Тяжело Нормуту давалось приведение себя в надлежащий порядок — выбрать модный костюм, подобрать причёску, выбросить старые вещи, вышедшие из моды. Но он знал, красота требует жертв. Впрочем, зачем же из себя делать жертву? Есть рабы, самые смиренные и послушанные подданные. Кто-нибудь позволит себе непростительные эмоции и движения, и он будет упиваться их страхом и извинениями. Абсолютный правитель! Не ограниченный парламентом, законом, отношениями с соседними державами! Он — король, жена — королева, дети — наследники, Эван — любимый шут, а все остальные — безропотные подданные, от которых не дождёшься восстания. Наверняка ему заготовлено место где-нибудь в бездне Великих Создателей, если верить слухам. А Нормут верит, что Создатели, чья жестокость не знает пределов, примут его в ряды своих верных слуг.
У входной двери на кресле-качалке сидела Фалита и наблюдала как грозными каплями небеса обрушивают свой гнев на землю. В стороне, под дождём, Элеонора резвилась с Живчиком.
— Куда собрался такой раскрасивый? — оглянулась Фалита на мужа. — Ах, чёрный пиджак, галстук! Чёрный новый цилиндр! И куда ты, любовь моя?
— Прогуляюсь-ка. Фалита, ты хмура? — Нормут сразу приметил, что на лице жены отсутствует улыбка.
Послышался вздох.
— Письмо по утру пришло от Дриса. Скучает по нам сильно… Пишет, что всё хорошо, но моё сердце чувствует, каторжане прознали, что с ним сделала эта гнида! Мерзкий Бонтин!
— Ничего, пусть крепится. Что мы можем поделать, Фалита… За Дрисом по сей день наблюдает лично Высочество Фредер. Мои связи не могут его выкупить. Ничего, пусть крепится. Дриса лишили мужества, но мужчиной и моим наследником он не перестал быть.
— Нормут, как ты смог спокойно отпустить Бонтина? — Фалита опять протяжно вздохнула и перестала качаться на кресле. — Наш мальчик на каторге, ты безглазый и хромой калека, а Бонтин на свободе гуляет!
Нормут сдвинул брови и тихо, хмуро выругался, однако его нелестные слова, обращённые к себе, услышала и жена. Он прислонился к стене и сказал:
— Что предлагаешь мне с ним делать? Застрелить?
— Да! — чуть не вскочила с кресла Фалита. — Но лучше забить до смерти стальными прутами! Заплати наёмному убийце, эта скотина должна за всё получить!
— Бонтин умрёт и что дальше? Нет, жена, это быстрое и бесполезное наказание. Любишь ты силой расправляться с нашими рабами. А я люблю, чтобы они сами изводили себя и вспоминали со сладкими чувствами мои тяжёлые кулаки. Я пока не знаю, как это сделать с Боном. Фалита, ты обратила внимание, что Бонтину всё сходит с рук?
— О чём ты?
— Призадумайся, дорогая, — улыбнулся Нормут и обнял её за плечи. — Для обычного раба, пусть он и незаконный сын герцога, Бон большой счастливчик. Ему сошло на нет покушение на жизнь Дриса, а я так добивался, чтобы Бона привлекли к правосудию, использовал все свои связи! Ему простили освобождение пятисот рабов в Санпаве! Это очень странно. Я и раньше раздумывал, почему герцог так рьяно охраняет своего бастарда, которого сам же отдал мне на расправу? Но объяснял это слабыми проявлениями отцовских чувств. Хорошо, Огастус видит в Бонтине своего сына и прощает ему любые предательства… Но почему тогда он не признаёт его своим сыном перед страной? Скрывать ничего уже нельзя. Страна знает про существование Бонтина, бастарда Огастуса, принц Фредер признал в нём своего двоюродного брата, а Бонтин в свою очередь признал родство с Фредером. Но почему молчат Огастус и Эмбер? Не находишь это странным? У Огастуса есть две дочери, их он спокойно признал и забыл про их существование. Но с Бонтином так не получилось.
Фалита почесала нос.
— Если Огастусу объявить, что Бонтин его сын, он опозорит себя и свою династию перед всеми людьми в Зенруте. Ему остаётся только мириться, что принц Фредер не взял убеждения своего дяди.
— Согласен. Хорошая позиция. Но отношение к своим детям бывает только одно — ты их либо любишь, либо нет — третьему не бывать. Если Бонтин дорог Огастусу, зачем подвергать жизнь парня таким страданиям? Если он ненавидит сына, причина возиться с ним? Правильнее было продать его в какую-нибудь глухомань Зенрута или же просто убить. Однако по каким-то причинам от существования Бонтина страдает сам Огастус. И вот такой вопрос, Фалита, где его мать? Где та рабыня, которая подарила герцогу проклятого ребёнка?
