Древняя дьявольская волшба озаряла место, где не было ничего и все — одновременно. Идеальная ритуальная зала.

Перед глазами вспыхивали огненные цветы, она надломом выгибалась в разные стороны, шатало, штормило. Это был первозданный ужас, дикая первородная мощь, хтонический дух.

Тело билось в конвульсиях, танцевало свой кривой и ломанный танец смерти, как та самая снежинка. Только здесь — огонь.

Бушующее море адского пламени, только теперь она в нем не тонула — танцевала на чужих костях. Ослепительно-белая зала сверкала кроваво алым. Медные переливы ее голоса продолжали сплетать дикую вязь первородного ритуала.

Появилась резная дверь из черного дерева.

Она распахнула глаза, и открылась дверь.

Только вот за ней был не выход, — нет-нет-нет, выходом была она сама, — за ней было зеркало. Чернильно-черная кожа, пропитанная алыми всполохами, — тлеющий уголек, непослушное, змеиное пламя кровавых волос, острый угол ослепительно-белой усмешки, клыки прорывались сквозь тонкие губы, хвост, покрытый смертельными наростами-стилетами, кожистые крылья и…

Глаза. Ослепительно-синие, без радужки, сплошной белок цвета моря, больной контраст, олицетворяющий ее сердце — простое, человеческое.

Только вот она — не человек. Не демон. Не ангел.

Антихрист.

Само адское пламя.

*

Норт скучающе смотрел вокруг — в кои-то веки библиотека Призрачного замка пустовала. Рядом сидела зевающая Николь, прижимала к себе какую-то книжонку со сказками, пока он рылся, искал информацию о себе, не зная, что тем же самым занималась его старшая сестра почти шесть лет назад.

Такие, как он, бастарды, полукровки, могли стать демонами. Почему-то именно мужчины. Наверное, потому что и Правителями Преисподней до Василисы были только они.

Обеих его сестер ждала куда менее приятная участь. Он представлял ее, Дейлу Огневу. Представлял ее тонкие руки, белоснежные волосы, милую детскую улыбку, беззащитную, как у Николь, сильное сердце, вытерпевшее годы без семьи.

Хотя, кто знает. Быть может, хоть у нее из них всех получилось. Быть счастливой. Любимой.

Василиса от них отличалась, красноволосая, вредная, взрослая, едкая. Он был уверен, Люцифер девчонку любил. Хотя бы потому что ее он п о м н и л. Не забыл, привел, сделал демонессой, Повелительницей.

Оставшихся же трех огневых ждал один исход. Смерть. Одиночество. Отсутствие родного отца.

За это Норт ее и не любил, Василису. Она отличалась.

Но, что забавно, заботилась о них. Переживала. Хоть и была другая.

За это Норт ее и любил, Василису. Потому что даже в воздухе как-то ощущалось — они семья. Они были самой кроной этого огромного ветвистого дерева Правителей Преисподней. Династии Огневых.

Крона эта была изумрудно-зеленая, насыщенная, цветущая, но под ней — обгоревшие и истлевшие в языках пламени ветки. Дотла.

Все живое в пепел и золу. Вот что делала с ними Преисподняя. Практически единственный минус этого идеализированного мира.

Поэтому и тянуло домой, на Землю. Даже в приют, где было нехорошо. Там не витал запах крови в воздухе. И паленой плоти.

Пылинки лениво скользили, кружились в воздухе, подсвеченные кровавым солнцем. Норт лениво листал страницы какой-то книги, когда на старинный листок упала первая алая капля.

Он поднял взгляд.

Узнал ее сразу. Пугающую и чертовски сильную в своем сломленном великолепии. Сияющее пламя, обжигающее, смертельное, вселяющее ужас, первородный, неконтролируемый, хтонический.

Вздрогнул.

Но не узнать не мог — в пугающей красоте угадывались знакомые черты, синие-синие глаза светились чем-то знакомым.

— Где Драгоций? — голос прорезался помехами, словно она уже не здесь, не в Преисподней, а где-то в своем, отдельном измерении. Скулы сводило от страха. Он нечаянно уронил томик.

Проснулась Николь.

— О, Василиска, — девчонка счастливо улыбнулась, зажмурившись и потянувшись. — Ты… такая яркая, — подошла и обняла. Синий свет острых глаз засиял отчетливее. Глаза слезились от боли, от света, кожу опаляло жаром.

