А потом Фэш не выдержал и спустился ниже, осторожно обводя большими пальцами напрягшиеся горошинки сосков. Но когда Маркус сдавленно всхлипнул, он сорвался окончательно, резко наклонившись и прихватив левый сосок зубами.

— Драгоций! — хрипло вскрикнул тогда Ляхтич, вздрагивая и вскидывая руки, одной зарываясь в непослушные лохматые волосы, а второй сжимая плечо. — Ты что…

— Чш-ш-ш, — сам уже не узнавая, не понимая своего голоса, так же хрипло отозвался Фэш, обвел пострадавший сосок языком и скользнул ко второму.

Теперь Ляхтич не лежал спокойно. Он вздрагивал, выгибался, извивался, всхлипывал и постанывал, обеими руками зарываясь в волосы Фэша, то перебирая их, когда тот вылизывал его грудь и шею, то сжимая в кулаках, когда прикусывал.

А Фэш и впрямь делал всё это. Не понимал зачем, почему, для чего, но, попробовав, просто не мог остановиться. Он не смог представить, как выглядит сейчас Ляхтич, не увидел его лучше, но теперь знал, как он стонет, если вылизывать самые вершинки его сосков, как хрипло дышит, если делать это широкими кошачьими движениями, и как вскрикивает, если кусать. Что когда кусаешь его шею, он тихо чертыхается сквозь зубы, а когда ставишь засосы — откидывает голову.

А ещё Фэш узнал, что один только торс — это слишком мало, но только положив руку на пояс брюк понял, что не готов их снять. Но Ляхтич, оказывается, умел справляться и без него.

А теперь он просто лежит и нелепо расплывается в широкой улыбке, понимая, что Маркус стонал от его губ и прикосновений, что он сходил с ума эти остававшиеся им полчаса именно от н е г о.

— Чего ты так улыбаешься? — Василиса хмыкает, жуя арбузную жвачку. Надувает пузырь, а потом оглушительно его лопает.

— Это же антисанитария, разве нет? — Василиса вновь хмыкает и ничего не отвечает.

Фэш хмыкает в ответ и втыкает наушники, в которых визгливо читают рэп Die Antwoord, в уши. Ему это все чертовски нравится.

Просто это в с е.

— Сегодня вечером к тебе на огонек заглянет Майя. А потом мистер Драгоций.

— Какое счастье, — едко отзывается Фэш. — Дай лучше жвачку и не радуй больше такими приятными известиями.

— Ты, как всегда, вежлив, — Василиса усмехается.

— Конечно, блять.

*

— Добрый вечер, Фэшиар, — голос у Астрагора тихий, скрипучий, будто шестеренки забыли смазать. — Нам сегодня нужно о разном поговорить.

— Да, дядя, — Фэш отворачивается от окна, прислоняется затылком х холодному стеклу и смотрит предположительно в сторону Астрагора. Там, за окном, и правда, снег. Василиса рассказала.

Описала, какой он искрящийся, красивый и холодный. Как сам Фэш, добавила неловко.

Он сделал тогда вид, что не услышал.

— Для начала, мы вместе с твоим лечащим врачом сделали вывод, что все, что можно, уже было сделано. У тебя психосоматическая слепота, и именно что-то внутри тебя самого мешает тебе восстановить зрение. Поэтому тебя переводят на домашнее лечение, ты будешь жить в особняке Драгоциев, посещать занятия в Академии, с которыми тебе будут помогать Захарра, Маркус и Василиса Огнева, что по-прежнему остается твоей медсестрой.

— Да, дядя.

— Кстати, о Василисе. Тебя устраивает ее работа, нет жалоб, недовольств?

— Н-нет, дядя.

— И последнее. Сегодня утром меня попросил о личной встрече Маркус. И рассказал кое-что…

Фэш замирает. Он может себе представить, что там наговорил Ляхтич — наверняка, что-нибудь отвратительное о нем, Фэше. Что он приставал и еще что-нибудь в таком духе. Но ничего хорошего ждать точно не стоит.

— Он сказал, что вы двое встречаетесь. Это правда?

Фэш вздрагивает.

— Д-да, дядя.

Он н е в е р и т.

Боится поверить.

Это безумие. Ничем не замутненное сумасшествие.

Он совершенно точно сходит с ума.