— Почему ты вообще решил, что его мать рабыня? — Фалита сурово подняла на Нормута глаза. — Представь, что он мог быть свободным человеком. С его-то манерами и воспитанием я бы сказала, что мать Бонтина — какая-нибудь знатная госпожа, которая в няньки сыну подобрала шлюху с улицы.
— Всё может быть. Когда Фредер сказал, что Бонтин его двоюродный брат, я думал, что в скором времени нам покажут ему мамашу, любовницу герцога, но этого не случилось. Умерла она? Возможно. И с каких лет, напрашивается вопрос, Бон попал к Огастусу? Всё мне кажется таким странным, вымышленным. В отличие от тысяч глупцов, населяющих Зенрут, я вижу, что нас старательно обманывают. Огастус бы в жизни не признал сына, рождённого от рабыни! Он ненавидит это рабское отродье, не перестаёт мстить несчастным за Пенелопу, укравшую его любовь. И тут у него появляется сыночек, рождённый рабыней… А если не рабыня, а знатная дама? Если есть чувства к сыну, запретившие мне кнутом уродовать мальчишку? Что мешает Огастусу принять Бонтина? Фалита, просто представь себе королевскую семью, которая берёт под крыло ребёнка, воспитывает, любит, хоть и держит его в тайне. Однако продаёт его в рабство чудовищу, то бишь красавчику Нормуту Казоквару! Как я хорош! И вдруг королевская семья разрешает ребёнку убивать людей, попирать свои же законы! И показывает всем видом — Бонтин не наш родственник, мы его ненавидим.
— Нормут, — Фалита прижала руку к толстому подбородку и пошевелила носом. — Как ты рассматриваешь мысль, что Бонтин не сын Огастуса?
Брови Нормута с удивлением поднялись, а рот сильно приоткрылся. Фалита уставилась на мужа, который в свою очередь не сводил ярких глаз с неё, и испуганно пролепетала:
— Надо ж что-то мне придумать, как-то объяснить это недоразумение. Знаю, я сказала бред.
— Да, это бред, — поддакнул Нормут. — Фредеру нет смысла называть чужого человека своим родственником, если, конечно же, он не верит наивно в их родство. Также Огастусу нет смысла воевать с чужим мальчишкой. Но бред тут в другом! Хоть Бонтин не пойми от какой матери и от какого отца рождён и подкинут Огастусу, хоть он родной, но нелюбимый ему сын, я не нахожу причин у Огастуса спасать Бонтина от правосудия и терпеть, как тот настраивает народ против него и королевы. Фалита, я не отвергну твою бредовую мысль. Я запомню её. Здесь что-то не так. Тайна, покрытая мраком! Фалита, я не хочу убивать Бонтина, я хочу, чтобы он поплатился ещё при жизни за наш род. Но боюсь, если я подойду к нему слишком быстро, меня заклюют королевские соколы.
Фалита опёрлась на ручку кресла и воинствующее взглянула на Нормута. Но он увидел боль в поросячьих глазах жены, смешанную с неизрасходованной, неиссякаемой местью. Лоб был красным, глаза тоже горели. Будто месть и страх сражаются в неравном бою.
— Нормут, мой дорогой, будь осторожен, — она поцеловала его в губы.
Нормут расплылся в улыбке.
— Об этом не волнуйся, любимая!
— У тебя большие связи, но не приближайся к королевским резиденциям. Во Дворце Солнца скорее всего про Бона не знают ничего. В Загородном дворце знают, но не скажут — в нём даже кухарки и поломойщицы дают военную присягу и являются дальними родственниками или бастардами офицеров.
— Как прикажешь, владычица моего сердца, — Нормут смачно поцеловал Фалиту в губы.
Его жена! Его верная спутница! Его друг и напарник! Он много раз ошибался в жизни, но выбирая жену совершил правильное решение. Некрасива, но умна. Неуклюжая, зато понимает его замыслы. Предпочитает грубую силу, но дополняет его корону самым ярким бриллиантом. Часть его тела, часть души, лукавая хитрость, которая иногда исчезает от него, но всегда находит пристанище в Фалите. Заведи любовницу! — говорят друзья. Но Нормуту она ни к чему. Для кратковременных связей есть рабыни, которые дарят наслаждение телу. А вот единомыслие для души не подарит никакая любовница. Ведь столь прогнившую женщину, которая оценит по заслугам его царствование, надо поискать.
