Так папа еще был рядом. Хоть кто-то из родных людей был рядом.

Иногда, когда появлялось стойкое ощущение, что вот они, возьми да протяни руку, Марта и отец, Лешка и Инга, Захарра и Мари, Джейкоб, наконец, боль усиливалась до того, что Василиса теряла контроль над собой. Впивалась зубами в одеяло, тряслась мелко-мелко в агонии и прокусывала губы до крови.

Выцарапывала, выскребала их имена на спинке кровати, орошая ее слезами, разбивалась и разбивалась сотни раз. Уничтожалась, стачивалась, стиралась где-то под этими эмоциями, под этими «последствиями потусторонней магии», как говорил Маар.

Умирала и умирала.

Василисы Огневой не существовало уже давно. Одна лишь жалкая оболочка, которая отчаянно тянется к свету, как жалкий мотылек, мечтает-мечтает исцелиться в огне, как феникс, но боится обжечься. Снова обжечься, только теперь вот так, насовсем, сгорев и превратившись в пепел.

Вдруг раздался несмелый стук и через приоткрытую дверь скользнула маленькая тонкая ручка.

Василиса сквозь слезы улыбнулась, шмыгнула носом, вытерла одеялом мокрые щеки и покрасневшие глаза и положила на тумбочку недочитанную стопку документов.

— Входи, если хочешь, — голос, несмотря на старания, все равно сдал ее с потрохами: тихий, терпкий и хриплый, словно только-только с мороза.

— Привет, — Николь подняла на нее взгляд и несмело подошла к кровати. Села, прищурившись на мгновение.

— Ты можешь не стучать, если хочешь прийти. Тебе можно, — Василиса робко улыбнулась, подвинувшись, освободив Николь больше пространства.

Та несмело заползла с босыми ногами на кровати, придвинулась к демонессе и облокотилась на ее плечо. Ее пшеничные косички растрепались, и некоторые прядки сползли на плечи. Темно-синее платье чуть примялось и задралось, когда Николь согнула одну ногу в колене и подтянула к груди, обняв тонкими маленькими ручонками.

— Я не могу уснуть, — тихо пробормотала Николь. — Расскажи мне сказку.

Василиса почувствовала, как отчаяние немного притупляется, как отступает на время боль, как картинка перед глазами прекращает расплываться, а руки — дрожать.

— Ну, мой друг недавно подарил мне одну интересную книгу сказок, — протянула Василиса и потянулась к своей тумбочке у кровати, один из ящиков которой полностью занимала огромная тяжелая книга в кожаной обложке и с ярко-ярко синим камнем на застежке.

Под цвет ее глаз будто бы.

На ней были точно серебром прописаны слова на языке, который Маар назвал яванским, — «Легенды Высших». Книгу принес как раз Нечеловек, в один из тех дней, когда дышать было практически невозможно, а она то и дело падала в обморок. Руки и ноги тогда судорогой сводило, а изнутри разрывала непрерывная боль. И только одна мысль в голове — больно-больно-больно-больно.

До отчаяния, до звезд перед глазами, до истерики.

А потом ее ладони соприкоснулись с мягкой обложкой, и — отпустило. Все отпустило, стало дышать легче, и даже голова не кружилась больше. Книга эта была чем-то родным, чем-то привычным, чем-то из того мира, где у нее действительно будет место. Где тоже семья.

— А что здесь написано?

Василиса даже забыла, что Николь-то посвящение еще не прошла, она-то еще не могла понимать каждый из когда-либо существовавших языков.

— «Легенды Высших».

— А кто такие Высшие? — Николь подняла на нее не по-детски умный взгляд серебристых глаз.

И откуда берутся такие? Ярко-выраженные, стальные серые, едва припорошенные снегом, и в ту же минуту — туманные-туманные, неимоверно задумчивые, дымчатые, а на дне лед. О который бьешься почти случайно, почти удивленно, а потом подняться пытаешься — ноги разъезжаются.

Мысли тоже.

Николь была… была. Просто была.

Таких описать нельзя. Только шепотом или криком, но не пером.

Такие въедаются-въедаются. Николь въедалась. В самое сердце. Ощущалась кем-то настолько родным, что практически на одном уровне с Мартой. Ощущалась кем-то даже более.

