялся разговаривать лишний раз с Джаном и прихлопывал каждую залетевшую муху в дом. За обликом мелкой мошки мог прятаться маг-оборотень или она могла быть шептуном у насекомовещателя. Джан, навещая дядюшек и тетушек, возвращался с не радостными новости. Со столицы пригнали военных, вызвали магов, как присягнувших Зенруту, так и наёмников, с проходящим прибыл сам глава зоркого сокола Джиор Сейер. На улицах не скончается отлов людей, схватывают всех, кто когда-то выражал симпатию к Мариону и призывал воевать с Бейли и конорским правительством. Пока Джан прогуливался, заходя в лавки, в пекарни, в аптеку за лекарством для родственника, перед ним полицейские истязали розгами и штыками строптивых. У аптеки застрелили девочку, которая осталась на месте, когда все бросились бежать при завязавшейся драке.
Днем Первый стрелковый батальон солдат и офицеров, состоящий из санпавцев, неожиданно отказался подчиняться начальству и арестовывать несколько семей, забаррикадировавшихся в своём переулке. За ними на сторону Мариона перешёл Четвёртый стрелковый батальон. Охранники открыли двери и выпустили из тюрем задержанных ночью людей.
«Вооружайтесь. Мы больше не может сидеть в своих домах», — сказал Джексон из Намириана. Джан через винамиатисы, через тайные письма, через своего слугу разнес его слова по приближенным. Сидеть не получалось, за неповиновение одного прохожего стреляли в мимоидущих людей, за молчание на вопрос «назови имена и адреса командиров вашей гвардии» из дома в тюрьму увозили всё семейство. Люди Джексона, работающие в полиции, сообщали про зверства в застенках.
— Королева и герцог собрались нас уничтожить! — закричал Джан.
— Она хочет уничтожить Санпаву, — несмело произнёс Тобиан, устало потирая виски. — А я верил ей, дарил даже после казни Мариона вторую надежду. Мама не простит убийство своего человека Джейкоба Бейли. В нашей семье никто не отличается добродетельностью и честностью. Наш род проклят, он произошёл от одной из ветвей Йосема Окровавленного. И Фредер из их числа… За поиски всех зачинщиков восстаний взялся центр, а это означает одно: мать и дядя остановятся, когда Марион и все его приближенные сдадутся, или когда исчезнет город. Второе можно осуществить, а первое нет.
Опять спалось плохо. Тобиан мучал вопрос: что будет дальше? Вот переживут они аресты и убийства, выстоит Санпава и в скорой битве абадон, но её никто не оставит в покое. А время, когда исчезнет последняя склянка с зельем, всё ближе. Как заявить о своей жизни, как показать клеймо на животе, чтобы ему поверили? Он настолько сросся с Бонтином, что Тобиан и Исали казались призраками другого, погибшего мира. В Бонтине была родная душа, настоящая правда: он не озорной сорванец, он не противный мальчишка, обожающий ругаться и спорить, он — враг своей семьи и страны, изгнанник и отщепенец по праву рождения, он неутомимый искатель справедливости, которую не найдёт в этой жизни.
Разбудила Тобиана стрельба. В соседнем квартале опять кто-то столкнулся.
— Я пройдусь по городу. Утомительно сидеть и ничего не делать, — Тобиан надел плотную куртку и цилиндр.
— Тебя заметят — ты не спасешься, не убежишь, — предостерёг его Джан.
— До конца жизни я не смогу быть в бегах. Меня поймают, чувствую. Когда-нибудь этот день настанет. Джан, если не вернусь, не ищи. Я буду предельно осторожен, но замечу за собой след, то не стану приводить ищеек к тебе.
По соседней улице шла колонна вооружённых солдат. Штык, револьвер в кобуре, связывающий винамиатис на шее, чёрный винамиатис (в противниках полно рабов). С солдатами идут маги, которые не скрывают свои знаки. Белая спираль, символизирующая воздух. Голубая капля. Алая лапа огня. Коричневый камень. На большом тротуаре Тобиан увидел старых знакомых, с которыми работал в Зорком соколе. Мужчины курили папиросы возле ресторана, женщины шептались и посмеивались, прикрывая улыбки веером. Тобиан знал даже их семьи, пожилых отцов и матерей, малюсеньких детей. И пока их старики отдыхали на кресле качалке, детвора шумела в детской, родители готовились убивать.
Кто все эти люди? Что заставляет их убивать свой народ? Тобиан готов был разразится проклятьями. Постойте, он же сам выполнял их работу полгода назад и считал, что служит своему народу, своей стране. А кровь, насилие, слезы — жестокая плата за спокойствие большинства. Ему пророчили блистательную службу, и Тобиан почти сам был согласен принять присягу, из помощника вылезти в полноправные члены Зоркого сокола и служить Зенруту, пока не состарится.
На стене дома приклеены портреты санпавских врагов — Джексон Марион, Бонтин Бесфамильный, Урсула Фарар и многие-многие другие. За них назначена большая награда, красными буквами пестрит надпись. Она больше для полицейских, чтобы не забывали, как выглядят их противники, чем для санпавцев. Преданные люди не сдадут своего правителя, была бы у них хоть капля сомнения — давно бы Джексона Мариона пригнали на суд. На краю стены висела бумага с лицом рыжего молодого человека. Имя — Эйтан. Вышли же за след, собаки! Тобиан не раз был Эйтаном, притворяясь бедным путником, когда передвигался из города в город Санпавы, сберегая драгоценное зелье с Бонтином. Где-то оступился! Теперь с этим лицом ему нельзя разгуливать по улицам.
