— Ты же его видела уже.

— Я его тогда не рассмотрела.

— В следующий раз рассмотришь. Но это будет явно не сегодня, — Фэш вдруг чему-то усмехнулся.

И почему Василисе в этот момент показалось, что они говорили совсем не о хвосте?..

— Обещаешь?

— Конечно.

Василиса прикрыла глаза и облокотилась на теплое плечо черноволосого демона. И в этот момент вдруг стало хорошо. Так уютно, так просто и по-домашнему, будто рядом сидела Марта и рассказывала, что сегодня было нового на работе. Или Инга принесла ей еду в контейнере, которую Василиса конечно же не съест, наполняя тишину ничего не значащими шутками, а также забавными историями о семейной жизни с Лешкой, что ее каждый вечер дома ждет. Или Джейк сидел рядом с ее кроватью и в привычной надменной манере делился новыми сплетнями среди аристократов.

Ей было хорошо сейчас. Так просто и легко, как бывало слишком редко, особенно в последнее время.

— Кстати, Фэш, а почему это Николь говорила мне, что ты разрешил ей называть меня Лиской? Кто тебе давал такое право, а, Фэшик? Фэ-э-э-эшик, Фэ-э-эшичк—

А он вдруг взял и поцеловал ее. Накрыл ее губы своими, мягкими, обветренными и очень теплыми. До одури такими знакомыми.

Он целовал ее, а Василиса просто замерла, чуть приоткрыв в изумлении губы. А потом отпрянула.

— З-зачем? Зачем, Фэш? Я ведь… я ведь… я ведь ничего не чувствую.

Совсем.

Комментарий к Глава третья, «Горько-сладкие попытки жить»

ну и вот, в общем-то.

========== Глава четвертая, «Танцуй полумесяц» ==========

Но близится день, и пока не расстались

Рискну пригласить полумесяц на танец…

(Танцуй) Танцуй, моя радость, танцуй!

Танцуй, полумесяц, на поле тюльпанов

Луна, расцвети самым ярким бутоном

Богини, что с неба упала.

pyrokinesis — танцуй полумесяц

Пустота.

Терпко-горькая, густая, оседающая в горле противным кашлем, глухая, всепоглощающая. Вместо души она. Вместо жизни.

По утрам мир какой-то блеклый, черно-белый. Василиса заметила это еще в детстве, где хлопья с молоком, горячий сливочный какао и поцелуй в щеку от Марты на завтрак. Бесконечные сборы в школу, быстрая прогулка с Лешкой мимо парка, мимо всех тех ярких вывесок магазинов, в которые очень хотелось попасть.

По утрам мир чертовски-безумный, мчащийся куда-то, как скоростной поезд, на котором они с Мартой ездили к загородному домику у моря летними вечерами.

По утрам мир выцветший.

А у нее сейчас такая вся жизнь.

Василиса сидела, чувствуя под собой шершавую кору старого поваленного дуба и… просто плакала. Это была боль, та самая, что раньше ежедневно наполняла ее будни, та самая, сумасшедшая, от которой хочется просто самоуничтожиться, больше н е с у щ е с т в о в а т ь.

Это была ее реальность. Горькая, одинокая, запутанная и загадочная.

Она вспоминала теплые мягкие губы, нежный долгий взгляд, такой полу-счастливый, горячий и вдруг наполняющийся горькой леденящей сердце болью. Будто глинтвейн ключевой водой разбавили.

Безумный контраст.

Она услышала шаги и догадалась, чьи они, гораздо раньше, чем тяжелая ладонь опустилась на ее плечо.

— Я в курсе того, что произошло прошлой ночью.

— Откуда же?

— А ты, сестренка, похоже забыла, что я Высший. Мне доступно многое. Будущее во всей его неповторимой многогранности — тоже.

— А ты, братишка, похоже забыл, что я тебе вовсе не сестренка.

— Брось, Огнева, мы столько пережили вместе, что я тебе уже гораздо ближе, чем родной брат. Я бы предложил стать чем-то большим, если бы не твое тяжелое отношение к любого рода привязаностям.

Василиса горько усмехнулась, сжав в ладонях ткань платья.

С ветки вдруг вспорхнула дикая птица, и ветер поднял первые пожелтевшие листья с еще изумрудной травы. Надо же… еще вроде август, но по утрам уже так холодно и тоскливо, сыро и промозгло, как у нее в сердце. Листья желтеют и опадают. Природа прощается с летом.

