Она следит за его действиями, буквально взгляда не сводит.

— А что потом? — повторяет она.

Габриэль оставляет медикаменты в покое и отходит назад, делая полукруг по комнате и на мгновение хватаясь за переносицу.

— Маринетт, подумай, пожалуйста, еще раз, — просит он. — Я могу просто щелкнуть пальцами, и его отправят на курс реабилитации для наркоманов, на месяц упекут в клинику, как минимум и…

Дальше Маринетт пропускала все слова мимо ушей, потому что осознание происходящего наконец ударило ей с размаху в сознание. Они с Габриэлем так отравили друг друга за эти два с половиной года, что перестали оба что-либо чувствовать к другим, полностью утонув друг в друге. Сейчас она уже не та Маринетт, которая была готова броситься в огонь и воду ради других, чтобы помочь, проявить сострадание или элементарно выслушать.

И он уже не тот Габриэль. Маринетт кажется, что он даже не понял, как сказал, что готов ради нее отправить собственного сына в клинику, в изоляцию. Только бы она была рядом. Только бы она была здесь.

Это уже не любовь.

Они оба берут лишь то, что нравится, то, что им хочется, не считаясь с желаниями других. В начале все было иначе, но это время уже прошло. Они оба забыли за своей болезненной привязанностью друг к другу, что любовь подразумевает другое. Помимо полного доверия, честности и жертвенности должно быть еще кое-что.

Ответственность за свои поступки и умение признавать ошибки.

— Всего месяц, — невесело улыбается Маринетт. — А что дальше?..

Всё это — лишь отсрочка неизбежного. Они оба перестали видеть поле игры, которую затеяли, но Маринетт почувствовала это первая.

— Маринетт, мы слишком часто на виду, — он ее не слышит, — если пресса прознает об этом инциденте, — указывает он на ее щеку, — или, упаси, Боже, о вероятном разводе, то все встанут на уши. Мы станем предметом обсуждений, все переключатся на нас. Не забывай, мы не обычные люди, мы всегда на виду и…

— Что мы делаем, Габриэль?

Она прерывает его резко, не предупредив. Именно так, как она всегда и делает. Мысль потихоньку гаснет в его глазах, когда он поднимает голову.

— М? — не понимает он.

Маринетт слезает со стола и проводит руками по волосам, зачем-то обхватывая холодными руками свою горячую шею сзади. Вдох.

— Два с половиной года бесконечного вранья, уловок и лазеек. И не прекращается это ни на секунду, даже сейчас и…

Дыхание сбивается, она начинает ходить по комнате. Габриэль чуть хмурится, опуская руки в карманы брюк.

— Что ты хочешь сказать?

Она останавливается, поворачиваясь к нему, и громко сглатывает.

— Я хочу сказать, что я устала, — наконец правда. — Эти два года… выжали из меня все соки, — она недолго молчит. — Я думаю, нам стоит взять… паузу.

Габриэль озадаченно смотрит на нее, делая полушаг вперед.

— Взять паузу?

— Да.

— И что это значит?

Она делает шаг ему навстречу и смотрит в упор, без тени страха и сомнений. С полной уверенностью в том, что сейчас скажет.

— Это значит, что что мы не будем вместе… какое-то время.

Габриэль замирает, не принимая сказанное, и забавно усмехается, на мгновение коснувшись пальцами лба.

— Постой, о чем ты? — нервно смеется он. — Что значит “не вместе”? — и зачем-то улыбается. Не принимает.

Маринетт молчит, и у него это отсутствие ответа вызывает дрожь в коленях.

— Мы всегда вместе, — констатирует он факт. — Мы с тобой. Мы не можем быть раздельно, ты говоришь какой-то бред. Маринетт…

— Я решила, Габриэль.

Он нервно, надрывно смеется, проводит рукой по волосам и без надобности поправляет свои очки.

— За нас обоих?!

— Ты часто принимал за нас обоих решение, — идет она к небольшому дивану и берет с него небольшую сумку. Дорожную сумку.

Габриэль чувствует, как в груди что-то тревожно начинает пульсировать.

— Нет, — сбивается с мысли он, — нет, это совсем другое!

— Я устала думать о том, что спасет нас, Габриэль, потому что ничего уже не спасет. Мне пора подумать о том, что хоть как-то спасет то, что от меня осталось.

