Она всегда горела ради них.

А теперь погасла.

========== One: Влюбиться в дочку Сатаны, эпилог ==========

Комментарий к One: Влюбиться в дочку Сатаны, эпилог

The Glitch Mob ft. Swan – Between Two Points

Фэш знал, что такое боль.

Давно выучил каждый из ее переливов, оттенков красного и лилового, что так часто разливались на его бледной кожей страшными пятнами, от которых потом не избавиться. Они исчезали снаружи, но так жарко тлели внутри, что можно часами скрести ногтями по ноющей плоти, но уже не достанешь. Въелись.

Запомнились.

Не синяки это — что-то внутривенное, потерянное и древнее. Захарра говорила, демон может умереть, когда умирает тот, ради кого он существует.

Тот, в которого влюбляешься раз — и навсегда.

Кровавое солнце Преисподней поглощало небеса, сжевывая пепельные облака. Пушистые снежинки мягче, чем лебединый пух, сыпали так густо, что не видно было вообще ничего. Мир казался серебристой елочной игрушкой, каких тысячи. Его разбей, и не произойдет ничего.

Можно купить новый.

Фэш знал — но новое сердце не купишь.

Его можно растоптать, убить в нем все искреннее, человеческое, когда и сам носитель не человек.

Именно так — просто носитель.

Фэш был таким в тот момент, когда сестра влетела в его покои с сумасшедше-искрящимися глазами, светящимися ярче прожекторов. Она, казалось, была счастлива правильно — искрясь, смеясь, радостно обнимая его и крепко сжимая ладонь в поддерживающем жесте.

— Она очнулась, Фэш.

Именно этот голос так же вторил отчаянию спустя несколько заполненных невыносимым ожиданием, пустыми надеждами и глупыми, потерянными мечтами дней. Дней, когда самый родной в этом мире человек увядает, как цветок, потому что ничего не чувствует. Ощущает холод, тепло, но не эмоции. Их просто нет.

— Все будет хорошо, Фэш. Все будет хорошо.

Она ему не сестра даже, хотя им обоим привычнее считать иначе. Проще.

Маленькая малышка с именем Захарра появилась в его жизни на пороге Академии Тенебрис, с первыми зимними заморозками. Замерзшая, в забавной мохнатой шапке, она что-то говорила о том, что является его двоюродной внучкой. И это, правда, было бы смешно, если бы не мягкие черты маминого лица, чуть более детские, чем нужно, и не серебристый снег Преисподней, что осторожно вырисовывал свои особенные узоры на его черном пальто.

Сегодня вновь был снег, и Фэш не знал, что было уродливее: пряди кровавых волос, разметавшиеся по белоснежной подушке, или хрустальные слезы на ней же.

За окном выла метель, и Фэш выл вместе с ней, на самом деле. В душе, где-то там за корочкой лжи и недоверия, где-то под бумажной маской, скрывающей все то, что принято скрывать, чтобы спокойно существовать.

А из маленькой девчонки в руках матери действительно выросла красивая демонесса. Синие, морского цвета глаза смотрели на него с ломанным испугом, благородно-белые руки тонкими пальцами цеплялись за рубашку, а алые волосы путались везде, где только можно. Василиса была прекрасна, испуганна, но прекрасна.

Она — сломанная кукла. Испуганная, ничего не понимающая, полгода пролежавшая без сознания.

И вот — очнулась.

— Ты… ты… я помню тебя, т-ты — Фэш, да? — и взгляд полный надежды, что хоть кто-то знакомый рядом.

У нее кожа была такая горячая, почти невыносимая. Фэш коснулся большим пальцем внутренней части ее ладони и мысленно посчитал градус. Сухие, обветренные губы разомкнулись лишь на минуту, когда она тихо-тихо, почти без сил, позвала его по имени вновь.

— Я… я ничего не чувствую. Помню все, что происходило со мной каждый день, но не чувствую ни единой эмоции. Ни капли.

И это казалось переломным моментом — Фэш помнил, как точно так же смотрел на Лиссу, ее мать, обнадеживающе улыбался и клялся, что все будет хорошо. И Василиса смотрела на него так же, как и он, немного потерянно и испуганно, но во взгляде отчетливо мелькало забытое и забитое до смерти «Я тебя не брошу».

