Кровать скрипнула вновь. Захарра спустила ноги на пол, натянула на них стоящие у кровати балетки, щелчком пальцев превратила свою пижаму в теплые джинсы и длинный широкий свитер с двумя дырами около лопаток, после чего призвала крылья, распахивая огромное панорамное окно. Она одним движением запрыгнула на оконную раму, идеально балансируя на карнизе, оглянулась на Василису и прыгнула.

Демонесса не пошевелила и пальцем — нельзя, не сейчас, и у самой проблем много, а с Захаррой они обязательно помирятся.

Василиса прикрыла глаза, чувствуя озноб по коже. Где-то на подкорке сознания прочно засел бледный образ Фэша, разъедая все остальные эмоции и кислотой поливая легкие, оставляя горчичный привкус и неприятную слякоть.

Потому что, если Фэш ее все-таки видел, то его слова могли быть очередной ложью, слетевшей с губ так легко и аккуратно, как листья, сорвавшиеся с черешков и закружившиеся на ветру.

Василиса мантрой каждую ночь всей этой долгой недели твердила — черт возьми, необходимо разлюбить. Демонесса не понимала, любит ли она Фэша, потому что любовь — это когда в дрожь от одних взглядов бросает, и ноги слишком ватные, и остро током бьет от одних прикосновений, а сердце сжимается в приторно-сладких конвульсиях от одной только мысли.

У Василисы ничего этого не было — были страх за близких, война, извечная боль в изломанных конечностях и мысли. Их было много, они переполняли голову, путались стайками птиц и были слишком разными.

Но забыть и отпустить мрачного демона, скрывавшего от нее слишком многое, было попросту необходимо. Необходимо, как воздух в легких, как потребность во сне, воде и пище.

«А сердце… сердце у Фэша точно марципановое», — думала Василиса, закрывая глаза и кутаясь в колючий больничный плед, что пропах сыростью и пылью. «Потому как иначе такие сладкие поцелуи с таким твердым ледяным взглядом сочетаться просто не могут.»

Демонесса зажмурилась, чувствуя, как адское пламя пожирает алеющие щеки, и спрятала голову в холодную подушку.

Тихие шаги где-то за стеной, в коридоре, резали, точно ножом, слух.

Мерное тиканье часов, висящих где-то в темной палате, раздражало не меньше.

И мысли, опять эти пыльные мысли дурманили голову, мешая уснуть, перенестись в мир грез. И перед глазами вставали образы друзей, оставшихся на войне, родителей, оказавшихся по разные стороны баррикад, и безумно-ледяных глаз с пустыми антрацитовыми зрачками.

Василиса открыла глаза и увидела свою блузку, аккуратно сложенную на тумбочке, после чего потянулась к нагрудному кармашку. Старинная монета едва заметно сверкнула в свете звезд.

Демонесса вертела ее из стороны в сторону, меняя заклятие за заклятием, сплетая их одно с другим, представляя, как потоки ее магии путами стягивают маленькую монетку, сливаются один с другим, одаривая холодный металл теплой магической энергией и воспоминаниями о Преисподней.

Больно, нестерпимо больно.

В конце концов, Василиса так и заснула с монеткой в плотно сжатых ладонях и болью в голове.

*

Свет из панорамного окна слепил, мир кружился разноцветной каруселью перед глазами, а холод за ночь сковал непослушные ноги и теперь они не хотели двигаться вовсе. Василиса щелчком пальцев причесала растрепанные волосы и с помощью собственного отражения в оконном стекле, наложила на лицо чары, скрывавшие мешки под глазами, их красноту, опухшие щеки и ужасно-мрачный вид.

Сгорбившейся, мрачной летучей мышью в черном пледе скользила демонесса по коридорам больницы. Она искала столовую, чтобы хоть на секунду почувствовать себя человеком — всю ночь не спала, накладывая последние штрихи чар на маленькую монетку, постоянно лежащую на дне рюкзака, который занесла Марта буквально на днях.

Василиса резко замерла у очередного панорамного окна — солнце отчаянно слепило, заливая коридоры золотом осени. Демонесса резко прижалась к стеклу, так что нос касался холодной, гладкой поверхности. Пальцы оставляли неясные мокрые мазки на прозрачном, размазывая воздух по воздуху. За окном цвела осень.

