Среди деревянных домишек, заброшенных складов протянулось одно серое низкое здание, окружённое высоким забором и винамиатисами-замками. Живчика ещё не было. «Прогадал, — плюнул Джексон, — не той дорогой полетел». С дома, вернее, с территории за ним доносились бешенные собачьи лаи, в кутерьме их звуков можно было различить только два слова: «заткнись» и «убью».

Заскрипела калитка, к Джексону вышел мужчина. Одутловатый, мясистый человек, с широкими глазками, припухлыми щеками и сияющей лысиной, точно такой же как у Джексона.

— Здравствуйте, уважаемый фанин, решили ставочку сделать? Проходите, будем рады вас видеть! Ба! Джексон Марион, это вы? А почему, собственно, вы здесь? Сейчас же… тут восстание.

— Я пришёл за своей собакой, — диким голосом изрёк Джексон. — Вы, должно быть, Большой? Убирайтесь!

В тот самый момент, когда мужчина захотел усмехнуться над чудным поведением своего губернатора, из кустов внезапно выпрыгнуло чудовище.

То был Живчик, запыхавшийся от бега. Но вид человека сразу же придал его усталому телу силы, глаза наполнились желчью. Пёс зарычал:

— Большой! Большой! Живчик уничтожит Большого!

— Не надо! — закричал Джексон.

Но Живчик перепрыгнул через хозяина и бросился на Большого. Одним укусом прогрыз ему шею, Большой завопил — на его крики тут же ответили реакцией быстрые шаги в доме

— Ещё враги! Ещё враги! Они издевались над Живчиком. Они били его. Они заставляли ненавидеть. Они предали и бросили Живчика!

Пёс полетел на голоса, Джексон побежал за своим другом, крича, задыхаясь: остановись, перестань!

Живчик слушал лишь свой инстинкт. Он открыл мощной головой дверь и обнаружил человека с ружьём. Мёртвой хваткой вцепился ему в шею и перекусил. Затем налетел на второго, притаившегося за углом — два укуса, и человек валялся в луже собственной крови. Джексон припал к стене и ошарашенным взглядом смотрел, как его любимчик расправляется с бывшими мучителями. Живчик ловко отбивался от палок, от пуль — он знал, куда ему впиваться, как обезоружить врага и как лишить его жизни. За атакой Живчика наблюдал в клетках десяток таких же искромсанных озлобленных собак.

Наконец, Живчик остановился, принюхался и, поняв, что никого из людей в доме не осталось, проревел:

— Напоследок Большой. Большой. Большой.

Большой был жив. Он лежал пластом на земле, схватившись за раненую шею и стонал. Живчик медленно подошёл к Большому и начал рвать его тело по частям.

Когда пёс остановился, его белоснежная шерсть была вся красной, багряной. Живчик нюхал воздух и шёл к Джексону, победоносно виляя хвостом.

— Живчик отомстил. Живчик убил. Джексон, ты видел? Живчик отомстил!

Джексон зажался в угол, ногами отмахивался от пса. Он не знал, как спасать свою жизнь, под рукой была лишь железная чашка. Джексон взял её и замахал перед лицом пса, грозя бросить её в морду.

— Уйди от меня! Пожалуйста, уйди!

Живчик смотрел на Джексона ясными непонимающими глазами и проскулил:

— Джексон боится Живчика? Почему Джексон боится Живчика?

Жалобно сверкали дымчато жёлтые глаза-бусинки. Пёс принялся лизать побледневшее лицо хозяина, с его пасти стекала кровавая слюна.

— Не бойся Живчика. Он хороший. Джексон говорил, что Живчик хороший.

Пёс положил окровавленную голову на плечо хозяину и завыл:

— Живчик не слышит Джексона. Живчик не понимает Джексона. Почему Джексон боится Живчика?

Джексон вздрогнул от какого-то шума, от чьих-то криков. Он не спит, он не возле пёстрых полей Санпавы, а в тюрьме под чёрным, покрытым плесенью потолком. Кричит не Большой, а пойманный преступник. Наверное, очередной насильник и извращенец.

Морозило. Через щели дул северный ветер, похожий на санпавский. И это летом, когда Конория изнывает от жары! Леденящие руки терзали попавшего в руки правосудия преступника, леденящие острия ножей впивались в Джексона от испытываемого стыда перед Каньете, которых променял на собаку. Но это был его брат, его родное дитя — кто знает, кем может приходиться зверь человеку. Джексон любил Живчика и не мог его променять даже на тысячу друзей.

