Маринетт замерла в тихой комнате, сжимая пальцами низ корсета, который переходил в подол. Воздуха в помещении было мало, окон не было, и Маринетт почти с хрипом вдохнула и выдохнула, ощущая, как начала кружиться голова. Как ей вынести все это?

Девушка вскочила с места, начиная метаться по комнате, заламывая руки. Слезы жгли глотку и щипали глаза, дышать было тяжело — Аля слишком сильно затянула корсет для церемонии. Маринетт просто не находила себе места. Идти к алтарю с Габриэлем.

Судьба, да ты же бессердечная сука. Как можно было так поступить с ней?

И она поняла, что не сможет. Никак. Нет. Ни за что. Маринетт ринулась к столику и, схватив ключи от машины, приподняла подол платья рукой и подошла к двери, опуская ладонь на ручку. Но открыла она ее не сама.

Девушка шарахнулась назад. Нотки боли ударили в нос, руки похолодели, а в груди разверзлась заново до того момента на два стежка заштопанная рана. Он молча закрыл дверь и посмотрел на нее тем самым взглядом, от которого Маринетт чуть не закричала в голос.

— Добить меня решил? — опустив вниз глаза, шепотом спросила она, потому что говорить что-то вслух было опасно для нее.

Долбанные слезы. Будто за последние два месяца их было мало.

Габриэль с тупой болью в груди смотрел на нее, вспоминая, как стоял в день объявления помолвки возле ванной комнаты и, будто мазохист, слушал, как она там в одиночестве навзрыд плакала.

— Я должен хоть что-то сказать, — подумал он, сделав полушаг вперед.

— Маринетт…

Она подняла свои невозможные глаза на него, и он отчетливо мог прочесть в них мольбу-просьбу-пожалуйста-спаси-меня. Габриэль вдохнул. Он знал, что единственное, что спасет их обоих — правда. Прямолинейная, обжигающая и жестокая правда.

— Кто мы друг другу?

Девушка от удивления вскинула брови, почувствовав странное раздражение. Серьезно? Войти сюда вот так, спустя два месяца молчания, и задать такой вопрос? Очаровательно.

— О чем ты? — голос вернулся благодаря проснувшемуся раздражению.

— Ты поняла, — кивнул Габриэль. — Ты и я. Кто мы друг другу?

— Серьезно? — начала злиться она, всплеснув руками. — И это все, что ты можешь сейчас спросить?!

— Кто, Маринетт?

— Да мне-то откуда знать? — теперь она явно была раздражена. — Любовники? Друзья? Недородственники? Трахающиеся знакомые?

Габриэль сглотнул, стараясь вложить в голос сталь, чтобы скрыть гложущую душу горесть.

— Теперь мне понятно, кто я для тебя, — он напряженно кивнул. — В таком случае, — рука мужчина легла на ручку двери, и он уже развернул плечи, чтобы покинуть эту комнату.

— Нет, — сделав резкий полушаг вперед, громко сказала она. — Я не закончила.

Габриэль снова обернулся, а Маринетт сделала два широких и уверенных шага вперед, останавливаясь на расстоянии вытянутой руки около него в свадебном платье, которое предназначалось не для него, и метая молнии из глаз.

— Я не закончила, — повторила она.

— Так кто я для тебя?! — не выдерживая напора ее взгляда, повысив голос, произнес Габриэль.

— Что ты хочешь услышать, Габриэль?! — закричала она. — Что? Что я за тобой ринусь на край света?! Что жить без тебя не могу?!

— Нет, я просто, — у него впервые не было слов для ответа.

— Что «просто»? Ничего не просто, Габриэль! Почему ты сам мне не скажешь, кто я для тебя?! Почему ты, черт тебя дери, молчал два месяца, и, когда я уже смирилась со своей участью, пришел сюда добить меня таким вопросом?!

— Я, — Маринетт очень ловко перевела стрелки, но у него не было аргументов. — Я поэтому и спросил тебя. Сам я ответа не знаю.

Маринетт скрипнула зубами от безысходности и на мгновение посмотрела на потолок.

— Вопрос простой, — негромко сказала она. — Сложный ответ. Давай, попробуй. Может, у тебя получится.

Габриэль знал, что он хотел сказать. Знал, что нужно сказать. Но его мысли не совпадали с тем, что выдавала лживая речь.

— Мы — разрушители, — развел он руки в стороны, — собственных жизней.

Девушка сжала губы в полосу. Тоска глушила злость в геометрической прогрессии.

