— Василиса Огнева, — произнес ее имя один из демонов, сидящих рядом с отцом, и Василиса на негнущихся ногах медленно последовала ко вновь прозрачному камню.

Когда она, свистяще выдохнув, положила руки на камень, то успела подумать:

«А отец-то все предусмотрел. Даже платье с открытой спиной подарил, чтобы не испортить его потом, когда вырастут крылья».

Василиса содрогнулась от таких ужасающих мыслей и вспышки боли, прошедшейся раскаленным железом вдоль позвоночника. Ее кости будто ломались, вырастали заново, но под каким-то неправильным углом, и срастались, покрываясь тонкой черной кожей и такими же перьями.

Камень под ладонями Василисы искрился зловещим, багряно-красным светом.

А когда вдруг боль исчезла, Василиса услышала, как ее зовет Фэш.

И с чистой совестью, в очередной раз за эту неделю, грохнулась в обморок.

========== Глава четвертая, «Поцелуи в качестве аргументов» ==========

Крылья у меня выросли — да лететь некуда.

(с)Иван Тургенев, «Ася»

Утро в комнату Василисы пришло с ее хрипящим кашлем, стоном, полным боли, и яркими, мельтешащими перед глазами пятнами. Зимнее солнце заливало зеленую комнату своим холодным светом, и именно от него девушка проснулась.

За окном кружились листья, срываемые сильными порывами ветра. Они летели куда-то в неизвестность, повинуясь неведомой силе. Выписывая неизвестные пируэты, они стремились в серое небо, но падали на землю под тяжелыми каплями дождя. Сейчас листья могли показаться тусклыми и грязными, — последний день осени, как-никак, — но, если приглядеться, можно было бы увидеть их красоту. Каждый изгиб листа был уникален, отчего они делались совершенными. Прекрасными.

Василиса попыталась приподняться на подушках, чтобы присесть и увидеть не только мир за окном, но и место в котором она находилась, и зашипела от боли. Возле ее кровати в кресле спал уставший и явно изрядно измученный чем-то Фэш Драгоций, увидела она его настолько, насколько позволяла неестественная поза, повернуть в которой голову без боли было нереально.

Вздохнув, Василиса начала восстанавливать в голове события вчерашнего дня и тут же словно бы опять ощутила жжение в районе лопаток и последовавшую за этим нереальную боль, смешавшуюся с ее отчаянным криком, на который не откликнулся совершенно никто.

Сморгнув непрошенные слезы, она посчитала до двадцати, стараясь снова уснуть и забыть произошедшее, как очередной кошмар. Крыльев у нее сейчас не было. А в кресле мог сидеть и спящий Лешка, в темноте не разобрать.

Мозг по-прежнему отрицал все происходящее.

Василиса и не пыталась его переубедить.

*

Василиса резко села на кровати, запоздало удивившись отсутствию боли в спине и руках, что были бережно перемотаны белоснежными бинтами.

В кресле больше никого не было, и девушка не могла бы определить, снится ли ей весь этот демонический мир ее больному сознанию, или все, здесь находящееся, — реальность. Неприятная, липкая и холодная реальность.

Стараясь не шуметь, Василиса приподнялась на кровати и сползла с нее, заглядывая в окно, из которого на нее игриво поглядывал искрящийся в рассветных лучах серебристо-серый снег.

Зима приходила в Преисподнюю быстро и стремительно, накрывая все поверхности весело-скрипящим, серым, как небо, снегом. Не белым, но по-своему прекрасным, особенным, как бывает только здесь.

В такие дни чернильные облака расходились в стороны, пропадая из вида и открывая ранее смущенно-спрятанное алое солнце.

Василиса, отогнав лишние мысли, медленно подошла к платяному шкафу, грозно нависающему над всеми, входящими в зеленую комнату. Выбрав из своих вещей бежевый свободный свитер, — она отчего-то не хотела, чтобы что-то соприкасалось с ранее измученной кожей на лопатках, — теплые черные джинсы, девушка быстро в них переоделась из свободной белой мужской рубашки, непонятно как оказавшейся на ней.

Василиса подошла к зеркалу и так и застыла в изумлении. Ее волосы, знакомые с детства рыжие волосы стали ярко-красными, полыхающими сильнее, чем пожары в Ночь Костров после Дня Гая Фокса в Англии*. У небесно-голубых глаз, бывших ранее гордостью Василисы, изменился оттенок на более насыщенный, джинсовый-синий, со слегка вертикальными зрачками.

