— Какая-нибудь леди обязательно одолжит тебе свое вечернее платье. Но, уверяю, тебе будет не до этого. Как только увидишь красоту на главной площади — не захочешь уходить до самого утра, а в платье будет прохладно.

— Вот увижу, а там и посмотрим уже все, — сварливо отозвалась Инга, заправляя выпавшую из пучка прядку за ухо. — Только сначала посидим у нас, на салюты посмотрим и родителям угощений занесем — не все же это нам одним есть!

— А мы можем, — кивнула Василиса. — Да ведь, Фэш? Демоны же могут управлять временем в мире людей, и мы все-все успеем?

— Успеем, — согласно кивнул Фэш, заканчивая с картошкой. — Инга, я могу закурить?

— На балконе — вполне, — кивнула Рознева, укладывая салаты в разноцветные контейнеры.

— Я тоже выйду, — тихо обронила Василиса. — Воздухом подышать.

За окном снег перемежался с мрачной грязной слякотью, небо отдавало пеплом, — и будто из Преисподней и не уходили. Морозный воздух хлестал по коже, не скрытой свитером, обжигая. Щелчок, — и в сумерках полыхнул маленький огонек. Фэш стоял молча, опираясь на балконную перегородку, а сигарета печально тлела в тонких пальцах. Василиса не знала, что именно ее дернуло, — то ли какая-то унылая, несвойственная празднику атмосфера в этот момент, то ли эта жалость к несчастному окурку, то ли еще какое сумасшествие, но.

— Можно?.. — и ладонь к сигарете потянулась.

— Смею ли я мешать Повелительнице? — выдохнул Фэш, отдавая средство своего успокоения. — Даже друг, надо же, — едва слышно добавил он.

Василиса промолчала. Она запуталась, очень и сильно.

И искренне понадеялась, что ее новогодним подарком будет распутывание этого клубка эмоций, в которые скаталась ее душа, ее оголенные до неприличия нервы.

Сигарета дотлела до фильтра, Василиса ее быстро потушила о собственную ладонь и бросила вниз с балкона.

— Я пойду помогу Инге, да начнем собираться.

— Как прикажете, Повелительница, — и едкая усмешка сверкнула в темноте.

*

— Ну что, домой? — радостно спросила Николь, сжимая ладони Лешки и Василисы в своих маленьких ручонках.

— Кому как, — не так радостно и более сомнительно произнес Лешка. Он с сомнением глядел на Фэша, задумчиво глядящего в сторону и в уме просчитывавшего координаты для телепортации. А потом на резную деревянную дверь, которую в этот раз он видел.

Они стояли на той же самой улице, почти тем же самым составом, но в этот раз в бездну летела не одна Василиса — они все.

— Краси-и-иво, — протянула счастливо Николь, закружилась, раскинув руки, и, смеясь, упала в сугроб. — А можно я побегу вперед всех?

— Кто-то соскучился по Джейкобу? — хитро улыбаясь, спросила Василиса, а сестренка засмущалась и все-таки рванула к воротам, захватив с собой Норта. В темном небе мерцали огоньки — пульсары, созданные слугами, серебрился падающий снег и вдалеке сияли разноцветьем окна Призрачного замка.

— Ну что, Лешка, кто быстрее? — хмыкнула Василиса, подобрала полы длинной юбки и первая же побежала. Друг, смеясь, помчался за ней. Инга с улыбкой покачала головой:

— Какие же они еще дети.

— Одна из них правит уже целым миром, а второй, насколько я понял, сам скоро детей завести планирует. Ужас.

— И не говори, — Инга подмигнула Фэшу. — Но ведь мы не позволим веселиться им в одиночку, верно?

И они припустили за своими любимыми, уже не дети, но так мечтавшие урвать еще хоть мгновение беззаботного детства. Вчера у них дешевые драмы, а завтра — война.

Но сейчас, сегодня — они живы. Они молоды и свободны. Они были вечные.

Любили, ссорились и мирились, целовались, творили глупости, пили, курили, сбегали по ночам из дома, танцевали до бессилия, проходили вместе через все — через предательство, через ложь, через войну, через потерю близких и эмоциональные расстройства. И всегда были рядом. Вместе.

В легких касаниях кончиками пальцев, в теплых объятиях, в поцелуях, в слезах и в истерике, в ослепляющей и затмевающей рассудок боли, в укусах, в ощущении, что вот, да, это твой родной человек, вцепись до крови в мои плечи, если тебе страшно, я рядом. Р я д о м.

