Но в такие моменты, как сейчас… Он был рядом. Всегда он был рядом. Василиса свесила назад голову и прижалась затылком к чужому животу, скрытому тканью черной плотной рубашки.

— Убедишь, — уверенно произнесла она. — Еще пара сносных доводов, и Лешка согласится. Всегда с тобой соглашается.

— Так-то да. Но какие же эти мужчины все еще дети! — воскликнула Рознева.

— Да мы все еще дети, — донеслось сверху. По голосу слышалось, что Фэш слегка улыбался, а по интонациям Василиса угадала — горько. — Только вот нам всем рано повзрослеть пришлось.

*

Василиса оглянулась еще раз на хлипкий ржавый заборчик за спиной, поежилась, не зная, чего ожидать. Она не была здесь с того самого дня. Под ногами все также пробивалась редкая полуживая трава, сухая земля, случайно попавшая на узкие асфальтированные дорожки, надсадно скрипела и ершилась под ногами.

На абрикосовых деревьях расцветали мелкие белые и розовые цветки, если прислушаться, от них едва уловимо пахло нежной сладостью, и Огнева вдыхала этот аромат полной грудью, кутаясь в холодную для нынешней погоды джинсовку.

Натянула горловину свитера повыше.

Вишневые волосы мешались, прядки периодически мелькали перед глазами, Василиса сдувала их, сдувала. Тяжесть рюкзака неприятно оттягивала плечи, а лопата в одной из рук со скрипом волочилась по мелкому гравию дамокловым мечом.

На сердце было тоскливо.

Наконец показался нужный участок — и Василиса побрела среди плит, наконец натолкнувшись на ту самую, из белого мрамора, с аккуратной окантовкой.

Василиса осторожно провела самыми кончиками пальцев по до боли родным буквам, прикусила губу — та была соленой от слез. С могильного камня на нее с нежной улыбкой взирала Марта Охристая.

Она была вечная.

На самой могиле росли мелкие редкие сорняки, и Василиса, сбросив рюкзак с усталых плеч, наконец настойчиво взялась за дело.

Лешка и Инга, конечно, когда заезжали к своим, прибирались и здесь, но последний год выдался столь суматошным, что некогда было. Василиса выдохнула воздух со свистом сквозь сжатые зубы, продолжая осторожно перекапывать верхний слой земли. Картинка перед глазами то и дело размывалась — непрошенные слезы, горечь, усталость, невообразимая боль сливались воедино.

Она всех их потеряла, каждого. Но к Марте в гости Огнева хотя бы могла прийти.

Василиса надломлено улыбнулась и полила сухую землю с закопанными семенами водой из пластиковой бутылки. Протерла мягкой тряпкой надгробие и наконец достала из рюкзака обычный целлофановый прозрачный пакет, наполненный обыкновенными квадратиками горького шоколада в золотистой обертке, что так любила Марта.

Перед уходом она еще раз обернулась на белоснежного улыбающегося ангела.

— Я люблю тебя, дорогая, — сипло прошептала Василиса. — Надеюсь, в какой бы системе координат ты не находилась, у тебя там есть возможность все также подбирать бездомных котят и выхаживать их. Ну и, конечно, твой любимый облепиховый чай.

Василиса медленно отвернулась.

Через месяц или два сквозь почву прорастут солнечные желтые лютики — и у Марты Охристой всегда перед глазами будет цвет, поднимающий настроение.

Цвет одуванчиков, Василисиных первых сбитых коленок, мягкого летнего солнца, апельсинового сока, который тетя любила пить на завтрак, терпкого меда, который клала Василиса в больничный чай, счастья.

Где бы она ни находилась.

*

Родион Хардиус расстроенно смотрел, как Николь в компании Норта настойчиво сметали пыльные осколки, выбрасывая мусор в провалы оконных глазниц.

Рядом Василиса настойчиво отмывала каменные плиты от пятен, о происхождении которых даже думать не хотелось.

От влажности завивались волосы.

— Но… — бывший лорд Огнев растеряно смотрел на эту дружную картину. — Это же все память.

Появился Фэш, держащий в руках охапку огромных и пыльных портретов в деревянных резных рамах.

— В дальней комнате были, — пояснил Огнев-Драгоций.

— Знаешь, прадедушка, — протянула Василиса, оторвавшись от работы. — Иногда держаться за воспоминания об умерших — лишь во вред.