— Ответ неверный, — покачала она головой.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я люблю тебя?

Габриэль никогда не умел выражать свои эмоции. С ней он будто заново учился, но выходило у него из рук вон плохо.

— Не хочу я, чтобы ты говорил мне это, — почти кричала она. — Я не хочу, чтобы ты спрашивал меня, что говорить. Не нужно мне этого, Габриэль. Я…

— Но ты говорила, что любишь, — перебил он ее.

— Как и ты, — тут же ответила она, кусая внутреннюю сторону щеки. — Но с чего ты взял, что я говорила правду? — почти рычала она, чувствуя, как горячий ком обиды, накопившийся за два месяца, вот-вот лопнет. — Мы же оба, — она сделала паузу, стараясь сдержать эмоции, — потенциальные лжецы. Может, я просто хотела трахнуть отца своего парня; проверить, каков он в постели? Хотя знаешь, проверку ты провалил.

Это было жестоко даже для нее, но Габриэль только сжал в полосу губы и произнес.

— Ты никогда не умела лгать, — покачал он головой. — Нас спасет из всего этого только правда, Маринетт.

Он сделал шаг вперед, но она синхронно сделала назад и выставила вперед руку, понимая, что сейчас рванет окончательно. Грудная клетка девушки завибрировала от рвущихся рыданий, но она чудовищным усилием воли проглотила их и, подняв наполненный болью и обессиленной злобой взгляд, набрала в грудь воздуха.

— Хочешь правду? — процедила она, сделав паузу, и облизнула губы. — Если ты до сих пор не понял, что я люблю тебя сильнее, чем собственную жизнь, то ты полнейший, безмозглый осел. Если бы у меня был выбор, я бы все бросила и забыла обо всех ради тебя. Судьба не зря не сводила меня с тобой три гребанных года, Габриэль, потому что ты — моя самая страшная ошибка в жизни, — она на мгновение замолчала, не прерывая с ним зрительного контакта. — Но если бы мне дали шанс все исправить, я бы все равно совершила эту ошибку снова, — прошептала она. — И не жалела бы. Не жалела бы ни секунды, потому что в жизни не была так счастлива с другим, как с тобой всего две гребанных недели!

Маринетт почти выплюнула ему в лицо эту правду, ощущая, что у нее есть буквально несколько секунд, прежде чем она разрыдается в голос.

— Но, знаешь, — она сглотнула, — поезд-то твой ушел. Габриэль, ты мог забрать меня тем утром, после вечеринки, в любую точку мира. И я бы поехала. Даже раздумывать бы не стала. Но ты все упустил. Хочешь моей безграничной любви? Не будет ее больше. Через пятнадцать минут я стану женой твоего сына. Возможно, я буду засыпать в слезах всю оставшуюся жизнь из-за тебя. Но у нас ничего не выйдет, Габриэль. Слишком поздно. Ты опоздал. Я опоздала. Мы оба. Вот тебе долбанная правда.

Она замолчала, опустив взгляд, и Габриэль увидел, как ее щеки стали влажными, и слезы начали прорезать бледную нежную кожу девушки, точно острые пики. Он хотел прикоснуться к ней, но она отдернула руку, больше не поднимая взгляда.

— Уходи, — дрожащим шепотом произнесла она. — Найдешь меня позднее, — с болью произнесла она. — Я буду в белом.

Маринетт дрожала, как осиновый лист, не поднимая головы с зажмуренными глазами. Когда дверь захлопнулась, она скатилась по стене вниз и, зажав рот ладонями, гортанно закричала, начиная рыдать в голос.

Он бы вернулся за тобой, слышишь? Обязательно бы вернулся. Сцепил бы мертвой хваткой пальцы на твоем запястье и резко развернул к себе, если бы ты была ему нужна. Если бы была нужна.

В глазах девушки взрывались искры, тело пробивало сильной дрожью, а душа была просто мясо. Когда снова послышался щелчок двери, Маринетт резко подняла голову, рассчитывая на то, что судьба сжалилась над ней, но на пороге стояла шокированная Аля, счастливая улыбка которой сползла с лица в ту же секунду, когда она увидела сжавшуюся в комочек Маринетт, рыдающую на полу в день свадьбы.

И Дюпэн-Чэн поняла, что это все. Просто все.

— Аля, я должна рассказать тебе, — захлебываясь в слезах, проговорила она, наблюдая за тем, как подруга закрыла за собой дверь и упала на колени рядом с ней, взволнованно глядя в глаза.