И наконец эта зима. Шел пятый послевоенный год. И они были вместе.

*

На площади пели старинные баллады, голоса сливались в общий хор, ладони согревал горячий напиток — в этот раз Василиса пила глинтвейн. Аромат пряностей витал в воздухе, гвоздичка слегка горчила на языке, а корица заставляла вспоминать о великолепных французских булочках, которых им как-то довелось отведать с Мартой.

Николь поначалу жалась к Василисе, косо смотрела на толпу незнакомых демонов, но когда сестра схватила ее за обе руки, потащила к ближайшей гитаре и пустилась в пляс, позабыла обо всем. Позже она успела отведать уличных лакомств и выпить какао, по итогу уснув в объятьях Джейкоба.

У Василисы кружилась голова, но не от алкоголя — от счастья. Будто бы воздух был сейчас перенасыщен им, счастьем этим. Инга медленно кружилась в объятьях мужа, положив голову ему на плечо, освещаемая сотнями огоньков, вальсирующих вместе с ними в медленном танце, мерцая. Норт сидел где-то вдалеке на одном из бревен, когда к нему подошла какая-то молодая и не совсем трезвая демонесса и вдруг завела разговор. Он вдруг весь встрепенулся, гордо приосанился и начал рассказывать о том, что он родной брат самого Антихриста и уже завтра пройдет посвящение и станет самым настоящим демоном.

Василиса наблюдала это все, ласкаемая не обжигающими ее языками пламени, пока вдруг не заметила в его отсветах лицо Фэша, стоявшего в кругу невдалеке и подпевающего очередной балладе о любви.

— Иди ко мне, — шепнула она одними губами, после чего для смелости отпила еще глинтвейна. Василиса обняла его, крепко, расстегнув чужое пальто и всем телом прижавшись к мускулистой горячей груди, спрятаной под черной водолазкой. Сердце Фэша билось быстро и громко, в унисон с огненными часами, искрящимися прямиком в чернильной небесной глади и отсчитывающими секунды до Нового года.

Десять, девять, восемь…

Василиса прижалась к Фэшу еще сильнее, отбрасывая пустой стаканчик куда-то в сторону. Ветер сбивал шапки с голов, серебристый снег бил по щекам, а Огнева отчаянно цеплялась пальцами за чужую спину, укрытую тканью водолазки.

Семь, шесть, пять…

Алкоголь уже бил в голову, мысли путались, а они — глаза в глаза, и не шевельнуться. Его голубые глаза с синими вкраплениями были похожи на сияющие драгоценные камни, щеки и нос алели — то ли от близости, то ли от мороза.

И Василисе было тепло.

Четыре, три, два…

Она поцеловала его, подпрыгнув и закинув ноги ему на талию. Фэш не удержался на месте, и они, смеясь, повалились в сугроб. Серебристый снег контрастом сверкал в иссиня-черных кудряшках, из-за которых алел беззащитный кончик уха. И Василисе вдруг так захотелось его поцеловать, что она не удержалась.

Один…

Она посмотрела на замершего и усыпанного снегом Фэша сияющими глазами.

Живите! — кричал им весь мир, скрипел серебристый снег, ворчали салюты, шипел алкоголь, разливаясь, рокотало пламя костров, пели, сливаясь в унисон, голоса сотен и тысяч демонов, собравшихся здесь, на площади, чтобы точно так же, как и они, ж и т ь.

— Я люблю тебя, Фэшиар Диаман Драгоций, — прошептала она под грохот салютов, под бой часов, извещавших, что вот оно, Новый год наступил, счастья и удачи вам, глупые демонята и людишки.

Живите!

— И я это чувствую, действительно чувствую. Именно сейчас. Знаешь, Фэш, ты такой прекрасный, — слова лились из нее непрерывным потоком, она вся тряслась, а Драгоций же, наоборот, замер.

Живите!

— И я хочу, как Инга с Лешкой хочу, как мой отец с матерью хочу, как Ник с Астартом хочу — хочу любить тебя и быть любимой в ответ, хочу просыпаться в твоих объятиях и думать — значит это кому-нибудь нужно, быть с тобой всегда, вечно.

Живите!

— И я не знаю, что будет завтра, не знаю, выживем ли мы, не знаю — и знать не хочу. Сейчас, сейчас я хочу быть с тобой, и я так люблю тебя, так… Я ни за что не буду пользоваться твоей любовью, как моя мать, и ни за что не брошу тебя, я всегда буду рядом, обещаю, клянусь. Но мне страшно.