Тем миром, где будет обитать обещанное хорошо.

*

Дни пролетели быстро. Перелистнулись, как страницы книжки. Перелетные птицы.

И вот Василиса вновь просыпалась в своей маленькой квартирке, где когда-то жил человек, которым она дорожила. Вновь с болью, криком, истерикой, несчастная. Но вставать и двигаться становилось проще — она вспоминала тот разговор, да и Маар Броннер стал все чаще мелькать в ее жизни.

По-прежнему была Инга с термосом, полным кофе, был Лешка со своей вечно неловкой улыбкой.

Но для нее по-прежнему больше не было.

Теперь была надежда. И вера. Ее Иман.

В этот раз она проснулась как обычно — Инга быстро забежала к ней, оставив завтрак в контейнере и литр свежего кофе, после чего умчалась на работу. Василиса завязала длинные волосы в пучок, неаккуратно стряхнув с кровати осыпавшуюся краску.

Каштановые крапинки рассыпались по белому ковру листопадом.

А потом — неожиданный звонок в дверь. Она, не раздумывая, пошла открывать — вдруг Инга забыла что-то важное, а ведь она уже опаздывает, нехорошо заставлять ее ждать. Звякнули ключи в замочной скважине, щелкнул механизм замка и.

И она увидела его. Мрачного, скованного в свои льды, измученного, такого шипуче-едкого, каким помнила из неэмоциональных, серых воспоминаний. Такого необыкновенного, до одури нежного иной раз, невозможного. Для нее — невозможного. Искреннего, чуть испуганного и сломленного. Видела в нем мальчишку, что глядел-глядел на нее своими чистыми, слезами умытыми глазами цвета голубого хрусталя сквозь прутья клетки, в которую сам себя запер.

И при виде его она не чувствовала ничего, кроме ненависти и боли. То самое новое чувство — радость — не жило рядом с ним, оно лишь умирало под его прикосновениями и взглядами.

— Нет-нет, только не это, прошу, пожалуйста, исчезни, тебя не существует, нет-нет-нет, — зашептала она в отчаянии, чувствуя, как горечь подкатывает к горлу. Перед глазами вставали сотни и тысячи убитых, та ужасная война, которая открылась для нее еще в тот момент, когда она шагнула в ту чертову красивую дверь и увидела эти глаза.

Сизые, с полыхающим алым огоньком в глубине.

У нее потрескались губы и кончики пальцев почему-то стерлись. А еще она пахла огнем, жглась дымом и пожаром. Василиса везде видела боль и все еще пугалась тени.

Да, своей.

И этого демона, что когда-то любил ее мать, что теперь смотрел на нее тем самым взглядом и топил-топил-топил в своих чувствах.

Собственных-то теперь у нее не было.

— Доброе утро, Повелительница, — он склонился в почти издевательском поклоне с этой своей изломанной, кривой усмешкой на губах.

Она не знала, что у него в душе — зола ли, пепел или еще догорающий мир? Не знала, почему он мучает ее одним своим присутствием, почему заставляет содрогаться в приступах истерики, почему он все еще рядом — вот, стоит, возьми да протяни руку, коснись его алебастровой кожи. И это страшно было. Что он так рядом, что он склонился перед ней, упал на колени, что он все еще здесь — как доказательство, что все, что она пережила, не бредовые фантазии, а очень по-настоящему.

Даже слишком.

— Н-нет, г-господи, то-только поднимись, пожалуйста, — прошептала она в отчаянии невероятно горьким голосом.

— Простите, Повелительница, если напугал, — его голос звучал как-то непривычно. Не таким она его запомнила. — По завещанию вашего отца, вы вступили на престол еще пол десятка лет назад, но в связи с вашей нестабильностью, делами Преисподней заведовал Николас Лазарев. Я так понимаю, письмо вы не прочли и даже не потрудились впустить летучую мышь в дом. Уведомляю вас сейчас — завтра утром я вновь явлюсь за вами, и вы должны быть готовы к отправке. Девять утра вас устроит?

И летучих мышей не было, она обычно спит по ночам. В эту ночь тоже — спала. Вернее, пыталась забыться в пустоте своих сновидений, как всегда. Чтобы хоть на секунду, хоть на одно чертово мгновение забыть об этой всепоглощающей боли, что рвет изнутри.

