— Ты ублюдок, — прохрипел Маяр, трясь от гнева. — Раз я ничего не сказал тебе, когда ты поставил чёртову печать, это не значит, что я согласился с этим! Это мой дом и моя кровь! Только я могу ими распоряжаться!

Илай глядел на урну с прахом.

Отличный пример того, к чему приводит женщин неудачное замужество.

— Камень.

— Чего?!

— Отшельник, который обучал меня, сказал однажды, что Старец должен олицетворять собой камень. Для этого нужно выжечь из себя любую воду. К тебе и твоей крови это относится в первую очередь.

Взревев, Маяр вскинул руку и ударил… по воздуху, хотя приготовился по «камню». Вместо боли в ладони он почувствовал боль в паху. Глянув вниз, Маяр увидел, как к его промежности прижимается лезвие, наточенное до остроты бритвы. Фамильный меч.

— Ах ты… ты, сволочь… угрожаешь мне оружием, которое я сам тебе дал?!

— Мне оно не нужно, чтобы тебя убить, но только так твоя смерть выйдет в достаточной мере позорной, — однотонно ответил Илай.

— Смерть? — Маяра затрясло от этого слова.

Его убьёт собственный сын, отрезав фамильным мечом то, чем он произвёл ублюдка на свет?!

— Завтра могут случиться только твои похороны. Мне их не терпится устроить так же, как тебе — свадьбу. Вот это будет праздник, представляешь?

— Что ты несёшь?! Т-ты не посмеешь! Тебя казнят!

— Плевать. Я и так скоро умру.

— Они заставят… заставят твоего собственного ученика убить тебя!

— У меня нет учеников, — ответил Илай, имея в виду, конечно, приемников мастерства.

— Тогда тебя казнят твои же. И твоя смерть тоже выйдет в достаточной мере позорной: самое то для отступника и отцеубийцы.

— Мне не будет стыдно за это. Быть отцеубийцей лучше, чем насильником детей. — Илай усилил давление клинка, замечая, что старик начинает терять сознания. — Ты не тронешь её. Никто её не тронет. Эта печать именно это и значит, но раз до тебя до сих пор не дошло, похоже стоит прикончить тебя.

— Нет… нет, я всё понял…

Пошатываясь, Маяр вошёл в дом, а потом раздался грохот: отец всё же свалился в обморок. Поднялся страшный переполох. Слуги и домашние побежали к хозяину, и только Ями, подслушавшая их разговор в саду, — к Илаю. Она бросилась к нему из укрытия, будто собираясь снова напасть, но в итоге обняла его, насколько хватило рук.

— Не умирай! Не снимай печать! Скажи всем то, что сказал дедушке, а лучше просто убей моих женихов!

Илай поднял руку, чтобы остановить и эту истерику привычным методом… Но передумал, почувствовав, как его рубашка намокает от чужих слёз.

Посмотрев на свою ладонь, Илай неловко опустил её на макушку Ями.

На следующий день под вечер за воротами поднялся хоровой вопль. Илая удивил этот внезапный приступ коллективного безумия. Всё-таки, когда он утром вышел на улицы, город показался ему непривычно тихим. Узнав о том, что генерал слёг с сердечным приступом, народ затаил дыхание в ожидании. Суеверные, они боялись говорить об этом громко и много, дабы не сглазить, но вести о болезни Маяра дошли до императорского дворца едва ли не быстрее, чем письмо от лекаря.

Шум за воротами теперь означал, что император милостиво на него ответил. Его Величество прислал к Маяру своего лучшего целителя. Божественное Дитя собственной персоной пришло навестить генерала и справиться о его здоровье, и это был беспрецедентный случай: Дитя редко путешествовало даже в пределах своего города. Не потому что не любило гулять, так как во время обучения вволю набродилось в бескрайних западных лесах. Его держали в золотой клетке, чтобы всякие отбросы на него не пялились и не задумали чего недоброго.

Поняв, что Дитя решило заглянуть в гости к самому недостойному человеку, горожане подняли страшный шум, умоляя его не переступать нечестивый порог. Ведь в этом доме все отшельники становились отступниками.

Илай был впервые с ними согласен.

