Росла Тамара счастливой и всё у неё было, что могла душа пожелать. Стала красавицей-раскрасавицей, от женихов отбоя не было. Баловали её и лелеяли. Вот и замуж вышла не только по согласию родителей. но по любви, но и года и прошло, как вдовой осталась. И когда второй раз сосватали — повторилась история. На неё уже поглядывать нехорошо стали и через плечо плеваться, чтоб не сглазили.

А всё ж нашёлся третий муж, Прохор, когда родителей в живых не было. Защитить уж никто не мог и стал муж руку на Тамару поднимать. Раз, второй, а на третий не стерпела она, такая злость проснулась, что проклятье само с губ сорвалось. Пожелала околеть и околел Прохор тут же.

Больше она замуж не шла. Прожила Тамара жизнь долгую, ни болезни, ни старческая дряхлость к ней не липли. Уже пора бы и честь знать, но никак смерть за ней не приходила. Устала она, натерпелась, насмотрелась и злости людской и предательства. Только и грело её воспоминание о родителях, да первом любимом муже.

Снились Тамаре сны странные, дивные, где летала она над лесами и долами, украшала пальцы перстнями со звёздами, гуляла по лунной дорожке, плескалась в заповедных озёрах. Чудилось ей, что в тюрьме она, в теле человеческом заключена и оттого злилась и металась по кровати. А как просыпалась, то плакала неизвестно от чего.

А сила её как проснулась, так и росла с каждым годом, жгла изнутри. Становилось полегче, ежели выпускать её, колдовать, да людям вредить. А что ж им помогать, когда столько гадости в них, света за мерзостью и не видать.

Сделалась Тамара жёсткой и властной, угасло в ней добро с годами. И в окружающих она как в зеркало смотрелась и только зло и видела.

А как-то пришли к ней три женщины с ногтями чёрными и в капюшонах. Ведьмы то были. Перебрались они в город недавно и унюхали местную хищницу. Вот и припёрлись незваные с хлебом-солью да с миром. Приняла их Тамара, и они её приняли, научили премудростям всяческим — и как скотину извести, и как на шабаш летать, и как отворот-приворот сделать.

Каждую ночь теперь выходила Тамар Ивановна на охоту и вымещала на жертвах всю боль свою и тоску по забытому, игралась с ними, да пугала. И не знала, не ведала, что сестра её рядом совсем и продолжает поиски.

Июль переплюнул своего младшего брата, июня, по жаре и спровоцировал оранжевый уровень пожарной опасности.

Лес вокруг Сервуги ещё держался, в основном благодаря активистам из экопоселения "Сервужский крест", разгоняющих любителей шашлыков под пивко. Подход к поселку был завален отобранными трофеями — воткнутые в землю шампуры щетинились, как средневековое противоконное заграждение, куча мангалов напоминала доспехи безумного рыцаря, а посреди этого добра валялась железная пластина с надписью "Костры не жечь. Штраф". Подобные таблички заполонили всю зелёную территорию, бросались в глаза ярким шрифтом, грозились адскими карами и упорно игнорировались отдыхающими людьми. А даже, наоборот, служили ориентирами, около которых раскладывался очередной кемпинг.

Настя задумчиво скребла надпись и почти сколупнула слово "штраф". Идти в чащу ей не хотелось — чужая территория, но, видимо, придётся. Вот упорный попался. Слежка утомляла и раздражала так, что сосало под ложечкой и тело требовало срочно поесть. Только такой голод не утолишь обычной едой. А тянуть силу из Жемчужины она опасалась, рано ещё привлекать внимание Маруси.

Девушка сорвалась с места и юркнула за корявый вяз. Попытается оторваться.

Русалка легко скользила между стволами, ветви сами убирались с её пути, травы стелились мягким ковром под ноги. Сзади слышалось сопенье, треск сучьев и сдержанное чертыханье. Ну, конечно, ни один смертный не сможет русалку в лесу догнать. Она — плоть от плоти зелени и воды, а уж они укроют своё дитя, сохранят, от погони спасут.