Демонесса вновь виновато сморщилась — и этого прекрасного ребенка она бросила, предала буквально и неблагополучно забыла на чертовых пять лет.

— Ну, — Василиса задумалась, а потом вздохнула и решила сказать правду, ведь Николь — семья. Решила рассказать все то, что сама вычитала в этой огромной книге про Высших существ. — Высшие — это те, кто намного сильнее и ангелов, и демонов, и, тем более, обычных людей. У них есть свой собственный мир, куда чужим хода нет. У него нет названия, но древние племена, с которыми когда-то общались некоторые из Высших, дали ему свое название — Иман, что значит «вера». Высшие когда-то очень-очень давно путешествовали в другие миры, помогали тем, кому нужна была помощь, но люди начали завидовать им. Однажды они даже попытались убить их, веря, что так смогут забрать себе их силу. И Высшие разгневались. Они навсегда запечатали от людей свой мир, наградив каждого, как они того заслужили. Тех, кто помог им защититься, став живым щитом, они вылечили и даровали им множество возможностей. Тогда все люди обладали магией, Николь, слабой, конечно, по сравнению с магией Высших, но обладали. Но те добрые люди получили в подарок возможность понимать любой из языков, настоящие крылья и такое бессмертие, при котором человек мог сам решать, когда ему умереть. Он мог стареть, когда сам считал нужным. Таких людей прозвали ангелами. Те же, кто хотел смерти Высшим, лишились всех своих сил и памяти. Их изгнали в другой мир без возможности возвращения.

Василиса погладила засыпающую девчонку по голове, принявшись расплетать ее спутавшиеся волосы, водя по ним пятерней, а потом и мягкой щеткой, что лежала рядом, на тумбочке.

— А что с ними произошло потом?

Василиса улыбнулась.

— Как я и говорила, Высшие покарали своих обидчиков и вознаградили достойных, — волосы у Николь были мягкие, шелковистые. Они пахли медом и вереском, а еще чем-то сладким-сладким, как и должны пахнуть ее волосы. — А сами ушли в свой мир, навсегда закрыв дорогу туда для ангелов и обычных людей. А потом однажды, во время тяжелого мора в мире людей один ангел возжелал помочь им, но у него было недостаточно сил для этого. И он захотел стать равным по силе тому Высшему, что наградил когда-то ангелов и покарал неугодных. Ты наверняка хотя бы раз слышала его имя — его называют Богом во многих религиях. А тот ангел, Люцифер, пошел против ангелов и их безграничной преданности миру Высших. Он совершил много плохих поступков, как он считал, во благо и… Бог жестоко наказал его, лишив ангельских крыльев. И Люцифер пал. Он исчез, о нем больше ничего не слышали. Но он затаил свою обиду. Он нашел способ с помощью одного проклятого камня наделять обыкновенных людей невероятными силами, доступными лишь ангелам. У них даже были крылья, в отличие от самого Люцифера, но за них они платили ужасную цену — они становились бессмертными, но притом никогда не могли взрослеть, навсегда застывая в том возрасте, в котором превратились в ангелоподобных. Они стали называться демонами. Так Люцифер создал свою семью, свой мир, свою преданную армию. Этот мир прятался от глаз тех людей, что не пожелали следовать за ним, и от глаз ангелов, с которыми он с тех пор почти непрерывно вел ужасные кровавые войны. Так и появились три этих мира: Земля, Рай и Ад. Сейчас память о том, как все создавалось, уже стерлась. Теперь о Высших не знает почти никто.

— А Люцифер… кто он?

— Существует еще одна легенда, по которой Люцифер мог после каждого смертельного ранения в бою перерождаться в телах своих предков. Поэтому Люцифер — это наш отец был, а до того его отец, и так далее. А теперь это можешь быть ты, или, если верить словам директрисы приюта, в котором ты жила, — Василиса и Николь одинаково поморщились, вспомнив это ужасное холодное здание и противную демонессу, заведовавшую им. — Кто-то из тех двух родственников, о которых нам пока ничего неизвестно.

— А почему не ты? — спросила Николь сонно, стягивая с себя платье и оставаясь лишь в тонкой белой маечке и нижнем белье. Она скользнула под одеяло на подушку Василисы, а та принесла себе подушку с кресла с улыбкой.