Маар присел рядом и улыбнулся. Он показался ей все тем же, что при первой встрече: там, в земном госпитале. Эти воспоминания были выцветшие, бледные, как сегодняшнее утро. Эмоции. Их у нее отобрали. Но Маар был все тем же: ярким, добрым, солнечным. Жизнерадостным, искренним и чистым.

Ей не было места рядом с вот такими хорошими мальчиками с добрыми улыбками и искристым юмором. Но они почему-то каждый раз пробирались к самому ее сердцу и застревали там так, что не вырвать, не выкорчевать.

Маар был действительно родным.

Но Фэш был роднее.

Фэш был.

И, наверное, стоит его простить за поспешность, верно?..

Ведь он тоже искалеченный, измученный, ж и в о й.

Перед глазами сверкнуло выглянувшее из-за облаков солнце — улыбка Маара росчерком по милому детскому лицу.

— Вот и отлично, — только и произнес он, приподнимаясь с коры старого поваленного дерева.

— Спасибо, — выдохнула почти даже радостно Василиса, прикрыв глаза.

— Мне-то за что? — хитро улыбнулся Маар; его кроссовки зашуршали по ковру из ярко-зеленой травы и солнечной листвы.

Василиса не шевельнулась. Улыбка робко скользнула по ее губам.

Возможно, это и есть… радость?..

*

Василиса прикусила губу до крови; алая капля багряным закатом растеклась на очередном документе. Небо за окном было практически такого же цвета. Карминово-красный.

В соседней комнате на ее кровати сидела Николь, листая страницы новой раскраски. Василиса почти представила, как если бы рядом сидел Фэшиар Драгоций и учил ее раскрашивать аккуратно, не выходя за чернильно-черный контур. Это была практически семейная, идиллическая картинка, которой Огнева даже не позволила всплыть перед глазами.

Это было нечто из ряда запретного, из серии «а что, если бы…», именно из той серии сюжетов, какие никогда и ни при каких обстоятельствах не произойдут. Просто не могут.

Перо со скрипом скользило по чистому пергаменту, Василиса зевнула. Буквы перед глазами расплывались, как краски на палитре.

Как мысли в ее сумасшедшей голове.

Те самые, безумные, от которых дыхание почему-то заканчивается. И сердце больше не бьется.

Оно, если подумать, и не должно.

Василиса ведь мертвая практически. Бесчувственная, пресная, пустая. Таким не место среди живых. Искренних, ярких и, да, пожалуй, живых. Настолько, что зубы сводит, что дыхание прерывается, что пальцы подневольно прячутся в кулаки.

Небо за окном было карминово-красное. Цвета ее волос. Цвета крови.

Цвета этой невероятной боли, которая почему-то все не проходит, не проходит, хотя ее вроде как излечили. Да только это вросшее, это уже пустившее корни.

И Фэш, как бы ни хотел, от этой боли не избавит.

(Он только добавит к ней новую).

*

Четкий тройной стук, как с азбуки Морзе, разорвал тишину. Ладонь с сережкой замерла в нескольких миллиметрах от уха.

— Входите, — произнесла Василиса несмело, чуть охрипшим голосом. Она сидела и читала какой-то пыльный роман из библиотеки Кровавого замка больше пяти часов. Он был глупый, неинтересный, но эта скука — именно то лекарство, которое ей требовалось. Ее жизнь и без того была переполнена красками, и эта простота и серость спасала.

Несколько раз к ней приходила Николь — робко и по-прежнему несмело, чтобы позвать сначала на обед, а затем на ужин. Оба раза Василиса отказалась. Она совершенно не чувствовала голода — впервые за долгое время ее переполняли эмоции, она была сыта ими по горло. И мысли в ее голове занимал только один демон.

Василиса временно сбежала в Кровавый замок, но ее отыскали и здесь.

Всегда находят. Они все.

— Повелительница?.. — голос, такой родной, немного с хрипотцой, точно лезвием по ее оголенным нервам. — Я пришел сказать, что… кхм… не отступлю.

— О чем это вы, Фэшиар?

Она несмело скользнула взглядом по его лицу и тут же обожглась — чуть едкая насмешка скользнула по красивым губам, искривив их.

— О том, самоубийца, что никакое бесчувствие меня не остановит. Я научу тебя любить заново. Я научу тебя жить, Василиса.