Она не знает, что может получиться от союза ангела и демона, об этом нигде не написано, но это ее ребенок, частичка ее самой, маленькое счастье, которое проживет долгую, прекрасную жизнь.

Лисса постарается.

*

Лисса не говорит ледяному демону совершенно ничего, лишь угрюмо молчит и скрывает чуть выпирающий живот за форменными мантиями и иллюзиями — в выходные или после занятий.

У нее нет желания с кем-либо болтать, она отдает всю себя творчеству и маленькому счастью, поселившемуся где-то под сердцем.

У нее есть всего два месяца, и Нортон списывает ее мрачность на предстоящую разлуку. Ровно, как и слезы на глазах.

Он не может ничем помочь, хоть и пытается. А Лисса не может ему объяснить, почему.

*

Когда приходит мрачный, грустный и чуть угрюмый день прощания, демоны крепко обнимают ее, обнимают остальных ангелов — они успели притереться, привязаться. И только Лисса беззвучно плачет у Нортона на плече, прижимаясь всем телом. Он не может не почувствовать ее выпирающий живот.

Его глаза широко распахиваются, а губы шепчут что-то, но Лисса уже отворачивается с дрожащими губами и мокрыми ресницами, скрываясь в портале.

Их прощание происходит неправильно, слишком быстро и потрясающе сложно. Когда ее встречает мать у портала, ей хочется разреветься, но ангел сдерживается — только лишь чтобы, придя домой, упасть в изнеможении и разреветься прямо на ковре в гостиной.

Странно, но матушка поддерживает ее во всем, гладит по волосам, когда Лисса рассказывает ей, что произошло в Преисподней, показывает наброски и зарисовки, показывает округлившийся живот. Наверное, все дело в материнской любви, и мать собирается помочь ей скрывать тайну и дальше.

Или же все дело в том, что отца отправили на Границу между мирами — готовиться к боевым действиям. Об этом молчат, но газеты то и дело намекают на предстоящую войну, а руки отца дрожат все чаще и чаще — «Сегодня пытали третьего студента из пятерки перешедших Границу».

Когда подходит ее очередь, Лисса четвертая, она идет с гордо поднятой головой, а в глазах читается страх. Страх за маленький комочек, скоро готовый появиться на свет, за родителей. За Нортона Огнева.

Несколько месяцев как Первого Повелителя Преисподней.

*

Ее бедра и икры болят от постоянных порезов, как и голова от многочисленных проникновений в ее память. Лисса знает, что у нее осталось от силы несколько недель — потом маленькая жизнь, растущая у нее под сердцем, попытается вырваться из клетки на белый свет.

Несколько дней назад она, как обычно прикованная цепями к каменной стене, разыграла схватки перед одним из посетителей ее тюремной камеры, ее личного ада. Ей поверили и повели к внештатному целителю, работавшему на «Город грехов» — тюрьму на границе между Раем и Адом, где содержатся самые опасные преступники этого мира. Правитель отводит взгляд с горькой усмешкой, целитель — тоже.

Бывший друг Марты, он помнит те дни, как один из очевидцев. Помнит так же, как пытали его — быстро, но ужасно страшно и больно. Он не знает, что приходится выдерживать этой хрупкой женщине с сильным сердцем. Она так и не стала Огневой.

Не успела.

Он тихо говорит о том, что у нее случился выкидыш — с кем не бывает после стольких мучений и пыток?

Правитель соглашается с ним. А спустя неделю, закрыв глаза после того, как ей в очередной раз сдирали кожу на спине, стирали в порошок кости и с хрустом ломали новый сустав в искалеченных крыльях, она обнаруживает себя в мягкой и теплой постели в личных покоях Правителя — в детстве она часто бывала здесь.

Он же и нанимает для нее личного целителя, спасает ее ничтожную шкурку, дарит шанс на выживание маленькой девочке, рожденной в один снежный вечер под ее собственный крик и горько-счастливую улыбку Лиссы. Бледные лучи зимнего солнца ореолом озаряют рыжую головку малышки, когда её приносят к матери.