Норт наконец отмер.

— Он с лордом Ляхтичем, вроде, — подумал и добавил едко: — Повелительница.

— Не ерничай, — усмехнулась ослепительно-белыми клыками. Обняла Николь в ответ, прижала к обжигающему черному телу, осторожно, не желая причинить боль, оставить отвратительные ожоги. Заботилась.

— Что ты с собой сотворила? — глаза закатил. Василисы он не боялся в любой ипостаси. Это ведь была она. Отличалась, но — Огнева. — Так теперь модно?

— Так теперь страшно для Драгоциев, — отодвинула вновь засыпающую Николь, пригревшуюся в объятиях сестры. — Норт, отведи ее в покои, пусть поспит. А мне пора спасать нас. И наш мир.

И ведь не про Ад говорит, нет. Про их мирок Огневых, про родную ей Землю. Про обыкновенных людей, не способных защитить себя самостоятельно. Дорогих ей.

И ему.

— Я могу чем-то помочь?

Василиса на секунду задумалась, ее тело запылало чуть ярче, все больше всполохов прорывалось сквозь чернильно-черную кожу.

— Уложи Николь, а потом изучи документы, которые я оставлю у себя в покоях. Там же я оставлю парочку заметок и необходимых заклятий. Разучишь, на всякий случай. А еще важный вопрос — как сделать так, чтобы демон больше не принадлежал к определенному роду, но при этом не терял в правах? И, конечно, магической силе?

— Я… подумаю. Это, правда, больше к судебным тяжбам, а не экономике, которую я изучал в гимназии.

— Подумай. Если что, библиотека рядом. Просто у меня правда уже не осталось сил думать над этим.

— Ты же уже освободила своего глупого Драгоция?

— А речь не о нем, — Василиса болезненно усмехнулась, обнажив клыки.

*

Николь бродила по пустым коридорам, заглядывала в пыльные окна, протирая их рукавом чистой мантии — интересно. Лучи алого солнца отражались на ее светлых волосах, она ловила их пальцами, сплетала незримые узоры — знала и чувствовала — так правильно.

О сестре она уже позаботилась. Языки пламени оплетали тело Василисы, как защитная броня, с каждым днем Николь творила новый слой. В приюте учили — вода камень точит.

Медленно, но неустанно.

В приюте били. Линейкой по рукам — за непослушание, розгами, сажали на гречку, чтоб та набухала от крови и прорастала, прорастала в острых коленках, причиняла боль, разрывала кожу, вплеталась в кости. Николь в ночной черноте шептала ей комплименты, обещала, что посадит потом ту в хороший чернозем, когда гулять пойдут, только сейчас — сейчас не надо.

Книжек у нее почти не было. До войны были, а потом бомбежки, кровь, страх — и ничего не осталось.

А потом забрала Василиса. Обещала же.

Еще тогда, на войне.

А Николь ждала. Горячие соленые слезы капелью прорывались на холодный каменный пол, пока ее отчитывали за очередную провинность, которую она не совершала. Ну, не специально.

И шептала — она придет-придет-придет.

Она пришла.

Окружила вновь теплом и заботой, а Николь еще тогда, раньше знала и чувствовала — сестра. Семья. Об этом шептала природа в ту расцветающую кровавую весну. Набухающие почки рождались с этим тихим таинством — а Николь умела хорошо слушать.

Она знала о том, как болтливы красивые кровавые розы в семейном розарии, как молчалив и угрюм старичок-дуб, как любвеобильны острые на вид и ядовитые колючки, оплетающие Призрачный замок. Николь любила подходить к ним, поглаживать нежно самыми подушечками пальцев и обещать заботу и тепло от кровавого солнца, что вот-вот взойдет.

И от мягкой силы своей сестры.

Теперь Николь чувствовала, как ее путы вспыхнули, укрепились сталью адского пламени, стали острым скелетом и защитной броней Повелительницы. Она не зря старалась. Все это было не зря.

Николь улыбалась, радостно засыпая, зная — скоро придет и ее час. Об этом тайком поведали цветки черешни около дома, в котором жил Леша, друг Василисы.

Сама Василиса Огнева была сильная — теперь даже слишком, но даже самым сильным нужна поддержка, Николь это понимала. Как растения не могут без воды и солнца.