— Добрый день, Повелительница, — госпожа Афелия почтительно поклонилась, бесшумно затворив резную изящную дверь. — Вы совершенно не изменились с нашей давней встречи. Отвратительные манеры и безвкусица, — казалось, эту демонессу совершенно не смущало то, что она говорит со своей Повелительницей. Она, как всегда, придавала одним лишь звучанием своего голоса легкий налет сладкого ужаса.

Прямая и звонкая, как струна. Изящная, тонкая, в строгом бежевом платье, с собранными в аккуратную косу волосами. Идеальные манеры, четко проработанные интонации речи, годами выученная невозмутимость с привкусом безразличия.

— Добрый день, госпожа Афелия. Вы также ничуть не изменились, — Василиса одарила демонессу спокойной полуулыбкой, встала с кровати, поправив летний сарафан, и кивком поприветствовала стоящую.

— Я подобрала вам легкое летнее платье для прогулки по городу, изящные босоножки на танкетке и аккуратную прическу.

— Хорошо, — отозвалась Василиса и прикрыла глаза.

Ей не хотелось ничего, просто лечь и лежать. Просто не думать ни о чем, застрять где-то посередине, не зная проблем выбора.

А выбирать нужно. Прямо сейчас, в этот момент.

Выбирать нужно всегда.

Между спокойствием и жизнью.

Между своей зоной комфорта и риском.

Между умирать пустым или чувствовать. До последней секунды чувствовать.

Все то, что копится, копится-копится у других под нервами, пульсирует по нервным окончаниям, а потом вырывается единым потоком. И все на тебя.

Никуда не деться, не скрыться.

Никак.

*

— Добрый вечер, Повелительница.

Склоненный в почтительном поклоне.

Фэш стоял. Он просто стоял.

В старинном фраке, что так до одури естественно смотрелся на нем, будто тот носил подобную одежду всю жизнь. Может, так оно и было.

Темные волосы, едва-едва волнистые. Сверкающие бледные глаза с перламутровым отливом. Спокойная улыбка, едва ли пропитанная истинным спокойствием. Бледные тонкие пальцы, сжимающие ручку двери.

Высокий, мрачный, пугающий. Скала в бушующем океане жизни.

Сильный, заботливый, добрый иной раз.

Смелый и невероятно красивый.

Такой ж и в о й, что Василисе тоже хочется жить.

— Добрый вечер, лорд Драгоций.

Платье пришлось подгонять по фигуре, потому что Василиса оказалась ходячим скелетом. И это, на самом деле, удивительным не было. Василиса видела еще давно это в своем отражении.

И все-таки считала, что сегодня она выглядит на удивление здоровой и спокойной. Почти живой, сильной и даже, наверное, красивой.

Фэш взял ее под руку, и от этого мурашки пробрали ее до самых костей.

И что-то вдруг произошло. Василиса начала рассказывать. Сначала голос ее был тихим, слабым, но потом уверенность нарастала, звук креп, зазвенел, зазвучал громко и отчетливо.

Принялась говорить о том, как устала, как страшно было не чувствовать ничего, кроме боли и пустого серого «ничто». Как пытались помочь Лешка и Инга, как вскоре бросили все попытки и просто оставили в покое. Как возненавидела она его, Фэшиара Драгоция, его смех и улыбки, его усталый взгляд, его теплые поцелуи и сильные руки, его предательства, ложь и притворство.

Каждую секунду, с ним проведенную. И себя заодно.

Рассказала, как появился Маар, как появилась надежда. И потом растаяла. Как прекрасно было в мире Высших. И как горько было осознавать, что ты этому чудесному миру не принадлежишь.

И кто она, все-таки. Кто Василиса.

Ни ангел, ни демон. Не Высшая.

Антихрист. Нечто неподвластное любым законам, способное сотворить все из ничего и ничего из всего. Способное умереть за то, чтоб другие выжили.

Василиса говорила и говорила. О Марте, о детстве, о милых нелепых прозвищах и ее светловолосом рыцаре по имени Алексей. О том, какая Инга в прошлом дрянь. Как попала в Преисподнюю. Как ненавидела этот мир.

А потом полюбила. Вот так. До одури.

Вмазалась.

Как с ума сошла.

По нему, по этому бестолковому черноволосому демону.