— У-устроит, — заикаясь, ответила она. И захлопнула дверь перед его лицом, вырвав конверт из рук.

По щекам покатились слезы, а она тут же сползла на пол, пытаясь нащупать телефон на тумбочке рядом. Ей нужен был Маар Броннер, Нечеловек. Ведь пока только он и Лешка на время избавляли ее от боли.

А Фэшиар Драгоций… он ей ее только дарил.

*

— Эх, не везет тебе, Лисенок, — женщина провела ладонью по вьющимся рыжим волосам. Подцепила гребешком отросшую за зиму густую челку и начала вплетать ее в косу. Хитросплетение рыжих прядей на свету сверкало, точно золото.

— Тетя, я нечаянно, правда, — девчонка вновь опустила взгляд на замазанную зеленкой ранку на коленке, что выглядывала из-под белых гольф. Юбка тоже ее скрыть не смогла.

— Знаю, — женщина улыбнулась, и девочка словно почувствовала эту улыбку, ощутила кожей, ведь, повернутая спиной, видеть ее не могла. — Просто будь осторожнее в следующий раз… я ведь переживаю за тебя.

Девочка прикрыла глаза, чувствуя аккуратные короткие пальцы в своих волосах, что собирают это растрепанное нечто во что-то более приличное.

— И подарок не забудь. Алексей на тебя очень обидится, если не получит диск со своей любимой игрой вовремя.

— Это да, — девочка рассмеялась.

— Готово, — женщина с грустной улыбкой развернула ее лицом к себе. Созвездия веснушек и нереально-большие голубые глаза — почти копия матери. — Какая ты у меня уже взрослая.

— Ну Марта, мне же всего девять, — девочка широко улыбалась. Она была солнечной. Сотканной из того света, который пропитывал каждый сантиметр этой маленькой комнатки, делая ее такой светлой, яркой, будто золотой.

— А Алексею уже десять, и если не поторопишься — наступит одиннадцать. Знаю я, как быстро ты собираешься!

— Ой, ну и ладно. Лешка и в одиннадцать меня любить будет!

— Будет-будет, только вот его мама очень огорчится, если придется ждать одну нерасторопную гостью.

— И очень я даже расторопная, — девчонка рассмеялась, побежав в свою комнату, чтобы взять подарок для друга и легкую розовую курточку — на случай, если поднимется ветер.

Их ждал незабываемый день! Игровая комната, вкусные пирожные и торт, поход в парк, а потом…

А потом Василиса проснулась. Укутанная в теплый плед, с пустой кружкой на тумбочке рядом, собранными вещами и Мааром, спящим в соседнем кресле, что обещал переместиться в Преисподнюю вместе с ней, а также иногда перемещать к ней Лешку и Ингу, если у них будет свободная минутка. И в самом деле — минутки ведь достаточно. Демонам время подвластно. Как и им. Высшим.

Василиса стянула с себя плед и поплелась в ванную, чувствуя, что в этот раз даже идти чуточку легко и ноги не отказывают.

А еще ей впервые за эти чертовы пять лет приснился сон. Самый настоящий.

Собралась она почти быстро, как всегда выпила кофе, занесенное Ингой, рассказала ей все, что произошло и попрощалась до следующей встречи. Та обняла ее крепко-крепко, словно пытаясь удержать в этом мире, с ними, такими родными и близкими. До того, что космос. Перед глазами.

И в сердце.

Пошла будить Маара и тоже принесла ему кофе. Он ответил благодарной сонной улыбкой.

— Какая неимоверная рань, — произнес он, зевая, и потянулся.

— Вообще-то уже почти половина девятого.

— А я о чем?

И все-таки, вновь встретить на пороге своей квартиры Фэшиара Драгоция она не была готова. Да еще и в компании сонного, ворчащего что-то Ника.

Она укуталась в теплый свитер и свободные светло-голубые джинсы. Волосы в косу и конверсы на ноги — и к мучительному путешествию готова. Ко встрече со всеми теми демонами, которых бросила несколько лет назад — нет.

— Доброе утро, Повелительница, — произнесли демоны одновременно, склонившись на колени. И Василиса задрожала всем телом, подумав, что теперь ее это ждет каждый день — все эти лицемерные коленопреклонения и издевательские усмешки. Ведь она не Повелительница. И никакая даже не леди — со всеми своими истериками, боязнью всех и каждого она такого звания недостойна.