И улыбнулась.

*

Василиса настойчивей прижалась к Фэшу, закутавшись в одеяло. Стремительно приближалась морозная зима, кое-где грязь и подгнившие опавшие листья уже покрывались инеем, Николь все реже выбегала в компании Джейкоба и Церы носиться по полному опавших листьев Пандемониуму, который сад.

Все чаще она грустила, объясняя это тем, что природа увядает и ей станет скучно. Василиса успокаивала ее тем, что скучно не будет точно.

У Огневой-старшей не так давно догорел двадцать четвертый год ее жизни.

Фэшу было в несколько раз больше, правда. Но для Василисы он так и оставался преданным колким мальчишкой, каковой жил и в его, и в ее воспоминаниях.

Она выдохнула в чужую горячую грудь и прижалась к ней острой скулой.

Пальцы настойчиво вцепились в чужую талию, под которой чувствовались напряженные мышцы.

Наступала холодная, мертвенно-бледная зима, но теперь у Василисы было кому ее согреть.

*

Лешка ей улыбнулся радостно, приторно-карамельно, точно в первый раз, и Василиса вдруг неожиданно улыбнулась в ответ. Он сидел в их любимой кофейне, а рядом листала какой-то яркий журнал Мари, поддевая страницы длинными острыми ноготками.

— Я заказал твой любимый раф.

— Отлично, — отозвалась Василиса, ныряя ладонью в сумку. Пальцы подцепили необходимые документы, и она протянула связку белоснежных бумаг Лешке.

— Мотоцикл?.. — удивленно пробормотал он. — Спасибо, Василиска!

И, подорвавшись на кресле, порывисто обнял ее. Василисе стало тепло, как никогда, будто внутри нее пузырится золотистый лимонад и его пузырьки щекочут внутреннюю сторону живота и горло, отчего хочется смеяться. Пальцы обхватили холодные плечи друга, и Огнева-Драгоций осторожно уместила голову ему на плечо.

— С днем рождения, Лешка, — и вдруг хотелось плакать. Ведь у Алексея Рознева уже подрастала трехлетняя малышка, лицом столь похожая на мать, а характером — на отца. Марта Рознева была ходячим ураганом, зато очень любила животных.

Чем очень напоминала Василисе теску.

— Ну что ты, рыжая, — хмыкнул Рознев своей уже давным-давно не рыжей, да еще и с мороком, скрывающим цвет кожи, подруге. И вдруг щелкнул ее по носу, как в детстве, когда Василиса подолгу дулась.

Огнева расхохоталась.

— За мной через полчасика заглянет Ярис, — Маришка улыбнулась. — А за тобой, Василиса, напоминаю, Фэш. У вас сегодня праздничный ужин.

— А в честь чего? — удивился Лешка.

— А в честь того, что нам вообще удастся вместе поужинать, — Василиса закатила глаза. — У него преподавательские дела в двух Академиях, у меня обучение Николь и правление… Мы даже ночью не всегда видимся, потому что он допоздна задерживается в общежитии с горой документов, а я встаю рано ради той же самой горы документов!

— Ну тогда, — Лешка хмыкнул. — Удачно вам отпраздновать.

Василиса вновь улыбнулась.

*

Родион ухмыльнулся при виде Василисы, рванувшей в библиотеку.

— Какая решительная, — едко прокомментировал он. — Долго готовилась?..

— Почти чертовых три года, — прошипела змеей в ответ Василиса, торопливо листая очередной трактат. Она даже знала на какой полке, во сне она сотню раз проводила самыми кончиками пальцев по шершавому корешку древней книги, щелкала металлической витиеватой застежкой.

На пальцах оседала багряно-алая временная пыль, подсвечивая все вокруг этим зловещим цветом.

— А как же семья твоя?

— А я иду за своей семьей, — Василиса криво улыбнулась. — Давно пора было. А Фэш… Фэш справится. В конце концов, у него есть Николь.

— А у Николь есть Фэш, да? — Родион Хардиус надрывно расхохотался, утирая выступившие слезы с глаз. — Интересно ты придумала, а главное, складно как.

Василиса наконец добралась до необходимого, ощупала кожаную обложку, стремительно щелкнула застежкой, распахнула, пролистала чуть мятые сухие страницы, наконец добравшись до заветных чернильных рукописных строчек.