*

Губы у Ляхтича такие же безумные, лихорадочно-горячие, обжигающие. Его тело — сборник сонетов Шекспира, скопление звезд во Млечном пути, хитросплетение вен, сухожилий и мышц, обнимающих кости. Ладони Фэша скользят с востока на запад, захватывают воротник чужой рубашки, выглядывающей из-под зимнего пальто, и он толкает выдох прямо в чуть покрасневшее ухо.

С неба сыпет безумный снег.

Мир сужается до одной-единственной точки — это первая снежинка, упавшая на его горящие смущением щеки.

— Ну что, вы готовы? — Василиса обнимает ладонями черный термос, похожая на миниатюрное зефирное облачко. Фэш просто знает это, потому что слышит ее скрипящие по ватно-белому шаги, а еще аромат мятной жвачки, смешанный с кофе.

В левой ладони — ручка нового чемодана, в правой — холодные пальцы Ляхтича. Нереальный контраст.

— Г-готовы, — дрожа, хрипит Фэш. Ему и холодно, и жарко. Он спотыкается, когда бредет по обледеневшей дорожке, въевшейся в память настолько глубоко, что он вспоминал ее почти каждую ночь, начиная с той самой.

Роковой.

— Ты и в Академии мне нянечкой будешь? — старается усмехнуться, но — слишком страшно. Слишком безумно.

— С этой ролью прекрасно справится Ляхтич, — фыркает Василиса, следуя за ними по пятам. — Прошу прощения, профессор Ляхтич. Тем более, ты в этом году выпускаешься, поэтому я буду приезжать лишь на выходных, чтобы проверить, как вы тут.

Фэш снова фыркает.

А потом настороженно замирает. Знакомый смех пробивает заслон из уютного волшебства, подаренного Маркусом и его мягкими губами, насквозь. Разбивает его в дребезги.

Фэш чувствует, как замирает Ляхтич. Как напрягается и крепче сжимает его дрожащую ладонь. Только Василиса продолжает свою бездумную болтовню обо всем и ни о чем одновременно.

— …Я, как обещала, привезу тебе ватрушки. Попробовать, по маминому рецепту. Обещаю, они не оставят тебя равнодушными.

— Привет, Ник, — голосок тонкий, как у кисейной барышни. Фэш тут же хмурится в чернильную пустоту и шепчет едва слышно, но только чтоб Ляхтич услышал: «В какой он стороне?»

Чужие широкие ладони с холодными длинными пальцами мягко его поворачивают немного влево.

— Эм-м, доброе утро. Профессор Ляхтич и… Фэш?..

Голос его звучит полувопросительно, будто не уверен, забыл. Фэш забыть не мог. И поверить, что Лазарев забыл тоже.

Ник был мягкий, теплый, приятный и уютный. Пах ромашковым чаем и медом, песочным печеньем и овсянкой с вареньем. В таких людей хочется укутаться, как в плед. Хочется укутаться до тех пор, пока не понимаешь, что мягкая ткань утыкана иглами. Не острыми, нет. Тупыми и ржавыми, но это еще больней.

— Ага, типа того, — Фэш широко улыбается.

— Ты вернулся… учиться?

— Ну не с тобой же хуи пинать.

— Фэш, — шипит Василиса, пихая острым локтем его в бок.

— Драгоций, — вторит ей Ляхтич, — Фэш уверен, — закатывая глаза и довольно улыбаясь.

— Ой, я хотел сказать гулять.

Фэш чувствует растерянность Ника. Она густая и терпкая, но ее можно черпать ложками. В ней можно утопиться.

— А это твоя девушка? — наверное, он об Огневой. Фэшу уже становится неинтересно. Лазарев надоедает, потому что теперь он не нужен, чтобы отвлечься. Отвлекаться не от чего. И не от кого.

— К счастью, у меня уже есть парень.

А потом Ляхтич просто ловит его губы своими в очередной раз и тянет за собой в сторону Академии, оставляя изумленного Лазарева позади.

Василиса, закатывая глаза, идет за ними.

— А какой милый мальчик-то! Сразу видно — нормальный, понимает, кто кому судьбой на самом деле предназначен, — бурчит она на русском, но Фэш уже не слушает.

Ему плевать.

Ему так потрясающе плевать на все вокруг, когда

эти губы

целуют

т а к.

Комментарий к 4. Научи меня летать

это еще не самая последняя точка

https://vk.com/wall-142914022_55

========== 5. Пой же, пой ==========

Наша жизнь — простыня да кровать.

Наша жизнь — поцелуй да в омут.

Пой же, пой! В роковом размахе

Этих рук роковая беда.

Только знаешь, пошли их на хер…

Не умру я, мой друг, никогда.