— Спаси нашу дочь, — шепчет она, поднимая взгляд на того, кто стал для нее всем. И обратил ее мир в ничто. — Я — беглая преступница, меня пытали долго и со вкусом, выуживали информацию по миллиметру. Они знают про Василису, знают о том, что было. Они думают, что у меня был выкидыш, и целитель — знакомый моей бывшей подруги, он был с нами здесь — подтвердил информацию. Если поймают меня — лишь казнят. Обнаружив Василису — будут мучить вечно, будут искать, в чем она отличается от ангелов или демонов. Ее никогда не оставят в покое. Спаси ее, пожалуйста.

Она позволяет словам прорваться сквозь барьер эмоций, позволяет себе рыдать и умолять, потому что речь идет о том комочке счастья, ради которого она даже согласилась на пытки. Согласилась страдать, но спасти дочь.

Она знает, демоны не человечны. И ангелы не отличаются от них, совсем нет. Они все — высшие существа, позабывшие о том, что такое счастье, что такое любовь и сострадание. Они живут ради себя.

Лисса надеется, что Василиса вырастет тем, кто положит конец этому ужасу, войнам между мирами.

Слова кружатся между ней и Нортоном, как осенние листья. Они хрустят и потрескивают в воздухе напряжением, застывают на миг, позволяя Лиссе задыхаться в свое удовольствие, чтобы потом вернуть чертову маску на место, приклеить ее вечным клеем к искусанным губам, искривленным в горькой усмешке.

— Я отправлю ее туда, куда ангелам дороги нет. У нее будет человек, который позаботится для нее о счастливой и правильной жизни, — Нортон прерывает ее метания одним точным движением, срывает к черту все барьеры, опускаясь перед ней на колени и сжимая ее руки своими сильными, длинными пальцами. Такими же, как и полгода назад.

Родными, прекрасными.

— Подростком она вернется в Преисподнюю, станет демоном, я самолично позабочусь для нее о том, чтобы она знала и умела многое, если не все. Чтобы была сильной, могла за себя постоять. А потом она вернется на Землю, и все будет хорошо.

— Х-хорошо. Спасибо, — шепчет Лисса, опуская голову, закрывая волосами лицо. — Позволь мне напоследок увидеться с бывшими друзьями.

— Хочешь вновь надрать задницу Фэшиару? — неожиданно с усмешкой произносит Нортон, пытаясь разрядить атмосферу страха и боли.

— Именно.

*

— Астарт, я бы попросил вас вести себя приличнее. Вообще-то в Кровавом замке живут и дети, — холодный голос за спиной звучит так, что Лисса вздрагивает. Он звучит точно так, как в их первую встречу — как зимняя стужа, первые заморозки, являющиеся самыми сильными за всю зиму.

— Доброе утро, Николас, — тихо произносит она, прижимая Василису к груди.

Двое демонов отпрыгивают друг от друга с неимоверной скоростью и краснеют так мило, что Лисса задумывается — неужели они с Нортоном выглядели точно также?

Николас больше не угрюм, он кажется счастливым, довольным жизнью и своим парнем. Лисса почему-то не сомневается, что руки у Астарта такие же прекрасные, как описывал Ник, а поцелуи такие же пряно-имбирные.

Она смотрит на маленькое счастье, спящее у нее на руках и мило посасывающее пальчик во сне.

И улыбается, прикрывая глаза.

*

Лисса дрожащей рукой протягивает ему тот самый рисунок с прекрасно-горькой надписью — «Мои краски растворились в твоей палитре». Ледяной демон долго рассматривает картину, а потом кладет ее в личный тайник, созданный им еще при обучении в Академии Тенебрис. Лисса знает об этом скрытом в стене ящичке, он показывает его ей.

Господи, как давно это было.

Нортон молча прижимает ее к стене, целует везде и всюду, куда только может дотянуться. А Лисса со слезами активирует портал. На руках у ее ледяного демона остается спящая малышка с великим будущим и ужасными родителями.

А всего через несколько недель ангел узнает, что Нортон отправил их дочь к Марте, отправившейся после пыток и взлома ментального блока восстанавливаться где-нибудь на Земле, путешествуя по разным странам в поисках себя.

И изредка перемещается на Землю, чтобы посмотреть на свою дочь.