Однако настало время, когда он отпустил пса на волю, на растерзание мёртвых стен и каменных сердец людей.

— Тимер победит! Тимер установит в Зенруте новый порядок! Честь Тимеру! — орал, захлёбываясь в восторге, тот пойманный неудачник.

«Освободитель он, не маньяк, — понял Джексон. — Падший Агасфер, не одно ли это и тоже?»

Джексон встал с кровати и подошёл к окну. В слабом мерцании звёзд он мог разглядеть лишь соседнюю стену тюрьмы.

«Где-то там мой Живчик», — снова Джексон погрузился в раздумья.

Внезапно оторвался от решёток, оскалил зубы, и в его глазах зачернела злоба.

— Кто-нибудь… Уничтожьте Тимера. Чудовищам нельзя топтать землю, по которым ходят люди. Уничтожьте, пока его ненависть и месть не съедят каждого зенрутчанина.

Комментарий к Глава 31. Покинутый

https://pp.userapi.com/c840125/v840125947/211c8/3UY-8EfHhHU.jpg Коллаж с Уиллом.

(1) Болиголов - одно из самых ядовитых растений. В народной медицине сок болиголова применяют как болеутоляющее средство, им лечат рак. Но из-за передозировки смерть может наступить в течение нескольких часов. По некоторым версиям римский философ Сенека умер после принятия болиголова.

(2) У собак зрение устроено иначе, чем у людей. Жёлтый, красный и зелёный цвета для них одинаково жёлтые.

========== Глава 32. Королевский слуга ==========

Горные камерутчанки были чертовски хороши! Смуглолицые, черноокие, стройные, а кожа пахла свежим мясом. Тобиан смотрел на выкрутасы танцовщицы и ждал. Ну же, собирается ли она раздеваться?

Не место этой очаровательной камерутской девушке в Санпаве, в сыром трактире с поваленной набок и с потрескавшейся крышей, который стоял на окраине деревни среди голой, чёрной земли. Поле было безжизненным, незасеянным и ничьим: его уже раз сто покупали и перекупали предприниматели то для поиска мест зарождения сероземельника, то для строительства фабрики или даже собственного загородного дома. Покупали, да путались в бюрократических разборках и в вопросе, а не эту ли землю новый губернатор сдал в аренду камерутчанам?

Не место дикой танцовщице здесь. Не место. Как и ему, принцу Тобиану Афовийскому. В трактире, пропитанном запахом кислых огурцов, дурного пива и прошлогодней плесени. Но из всех городов и районов Санпавы Тобиан предпочитал именно такие места: заброшенные, малолюдные, расположенные рядом с непроходимыми лесами или пустынными полями, где можно расслабиться от дел, погрузиться в собственные мысли да послушать, о чём шепчутся местные.

А они говорили о Джексоне Марионе, жаловались на нового губернатора, который покрыл их дополнительными налогами, отобрал у должников земли и постепенно выживает из деревни. Говорили о бунтах, которые вспыхивают из-за недовольных рабочих и поднявшихся цен на хлеб, о неком союзе защитников Мариона, куда входили преданные бывшему губернатору люди. Беседу вели деревенские мужики с грубыми, чёрными от земли руками — кто же будет сидеть в этой пивной, кроме них? Ну сидел в углу мужчина, в атласном жилете, с крупной облысевшей головой чиновника, и еле шевелил пьяными руками, хищно посматривая на молоденькую официантку, или правильно говоря об этом трактире, раздатчицу закусок — он запивал в вине кончину жены.

— Молодой человек, вы будете ещё что-нибудь заказывать? — обратился к Тобиану трактирщик.

Взор Тобиана упал на обглоданные куриные ножки и пустой стакан из-под пива.

— Да, пожалуй, перекушу ещё. Мне три куриные ножки, хлеба с луком и сушёного имбиря.

— Не желаете полбяную кашу? — заботливо предложил трактирщик.

Полбяная каша! Аж передёрнуло Тобиана. Желудок закрутило, и всё содержимое за сегодняшнее утро чуть не выбралось наружу. Полбяная каша — каждый божий день он только и ел её у Казокваров, ведь кроме полбы рабы мало что успевали выращивать для себя любимых.