Лисса несмело берет девочку на руки, вглядывается в пока мутноватые серо-зеленые глазки в золотых ресничках. Она оказывается практически копией матери, не считая глаз. Дочь кажется Лиссе прекрасной — от рыжей макушки до горошинок пальцев на ножках; даже свойственная новорожденным краснота кожи умиляет, как свидетельство здоровья. Завтра кожа девочки станет настолько нежно-чистой, лилейно-белой, что ни о каком другом имени для дочери, кроме Василисы, Лисса и слышать не захочет.

Это имя будет напоминать ей о маме, которая никогда не появится в ее жизни. Оно прекрасно, как и малышка — совершенное, старинное, вычитанное в какой-то книжке в Преисподней.

Василиса, Лиса… Ее маленькое рыжеволосое счастье, с которым так сложно будет расставаться.

Но придется.

*

Лисса вынужденно принимает это решение. Со свойственной ей непосредственностью заявляется в Преисподнюю с позволения Правителя — она считается, судя по газетам, беглой преступницей и надо бы соблюдать осторожность. Ее встречают стражи Границы, и ангел смело улыбается им, расправляя измученные крылья.

На ней иллюзия — чтобы Нортон не переживал, увидев ее шрамы. Если он, конечно, еще помнит ее.

— Отведите меня к своему Повелителю.

Мысли отзываются болью в сердце. Лисса смело откидывает чужую руку от своего плеча, не позволяя вести во дворец как пленницу.

Она слишком гордая, чтобы позволить это, слишком сильная, чтобы показать свою слабость, свою боль. У нее на руках сверток с уснувшей дочерью, а в голове — пустота и немножко горечи.

Кабинет Повелителя остается неизменным, лишь только пара фотографий прибавилась на столе. Лисса изящно садится в кресло, тщательно маскируя усталость за равнодушием.

Нортон смотрит на нее так же равнодушно и холодно, даже с насмешкой. Он, верно, думает, что она его бросила. Но Лисса не могла поступить иначе.

Она протягивает ему дрожащими руками свое маленькое счастье, с которым через несколько минут расстанется навсегда. На глазах вскипают хрустальные слезы, но Лисса смотрит куда-то в потолок — лишь бы не выдать свою боль. Нельзя, ледяному демону не нужны ее оправдания и проблемы.

— Это моя дочь? — он интересуется… Нет, он не проявляет ни капли интереса, лишь холодно уточняет, и от этого становится так горько и больно, что Лисса сжимается в кресле, отводя взгляд от бледной сильной руки с хитросплетениями вен, держащей ее ребенка.

Она видит, что на спящую Василису он смотрит с любовью, не так, как на нее. На нее — с презрением, затаенной болью. Но маленькую дочь он будет беречь и любить, это видно по его глазам.

И именно поэтому Лисса гордо вздергивает подбородок и заглядывает прямо в два ледяных омута.

— Да, Норт. И ты должен пообещать мне, что спрячешь ее в самом надежном месте, которое только может быть, — ради Василисы она готова на все. Это отголосок былого счастья, это частичка ее души и капелька Нортона. Единственное, что осталось у них на двоих.

Волосы малышки в свете кровавого солнца этого мира тоже казались прекрасно-алыми, волшебными. Она не ангел и не демон, она могущественнее, сильнее их всех. Ей суждено родиться великой демонессой или прекрасным человеком — остаться в Раю ей не позволит сама Лисса. Слишком свежи воспоминания о пытках.

— Кто она?

Этот мужчина настолько в ней, что трудно дышать. Лисса задыхается, но не подает вида — такова ее натура. Скрытная, будто демон.

— Я… Я точно не знаю, но боюсь, что наши опасения подтвердятся. Если она — та, о ком говорится в пророчестве, Раю придет конец.

Она прочитала слишком много книг, чтобы ошибиться. Еще в Преисподней перелопатила всю библиотеку в поисках информации о связи между ангелом и демоном и наткнулась на одно пророчество, написанное вручную в старинном фолианте. Оно было о ней, о Нортоне. О Василисе.

Кто-то предсказал ее судьбу еще много веков назад. Лисса позволяет горькой усмешке вырваться на свободу из-под плотно-сжатых губ.

Она сжимает руки так, что ногти пробиваются сквозь кожу, оставляя на внутренней стороне ладоней кровавые полумесяцы.