Андрей позволил кормить его с рук и облизывал кончики пальцев, а я до того момента понятия не имел, что могу (а главное, хочу) быть нежным.

О сексе с Андреем я старался даже не думать, это было хорошо до белых пятен перед глазами. Меня бесило, что я позволил настолько приблизиться к себе какому-то топтуну. Я должен слету узнавать таких, как Андрей, а не зацеловывать их кожу, не открывать перед ними душу, не радоваться тому, что они стонут подо мной.

В любом случае, ничего уже не вернешь. Тот, кто послал Андрея, как и он сам, знают, где мои слабые места.

В этом смысле терять мне больше нечего. Ослепленный страстью извращенец – подходящая роль в моей ситуации.

Я откинулся на спинку стула, отодвинулся подальше от стола и расставил ноги. Изнутри поднялось возбуждение от одной только мысли о том, что это котенок сейчас окажется совсем близко ко мне. Мышцы рук напряглись, чтобы его обнять, ноздри дернулись, пытаясь вдохнуть его запах, я, оказывается, соскучился и по нему тоже. Андрей был мягким на ощупь, как настоящий кот, ласковым, улыбчивым и каким-то таким, как нужно. С ним было хорошо, спокойно и почему-то легко. Никогда такого не чувствовал. Вообще не знал, что такое бывает.

Этого малыша стоит держать поближе, хотя бы чтобы получше познакомиться со своими слабостями. Понять, как они до них добрались и смогли дать котенку такие инструкции.

– Я скорее возьму в рот водосточную трубу, – заявил он и ткнул пальцем в описание вакансии, которое поднял повыше. Лист бумаги смялся, так сильно Андрей его сжимал. Губы (тонкая верхняя, полная нижняя) побелели, тембр голоса нервно подпрыгнул. Я мог бы сказать, что он нервничает, обижен, зол, но я, кажется, совсем ни в чем не разбирался, когда дело касалось этого парня. – Вы что-то перепутали. Я собирался устраиваться на должность секретаря. – Он так сильно ткнул в лист, что едва его не порвал. – Вот обязанности: обеспечение документооборота, поддержание порядка в приемной… А вот требования: высшее образование, ответственность, исполнительность… Не вижу здесь строки про «делать минет шефу».

На последней фразе его голос дал петуха, он уставился на меня огромными глазищами с расширившимися зрачками, и я невольно бросил взгляд на его ширинку: не удивился бы, если бы увидел у него стояк.

Его член в руке той ночью ощущался тоже хорошо. Непривычно, но приятно. Я быстро понял, как его трогать, чтобы Андрею понравилось: сильно сжимать ствол, прокручивать кулак так, чтобы во время ласки накрывать ладонью головку. Мне хотелось изучить его тело внимательнее, как карту незнакомой местности.

Андрей был забавным. Говорил, что не любит грубостей, но сомлел, когда я на пробу сильно сжал его запястья, придавил к кровати, а потом, увлекшись экспериментами, шлепнул по заднице.

Эти реакции хотелось изучить получше: противоречие привлекало, и мне нравилось, каким послушным он был. Благодаря этому я чувствовал себя уверенно, в конце концов, что я умел делать хорошо, так это командовать. За годы сотрудничества с управлением эта роль вросла в меня, как грибница трутовика-паразита в ствол дерева. Я уже и не помню, кем я был без этого и был ли вовсе.

– Присмотрись повнимательнее. – Я соединил кончики пальцев. – Самым последним пунктом.

Он уставился на мои руки, замер почти на минуту, а потом облизнул губы и тряхнул головой. Посмотрел на многострадальный лист.

– «Исполнительность».

– Вот и исполняй. – Я шире раздвинул ноги.

Конечно, я помнил его слова насчет минета. Если бы он и правда был простым парнем, мне и в голову не пришло бы ставить ему хоть какие-то условия: в какой-то момент я поймал себя на том, что у меня руки дрожат, когда я к нему тянусь. Впрочем, даже тогда мысль о его губах на моем члене оказалась такой волнующей, что я готов был приложить усилия к тому, чтобы это получить.

Но Андрей был тем, кем он был, и сейчас мне приходилось прикладывать усилия для того, чтобы держать себя в руках и не избить его до попадания на больничную койку, а то и до инвалидности.