Василиса говорила ему что-то голосом бездушного робота, хватала за пальцы мертвецки-холодными ладонями и сжимала-сжимала их, смотря глаза в глаза.

Он знал, как ей горько и паршиво — умерли почти все родные и близкие чуть больше полугода назад, а она чувствует лишь одно крупное ничего, наполняющее мысли полынной горечью.

И, в конце концов, ее решение было правильным — вернуться в тот мир, где она родилась, наполнить жизнь знакомыми ощущениями, постаравшись вообще вспомнить, как это — чувствовать.

Это действительно было правильным, настолько правильным, как чистить зубы по утрам и украшать елку в Рождество. Правильным до боли и першения в горле, до неуютной слякоти в мыслях и отчаянной, рвущей на части боли где-то в солнечном сплетении.

— Прости, пожалуйста, — лишь произнесла Василиса, прощаясь. И она, да, действительно прощалась, Фэш — нет. Просто не мог даже допустить мысли, что больше никогда не сможет хотя бы увидеть. — Я понимаю, как тебе… Прости. Но я не могу.

Она коснулась его губ своими несмело. Не поцелуй, никакая не феерия, потому что каждое движение наполнено неловкостью, а не чувствами, которые, на самом деле, испытывает только один. Не поцелуй — одно мгновение, полное разрушающей боли, потому что нестерпимо, нестерпимо ощущать, касаться ее и не получать в ответ совершенно ничего.

И в голове мелькали знакомые образы, те самые образы, что он видел однажды, когда побывал на Земле в первый раз.

«Чтобы научиться попадать из мира в мир без всяких порталов, для начала представь, куда хотел бы попасть, а потом — просто подумай о том, как оказываешься там. Все просто, Фэшиар» — учил его Нортон как-то. Раздраженно, потому что от работы оторвали.

От единственной возможности забыть боль.

И Фэш представил тогда. Представил что-то легкое, неточное, что-то теплое. И оказался в компьютерном кафе.

Тихий океан во взгляде, тонкие пальцы строчат предложения на ноутбуке, стараясь успеть вслед за мыслью. Кола со льдом, круги от усталости под глазами. И кепка на голове небрежно съехала на бок. Запах кофе и молока, низко завязанные в два хвоста рыжие волосы, плавно стекающие по проглядывающим через футболку острым лопаткам, россыпь едва заметных веснушек на носу. Веселый смех и легкое объятие друга, что сидит рядом.

Нежно-небрежная, прекрасная в своей простоте, счастливая и добрая.

Он сразу тогда узнал в двенадцатилетней девчонке спящую малышку, которую самолично относил на порог чужого дома.

Лиса…

Леди Огнева.

Человек, которого порой ненавидишь, но черта с два откажешься от него, потому что любишь.

Черт.

*

Фэшу казалось — запомнит это мгновение навсегда.

Снег в тот день валил, как бешеный. И на Земле, и в Преисподней. Острящий контраст — стальной и девственно-чистый, алый и пастельно-голубой, платиновый и сахарно-белый. Земля очаровывала яркостью, буйством красок, непривычными холодными оттенками и чем-то, что манило, притягивало.

Фэш стянул мокрый капюшон, позволяя иссиня-черным волосам покрываться белоснежными звездами-снежинками.

Она стояла спиной к нему — яркое пятно на снежном полотне этого мира.

Сгорбленная, точно сломанная фигурка, растянутый свитер, выглядывавший из-под теплой парки, алые волосы, сплетенные в небрежную косу и неизменный джинсовый рюкзак за спиной — такой ее запомнил Фэш.

Запомнил ее прощальное касание губ о губы — не-поцелуй-даже — как прояснение. Будто раньше в голове было мутно-мутно, а сейчас вдруг рассвет, и яркое солнце. И все так просто.

Мягкая кожа на белоснежной щеке, по вкусу напоминающая шоколад и чернила.

Ее тихий испуганный полу-выдох, а потом цепкие пальцы, впивающиеся в плечи.

А потом грустный взгляд и пустой шепот в никуда — «Прости».

Фэш помнил все это точно-точно, до каждого движения чуть рыжеватых ресниц. Тогда ему было так паршиво, потому что отчаяние поглощало, завладевало им, мутя мысли и перча эмоции красным гневом и фиолетовой ненавистью на всех и каждого.