Настя вспомнила, как раньше хорошо было. Когда Сервуга еще не построилась, а только камнем придорожным заложена была каким-то ничтожным чиновником. Они с сёстрами носились по лесу, водили хороводы, парней пугали. Ах, хороши были парни в то время и глупы, ничего не знали, кроме деревни своей. С таким потешиться одно удовольствие. Правда поговорить не о чём, кроме пахоты и скотины. Но и сама она тогда не шибко образованной была. Только что грамоту разумела в отличие от большинства. Троих чернявых загубила за своё существование русалкой, не смогла вовремя остановиться. А теперь Николай встретился — от него словно сердце забилось, как у живой. А похож то как на её жениха несбывшегося. Потому берегла его Настя и лелеяла.

Кажется оторвалась.

Русалка притормозила и спряталась в папоротниках. Придётся отсидеться здесь часок-другой и вернуться тихонько в город, чтобы спокойно подумать. Ведь что-то странное происходит.

Славку она заметила с утра. Поначалу было ощущение, что промеж лопаток укусил комар — непереносимый зуд и жжение. Комар сместился на плечо, поерзал по щеке, опять перелетел на спину и нагло пополз вниз, надолго задержавшись ниже поясницы. Настя вся исчесалась пока догадалась открыть зеркальце и попросить указать на любопытного. Ба, старый знакомый. Что ему надо? Или просто понравилась?

Играться с парнями не было времени, и русалка поступила просто. Зашла в Мак, скрылась в туалете и вышла с изменённой внешностью. Но к её величайшему изумлению, Славка поплёлся за ней.

Трюк с мороком и новым обликом был проделан трижды, но безрезультатно. Паренёк следовал за ней, как банный лист, приставший к одному месту. Настя совершенно растерялась, впервые за много лет ощутив себя беспомощной и слабой.

Спрятаться в одном из зданий и сидеть в нем безвылазно было бы глупо, он же сторожить будет, а выходить всё равно придётся рано или поздно.

Убежать на улице среди оживлённой толпы тоже не вариант. Обычная девушка не улизнёт от спортивного парня, а если колдовством и силой воспользоваться, то кто-то да по-любому заметит.

Нужно укромное местечко. Оставался лес, куда Настя и направилась. Авось пронесёт, не столкнётся с оборотнями.

Папоротники тихонько перешептывались, склонялись над её убежищем, закрывая от света и чужих глаз. Девушка выдохнула, скинула морок и расплела косу, осторожно разбирая русые пряди и напевая под нос.

Расплету косы, расчешу, чтобы и узелка не было, чтобы краше солнца, чтобы краше месяца. Выйду в чисто поле, умоюсь росою, утрусь красной зарёю, опояшусь белым облаком, утычусь ясными звёздами. Как на три стороны поклонюсь, а на четвёртую пойду-выйду, да позволенья испрошу. Чтоб дать, не взять, махонькую долю отнять.

Слова лились, открывая тайный путь к сердцу Жемчужины, чтоб зайти незаметно чёрным ходом да отъесть малый кусочек, пока хозяйка не видит. Серой мышкой шмыгнул призрак Насти в русалочью обитель, облизнулся и к сладости желанной потянулся, но упёрся в преграду невидимую.

Настя замолкла, ощупала барьер мысленно — ни низа, ни верха, ни конца ни края и даже трещинки нет. Сжав до боли зубы, она отступила. Вызнала, значит, Маруська про этот лаз и прикрыть его решила, ничего не сказав и не пожалившись. А она не так проста, как кажется.

Ладно, по-иному пойдём. Снова зазвучал речитатив.

В чистом поле есть окиян-море, в окияне-море стоит старый дуб, под этим дубом сидит старый заяц. Зайцем обращусь, стану посреди, три раза обернусь, созову троих ветров, сокрушу могучий остров.

С парадного входа Насте тоже были не рады и вытолкнули обратно. Жемчужина словно отдалилась, не желала делиться силой, а лишь ласково журила её как глупого ребятёнка, который со стола лишний блин захотел стянуть.

Русалка разозлилась. Да что ж сегодня день такой тёмный, всё против неё. Славка этот чудной, как будто волшебным зрением смотрит. Маруська жадничает, пути все перекрыла, не пройти, не пролезть. Лес дурацкий, куда им ходить нельзя.

Девушка вцепилась в ближайший куст и зарычала от ярости, выдирая его с корнем. Достали, вот вам.

Зрелище со стороны было интригующее. Папоротники будто сами выскакивали из земли и подлетали на несколько метров. Часть из них зацепилась за кроны деревьев, образовав подобие праздничных гирлянд. Оставшиеся образовали кольцо, с растущей проплешиной внутри.