– Я пойду, – бросил он и не двинулся с места. Смотрел на меня широко раскрытыми глазами. – А вы сами исполняйте, что хотите. Хотите – минет, хотите – вечер откровений, как в прошлый раз…

– Стоять.

От ярости вдруг стало трудно дышать.

Я тебя закопаю. Сначала уничтожу, а потом закопаю так, что ни одна собака не найдет.

Наклонившись вперед, я выдвинул верхний ящик стола и вытащил пистолет.

– Я не спрашивал, я отдавал приказ. Ты сделаешь мне минет.

Он даже не пошевелился, только скрестил на груди руки. Очередной прокол: любой гражданский уже наложил бы в штаны от страха. Андрей, в которого я влюбился, наверняка испугался бы. Он никогда не существовал, и я иррационально разозлился на этого щенка из-за того, что он не смог дать мне его хотя бы на минуту, сыграть чертову роль, к которой его, несомненно, готовили.

– А то что? Пристрелите меня?

Знал бы ты, как я держусь, чтобы этого не сделать.

– Чтобы отсасывать, обе ноги не нужны.

Я прицелился ему в голень.

Одна часть меня отдавала себе отчет в том, что свою угрозу я не выполню, это будет слишком глупо, вторая – готовилась нажать на спусковой крючок.

– Я никогда не лягу в постель по принуждению, хоть весь боезапас в меня отстреляйте.

В этих словах, сказанных тихим и уверенным голосом, было столько того Андрея, с которым я провел ночь, столько мальчика, который с испугом в глазах предупреждал, что «не любит грубостей», что у меня рука дрогнула. И одновременно эта фраза легла еще одной деталью на давно сложившуюся картинку: гражданские не употребляют запросто выражения вроде «отстрелять боезапас». Впрочем, любой гражданский, наверное, выдал бы себя уже после поездки на мотоцикле, когда скорость почти доросла до двухсот. Андрей, наверное, был достаточно неопытным агентом. Или рисковал, чувствуя, что именно такое поведение заставит меня зацепиться за него всем своим существом?

Если бы не те его слова про дурацкий платок, это еще можно было бы истолковать двояко, но множество различных деталей не позволяют мне наслаждаться такой роскошью, как заблуждения.

Нужно успокоиться. Чего я хочу?

А) Выяснить все возможные детали о том, как была организована слежка за мной.

Б) Не выдать то, что я раскрыл агента.

В) Я хочу Андрея.

Пока все три пункта были вполне достижимы. Этому котенку нужно подобраться ко мне ближе – я позволю ему это. «Ослепленный страстью извращенец» – пометка, которая наверняка уже поставлена в моем личном деле, дает огромное пространство для маневра. По крайней мере, в части тех правил, по которым я подпущу к себе соглядатая.

Положив пистолет, я поднял руки. Снова отодвинулся от стола и расставил ноги.

– Зачем-то ведь ты сюда пришел, мальчик. И ты не уйдешь отсюда, пока не дашь мне того, чего я хочу. Становись на колени. Если ты хочешь работать здесь секретарем – а ты этого хочешь, – то привыкай делать то, что я скажу.

Несколько секунд он напряженно смотрел на меня, а потом снова закусил губу, стрельнул глазами в пол и поднял глаза. Ресницы – как черные щетки, густые и длинные.

– Ты меня не помнишь?

Как я могу тебя забыть?

– Ты поэтому заявился сюда? – Я подался ближе и прищурился, пытаясь не упустить ни одной его эмоции.

Свел брови вместе, на миллисекунду оттопырил нижнюю губу – обида. Прищурился. Поднял стул, сел и вальяжно расставил ноги.

– Мне нужна работа.

– Ты не подходишь.

– Потому что не хочу вам отсасывать? – он фыркнул.

Я развел руками.

– Я не просто так плачу хорошую зарплату за должность, которая предполагает только перекладывание бумажек и приготовление кофе. Не хочешь – я тебя не держу.

Конечно, я блефовал, отжимал для себя условия получше в сделке, на которую все равно был согласен. Я возьму Андрея на работу. Я доверю ему небольшой круг обязанностей и понаблюдаю за тем, как он будет себя вести.

Но разве я обязан отказывать себе в сексе с ним? Наша первая встреча показала, что конкретно этот агент готов на многое, чтобы выполнить свою работу хорошо. Тогда пускай постарается.