Он не верит в происходящее, лишь заторможено смотрит на то, как она накидывает на плечи пальто.

— Мой самолет через два часа, мне нужно идти.

И Маринетт просит, ментально умоляет и себя, и его, чтобы он не предпринимал никаких попыток это остановить. Но у Габриэля на этот счет другие планы.

— Маринетт, это какой-то бред, — его голос звенит от тревоги, — пожалуйста, не глупи. Оставь вещи. Останься.

— Я не могу, — и не смотрит на него в ответ.

Слишком много их в этом доме, в этой комнате и в этом мире. Слишком много всего за эти два с половиной года, слишком много убитых чувств, разрушенных судеб и неоправданных смертей. Слишком много для двух людей. Слишком много для одной жизни. Слишком слишком.

— Ты хочешь, чтобы я умолял? — его голос врезается ей в лопатки.

Маринетт останавливается и все же оборачивается. И это еще одна ее ошибка.

— Не говори чепухи, Габриэль, я…

— Я готов умолять.

Это происходит за пару секунд, Маринетт даже не успевает толком ничего понять, но Габриэль делает к ней два широких шага и встает на колени, обвивая руками худую талию девушки. Сумка падает из ее рук, и с предохранителя спускаются остатки эмоций, которые, как думала Маринетт, погибли в ней окончательно.

— Габриэль, встань, — в горле встает ком, — пожалуйста, — шепотом.

— Я не могу отпустить тебя, — она чувствует вибрацию его голоса на своем животе, — я не могу, — теплые широкие ладони сжимают ее талию.

— Габриэль, — в глазах закипают слезы, когда она пытается оттолкнуть его от себя.

Она пытается, и у нее не выходит. Габриэль слишком сильно запустил в нее свои корни, и у нее почти не выходит хоть как-то вытравить его из себя. Он не просто в ней, он — часть ее.

Габриэль обнимает ее сильнее, поддевает пальцами кромки ее блузки и целует теплые участки кожи живота, чуть выше линии белья, правее аккуратного пупка. И ее лихорадит, с ума это сводит. Даже эта токсичная, отравленная любовь между ними — всё равно любовь. И ей потребуется немало сил, чтобы начать учиться жить без нее.

— Габриэль, — сказать, надо сказать, — ты убиваешь меня. Наша с тобой связь… слишком разрушительна, — она сдается и запускает пальцы в его волосы, зарываясь в них пальцами.

Последний раз. Один-единственный. Пожалуйста.

— Мы убиваем друг друга, — наконец произносит она, зажмуривая глаза. — Я измотана, Габриэль.

Он замирает, не убирая рук с ее талии, а губ с теплой кожи, потому что она гладит его по волосам. Гладит так, как никто и никогда. Так только она умеет. И он рассыпается в ее ласке, умирает в ней, в ее руках, морально разлагаясь внутри с удвоенной силой.

Маринетт молчит, и он тоже. Ее пальцы ласкают мягкие светлые пряди, а взгляд устремлен куда-то в пустоту, потому что сейчас она скажет это.

— Если ты правда меня любишь, дай мне уйти.

И это ставит точку.

Август открывает ей дверь салона автомобиля и забирает дорожную сумку, чтобы убрать ее в багажник. На улице прохладно, но ветра особого нет. Она стоит в пальто, но ей холодно. Он стоит в жилетке, но ничего не чувствует. Маринетт бросает на заднее сидение перчатки и поворачивается к нему, останавливаясь на расстоянии двух небольших шагов.

Девушка протягивает вперед руку.

И это кажется нелепым. Таким, черт возьми, нелепым, если учесть все то, что между ними произошло за это время. Маринетт видит, что он опустошен, губы Габриэля сжаты в тонкую полосу, руки заведены за спину. Спину, что снова прямая, точно игла. И вот он стоит перед ней, а за плечами у каждого осознание того, что они друг с другом сделали.

Габриэль протягивает руку вперед и вкладывает в ее ладонь. Воспоминания об их первой встрече вспыхивают перед глазами так ярко, что хочется зажмуриться, но каждый из них старательно игнорирует один факт: ощущение стрелы электрического тока по ладони все те же. Всё те же. И теперь у них проносятся в голове воспоминания этих двух с половиной лет, и в горле встает ком.