Девушка испуганно вздрогнула и вцепилась ногтями в запястье на правой руке, чтобы отрезвить болью мечущееся в ужасе сознание.

Василиса очень испугалась этих изменений и теперь поняла отчетливо — если в Преисподней к ее новой внешности отнесутся спокойно, то дома упадут в обморок и дьяволом назовут. Впрочем, если не вдаваться в подробности, то они особо не ошибутся.

Немного успокоившись, Василиса с опаской принялась расчесывать алые волосы, словно бы боясь, что в тот же момент они полыхнут, как сотни пожаров в лесах.

Они стали значительно длиннее, и теперь доставали практически до поясницы, но у девушки не было сил заплетать их, поэтому она собрала их в низкий хвост и натянула сверху черную шапку. Застегнув куртку по самое горло, Василиса, опираясь на свои воспоминания, поплелась к выходу из огромного каменного замка.

Она чувствовала себя Алисой в Стране Чудес, только вот в ее сказке чудес не было.

«Зато была боль», — мрачно подумала Василиса, наконец находя массивную дверь, ведущую в сад Пандемониум.

Бредя сквозь заросли в сторону знакомой полянки с поваленным деревом, она изредка останавливалась, вдыхая особенный аромат мороза и прислушиваясь к скрипам.

Казалось, снег хрустел даже в тишине. Чуть потрескивал, словно костер, хотя был чем-то совершенно противоположным огню. Быть может, он хрустел под ногами от удовольствия. Или, наоборот, от боли?..

На поляне Василиса увидела Фэша, с поразительным упорством гребущего снег лопатой, и тихую, бледную Захарру, что, поджав ноги под себя, сидела на холодной коре дерева, укрывшись собственными крыльями от ветра, и читала какую-то книжку.

— Добрый день, самоубийца, — с улыбкой окликнул Василису Фэш, не отрываясь от работы.

Холод стоял такой, что сказанные вслух слова словно хрустели, как и снег под ногами.

Василиса зябко повела плечами от холода и, зевнув, подошла к Фэшу, отбирая у него легкую лопату и методично принялась за работу сама, даже не спрашивая, зачем.

Ей нужно было согреться, ему — отдохнуть.

— Тебе идет красный, — с усмешкой заметил Драгоций, усаживаясь рядом с сестрой. И тут же посерьезнел: — Как спина?

— Ничего так. Вроде умирать не собираюсь, — вздохнула Василиса, а Захарра понимающе улыбнулась ей, не отрываясь от книжки.

Снежная гора все росла и росла под ритмичный скрип снега под подошвами кроссовок, и девушка даже напевала что-то, стараясь не отвлекаться на Фэша. Он все это время смотрел на нее. Даже не так, он смотрел в нее.

Взгляды подобны прикосновениям. Они бывают случайными, мимолетными и ничего не значащими. Так тебя могут пихнуть в магазине или задеть в школьном коридоре. Так по тебе могут скользнуть взглядом, не задерживаясь ни на лице, ни на волосах. Как по неодушевленному предмету.

Бывают и другие. Прожигающие все защитные оболочки. Это подобно грубому прикосновению, когда тебя отпихивают в сторону, желая сделать как можно больнее. Так смотрят, что радужки глаз сверкают недобрыми намерениями. И хочется отодвинуться, отойти, закрыться от них.

А бывают и такие, что тебя пробирает дрожь. Это как мягкие прикосновения пальцев к руке, когда кажется, что твое тело — сплошной нерв. Будто прикосновения оставляют ослепительные пятна на коже.

И взгляды, подобные этим прикосновениям, просто вымораживают своей искренностью. Как будто человек собрал все свои чувства в огромный, трепещущий ком и одним взглядом отправил в твою сторону звенящий ураган из мыслей, надежд и эмоций.

Василиса замерла, боясь дышать. Казалось, один посторонний звук — и все рухнет к чертям. Торнадо ощущений вокруг нее вдруг рассеется, когда Фэш отведет глаза.

И прежде, чем это случилось, Василиса бросила лопату на пол и, поскальзываясь на снегу, подбежала к Драгоцию, застывшему ледяной статуей, бастионом Снежной Королевы.