Василиса развивается быстро: скоро начинает ходить, скоро начинает говорить. В три года она читает гостям Марты стихи, а когда та включает магнитофон, любит покружиться под музыку, держась за края пышной юбочки. В четыре разбирает по складам сказки, бойко считает по цветным палочкам и ловко вырезает из бумаги фигурки, очерченные по трафарету. В пять сама подписывает открытки каждому из родителей, просит Марту, как ее тетю, непременно отправлять их по нужным адресам, помогает той в саду и без умолку распевает модные песенки.

В шесть лет Василиса идет в школу. В восемь перестает верить в то, что когда-нибудь увидит своих родителей. А в девять начинает дружить с мальчиком из своего класса. И Лисса перестает судорожно следить за своей дочерью, отпускает, понимая, что маленький курносый рыцарь с россыпью веснушек — прекрасными дарами солнца — на щечках и маленьком носике позаботится о защите ее дочери куда как лучше ее самой.

И ей очень больно это осознавать, больно понимать, что Василиса вырастет без нее. И она ничего не может с этим поделать.

Угрюмо бредя по оживленной улице, она сталкивается с кем-то высоким и узнает в незнакомце Фэшиара, неизвестно что забывшего на Земле. Тот отнекивается, отводит взгляд, но вскоре сдается и говорит о том, что в Преисподней активно готовятся к боевым действиям со стороны Рая, а лично он собирается проверить сохранность одной маленькой девочки, способной на чистом желании смести весь этот город с лица Земли.

И тогда Лисса не выдерживает. Хватается за Фэшиара, как утопающий за соломинку, плачет у него на груди, мечтая стать Василисе настоящей матерью, воспитать ее. И именно тогда она заключает свои воспоминания в маленькую шкатулку, схваченную взглядом в первом же ларьке с сувенирами. Лисса отдает их демону, умоляя ничего не говорить Нортону и когда-нибудь в будущем показать их Василисе.

И навещать ее хотя бы раз в год, конечно же.

Фэшиар приносит ей клятву, заверенную на крови, и только тогда ангел успокаивается, прикрывает глаза и хрипло смеется, криво улыбаясь, — словно разучилась это делать.

А потом возвращается в Рай, впервые за долгие годы не ощущая жгучей тяжести в сердце.

*

Василиса вынырнула из чужих воспоминаний слишком резко, неожиданно и еще несколько секунд позволила себе задыхаться от боли в объятиях Фэша, подхватившего ее, когда она уже была готова упасть на холодный паркет.

И лучше бы упала, ведь ноги ее не держали, а руки цеплялись за все что угодно, в поисках опоры. А сердце трепетало в груди.

За окном занимался рассвет — так много времени она провела в воспоминаниях матери.

Матери. Какое непривычное и прекрасное слово.

Ее мама, возможно жива.

Ее отец, возможно, ее любит.

Ее никто не бросал.

Фэш приходил к ним с Мартой домой каждый год и наблюдал за тем, как она растет.

Он, возможно, значительно старше, чем хочет показать.

Марта — ей вовсе не тетя, а ангел и подруга ее матери.

Василиса позволила слезам проложить дорожку по ее щекам, себе — всхлипнуть несколько раз, а затем подняться с колен Фэша, решительно сжав кулаки.

— И куда теперь, лорд Драгоций? — демонесса надеялась, что сейчас они отправятся обратно в Преисподнюю, где она, наконец, сможет помочь друзьям и отцу.

Яркие лучи утреннего, весеннего солнца осветили темный зал старинного замка, хмурое лицо Фэша, его сжатые в ниточку губы, но теплые глаза.

— Что вы видели в воспоминаниях матери, леди Огнева? — настороженно поинтересовался он.

Василиса чуть слышно рассмеялась, легко и наивно, ведь, судя по воспоминаниям матери, у нее есть семья. Но тут же взяла себя в руки — она никому не позволит ее у нее отнять.

— Что у Николаса Лазарева нетрадиционная сексуальная ориентация, — позволила она себе съехидничать, но демон видел — в синих глазах ее застыла решимость пополам с серьезностью.

На улице накрапывал мелкий весенний дождик, умывая мрачные небеса хрустальными каплями. Где-то вдалеке шумел прибой, а руки норовили затянуть шнурок, служащий поясом парки, как можно туже — прохлада пробралась сквозь вязанный шарф, мороз игриво кусал щеки и нос.