Золотая, колючая, как вязанный шарф.

Солнце светило ярко в конце сентября, а позолоченные деревья, посыпанные сверху всеми оттенками ржавчины, сбрасывали с себя ненужный сор в виде подсыхающих листьев. Багряно-изумрудный ковер укрывал серые гравиевые дорожки, заполонившие большую половину скверика при больничном центре.

По живым золотым коридорам шагали люди с разными диагнозами, общались, смеялись, а Василиса всем телом прижималась к стеклу, замирая над прекрасной картиной.

Такое хотелось сфотографировать или зарисовать — неважно, главное сохранить этот миг навечно.

Василиса мысленно пообещала себе, что непременно вложит это воспоминание в какую-нибудь шкатулку, как сделала ее мама, — руки в растянутом бежевом свитере, прижатые к стеклу, коротко стриженные ногти на бледных пальцах, и золото, что пробивалось в просветах между фалангами.

Мимо, со стороны улицы прошла какая-то компания, и один парень из нее посмотрел прямо на Василису, а та резко опомнилась, вздрогнула и — пошла на завтрак.

Овсяная каша растекалась по серой тарелке, нелепо размазанная ложкой, а перед глазами все еще стоял вид скверика, освещенного золотым солнцем, когда демонесса, сгорбившись над столом, сидела в столовой. Приветливая повариха разливала кашу, ставя перед больными кружки с ароматным какао.

Василиса находилась в неврологическом отделении из-за своего «обморока» и не знала, когда время ее нахождения здесь кончится.

Лешка вроде говорил, что осталось несколько дней.

Захарра все еще злилась.

Соседний стул металлической ножкой чиркнул по кафельному полу, и Василиса подняла взгляд.

— Привет, — лучисто улыбнулся тот самый парень, что заметил Василису в окне. Его волосы горели, как то самое солнце, огненным золотом, а зеленые глаза сверкали летом.

— Доброе утро, — вяло произнесла Василиса, отворачиваясь. Стул заскрежетал по кафельной плитке, отодвигаясь, и демонесса поспешила покинуть слишком людное для нее место. Тем более, слишком уж неправильно она смотрелась рядом с вот такими вот жизнерадостными мальчиками, уверенными в своем скором выздоровлении. Хорошими мальчиками.

Вообще, Василиса не верила, что сама когда-нибудь выздоровеет. Ее болезнь началась с манящей двери из красного дерева, она еще с первого столкновения с ледяными глазами одного демона начала оплетать безвольное сердце и потерянную душу дикими шипастыми розами, еще с появлением первых синяков, расцветших на запястьях, спутала мысли.

Ей не было места рядом с вот такими хорошими мальчиками с добрыми улыбками и искристым юмором. Ее ждали мрачные, замкнутые и отнюдь не хорошие мальчики с кожистыми, как у летучих мышей, черными крыльями и острыми рожками, предназначения которых Василиса не знала.

В книжках по демонологии об этом умалчивалось.

Василиса шла по коридору, задумчиво прикасаясь указательным пальцем к губам, когда чужая ладонь остановила ее, разворачивая.

— Ты не дала мне договорить, — с улыбкой произнес парень, подсевший к ней в столовой.

— Что, если я не хочу с вами разговаривать? — подчеркнуто вежливо обратилась Василиса к пареньку, что продолжил улыбаться, несмотря на ее холод и отстраненность.

— А я хочу, — вновь расцвел в улыбке он. — Маар.

— Странное имя для Российского государства, — покачала головой демонесса, нахмурившись. — А мое имя вы, сударь, не узнаете.

— Я родился в Штатах, — мигом отозвался паренек со странным именем и цветуще-зелеными глазами.

— Конечно, — уже не слушая его, отозвалась Василиса, вновь разворачиваясь и спеша в сторону своей палаты. — Прощайте, Маар, — бросила она напоследок, шагая подальше от паренька.

— Странная, — с улыбкой в голосе произнес Маар — он, вероятно, думал, что Василиса его уже не слышала, но у демонов слух был довольно-таки чутким. Она еще раз покачала головой, решив немедленно забыть про необычного знакомца.

Придя в палату, она застала сидящую на ее кровати Марту, что медленно складывала ее одежду в аккуратную стопочку.