В том смысле, что он сам был не рад такому гостю, поэтому попросту не вышел его встречать, оставляя это на наследника и его жену. У Илая было по крайней мере три причины для этой враждебности. Для начала приговор, который был вынесен отцу, но убил его мать, а ему самому сократил жизнь как минимум наполовину. Потом стереотипы, навязанные мастером по отношению ко всем Детям. И, собственно, то, что привело его сюда. Лечение. Дитя пришло вставлять ему палки в колёса. А поболтав с Маяром, ещё решит осудить его за покушение на убийство…

Поэтому Илай не удивился, когда Дитя в сопровождении охраны появилось перед ним. Сидя у фонтана, Илай следил за тем, как ребёнок, с которым он был некогда одного роста, идёт к нему важной походкой. Илай не поспешил навстречу и кланяться не стал.

— Ты ничуть не изменился, — сказало на это Дитя.

— Забавно, ты тоже.

— Глупо требовать от тебя уважения, ведь ты едва не зарезал собственного отца. Ему, кстати, уже лучше, он поправится.

— Вот спасибо. Слухи о твоём милосердии и справедливости не врали. — Илай улыбнулся. — Ты, как видно, вылечил в этом городе всех болящих и заглянул к нам просто по пути. Ведь только при таком раскладе это будет милосердно и справедливо.

— Если честно, то я приехал не к Маяру. — Прежде чем Илай спросил, какого чёрта ему тогда тут надо, Дитя предвосхитило его вопрос: — Я здесь из-за тебя.

— Если решил арестовать меня, валяй, не тяни.

— Арестовать? Нет, хотя ты и ходишь по тонкой грани. Твой отец в бешенстве, у него едва не случился новый приступ, когда он рассказывал мне о случившемся. Так что твой отъезд сейчас будет как нельзя кстати. Вам нужно отдохнуть друг от друга.

— Отъезд? Я никуда не собираюсь.

— Обсудим это наедине, — предложило Дитя. — Твой кабинет подойдёт.

Илай не собирался его провожать, но этого и не требовалось. Дитя отлично ориентировалось в доме, как если бы не раз здесь гостило или просто прочитало его мысли.

— Я, правда, рад, что ты сдержался вчера, — проговорил ребёнок, оставив своих слуг за дверью. — Иначе мне пришлось бы послать письмо вашему главе с просьбой найти управу ещё и на тебя, а не только на твоего мастера.

— Мой мастер…

— Стал отступником, — припечатало Дитя. — Думаю даже, худшим за всю историю вашего клана.

Паршивец не давал ему и слова вставить!

— Мой мастер не мог прожить так долго! — отрезал Илай. — Если верить твоим словам, ему сейчас больше тридцати. Никто из Старцев не доживал до такого возраста.

— Вот именно.

— Так вы его за это решили казнить?

Гость ответил не сразу. Обойдя чужой кабинет, он залез на стол, чтобы с детским любопытством изучить то, до чего не дотягивались его короткие руки. Кисти, чернильницы, свитки…

— Уйдя во Внешний мир, Эвер скитался в поисках лучшего хозяина. В отличие от тебя он потратил на это не один год… Ха, такой ответственный.

— Откуда знаешь?

— Из его переписки с вашим бывшим главой, которую мне любезно предоставил нынешний глава. Их общение прервалось прежде, чем стало известно, кому служит Эвер… А не так давно мне доложили о походе отшельников на Восток, что само по себе удивительно. Мы не выходим во Внешний мир группами. Это ещё больше настораживает, когда касается Калек.

— Восток и Калеки не касаются тебя. И при чём тут мой мастер?

— Твой мастер к ним присоединился, — ответило Дитя, и Илай покачал головой, не веря. — Да. Он служит их предводителю. Скажу больше, он обучает его техникам Старцев.

А вот это уже слишком.

— Присоединился к Калекам? — переспросил Илай. — Он их презирал, как и все мы. А Эвер был лучшим из нас, поэтому точно знал, что выбирать господина можно из обычных людей. Вряд ли он разочаровался в них настолько, что в итоге преклонился перед Калекой. Нет, не найдя себе хозяина, он бы просто вернулся обратно в пески. А что касается обучения высшему мастерству вне Внутреннего мира? Да ещё другого отшельника? Это просто бред.

— Да, представляю, как это звучит. Не будь я Дитя, ты бы мне не поверил.