Говорила и говорила, пропуская несущественное и даже не удивляясь тому, что в несущественные детали попали ее нелепая влюбленность в Лешку в третьем классе, несчастливые четыре с половиной года без эмоций и надежды на спасение, мелкие и крупные обиды и страхи, а существенными оказались мимолетные радости бытия, которые носишь в себе как само собой разумеющееся. Что-то, что способно дарить тепло, когда душе, кажется, уже не согреться, окоченев от потерь. Воспоминание о залитом солнцем гостиничном доме, о запахе меда и сушеных трав, о Марте, которая поет вполголоса, собирая их вещи, ведь через несколько дней очередной август канет в пустоту…

Ему было хорошо рассказывать. Фэш оказался изумительным слушателем, без глупых поддакиваний и кивков, оценочных возгласов и всего того, что рекомендуют «специалисты в области коммуникации». Василиса не заметила, как они дошли до главной площади Пандемониума, где зимой, в канун Рождества, жгут костры.

Фэш казался таким уютным, таким уместным в этот момент. И вспомнилась ее далекая первая зима в Преисподней, то ни с чем несравнимое счастье, что окутывало ее, пока она сидела на притащенном кем-то стуле, грея руки у костра. Как пила горячий шоколад и распевала песни на демоническом языке, казалось, знакомые ей с рождения.

Смеялась, лучисто улыбалась, кутаясь в плед и поедая булочки на пару с Фэшем.

Тогда было хорошо.

Сейчас, на самом деле, тоже было.

И когда она закончила рассказ, заговорил наконец Фэш.

— Думаю, теперь очередь моих откровений? Что ж, жил я в обыкновенном селе. Мои родители были простыми рабочими, грамоту не знали, как и я тогда. Жил я хорошо. В соседнем доме жил мой друг, Марк. Мы росли вместе, играли, работали в поле до вечера и бегали к морю, хотя это строго запрещалось. И вот, однажды что-то не так пошло. На нашу деревню опустился тяжелый мор. Сначала заболели животные, а потом начали и люди. У нас начали появляться язвы, чернеющие на бледной коже. И с каждым днем нам становилось все хуже. Городские лекари не находили лекарства. Даже царский лекарь не мог сказать, выживут ли люди, заболевшие этой напастью. А одной ночью, которую мы с Марком проводили вместе, нам стало совсем худо. Я чувствовал, что умираю. А потом передо мной появился светловолосый мужчина, серьезный и статный, непохожий слишком на наших деревенских. Он предложил нам выбор: остаться и умереть или выжить, но по его условиям. И мы согласились. Позже я узнал, что этот серьезный блондин красит свои волосы, потому что они слишком отдают рыжим. А еще Родион их выпрямляет и укладывает. И он — сам Сатана, Люцифер, Повелитель Ада. И тогда вот стало страшно. Ведь дьявол — это ужасно. Мы с Марком верующими были, как и все в нашей деревне. В церковь ходили, молились за здоровье и благополучие… Тогда-то наш выбор и обратился кошмаром. Мы сами оказались демонами, а чуть позже я узнал, что вся наша деревенька погибла от Сибирской язвы. А мы вот выжили колдовскими методами.

Василиса слушала, пораженная. Крепко сжимала запястье Фэша, продолжая идти.

Невероятно.

— Начали учиться, познавать демонические науки, а я каждую ночь отчаянно мечтал сдохнуть. Говорил даже об этом Марку, но он сильнее меня оказался. Быстрее справился со всем, быстрее смирился. Так и моим другом перестал быть. А я доучился до советника того самого Повелителя. Нашими с Марком обязанностями стали слежка и помощь юным демонам, что попадали в Преисподнюю тем же способом, что и мы, а не как те, рожденные в Преисподней. И ведь не менялись мы с годами, так и выглядели на свои семнадцать-восемнадцать, а потому прикрытием всегда было обучение в Академии. А потом Родион попросту правил память тем, кто с нами учился в те года, и они нас забывали. Вот так, ни друзей, ни союзников. Только титул и имя, которые тоже скоро забудутся стараниями Повелителя. Потом я также следил за сыном его. Учил его языкам и демонологии, стал ему другом, учился вместе с ним в Академии. И видел, как он пропадал, полюбив девчонку-ангела, что попала к нам в связи с этим экспериментом. Эту историю ты знаешь. Даже слишком отчетливо, правда, не знаю уже я, знакома ли тебе та ее часть, которую я для себя считаю самой темной.