– Вы что, шутите? – Я фыркнул и скрестил руки на груди.

– Нет. – Холодный голос пробрал до самых костей.

Босс откинулся на спинку кресла и отодвинулся подальше от стола, так что я смог увидеть его фигуру целиком.

Приглашающе расставил ноги и ухмыльнулся.

– Я скорее возьму в рот водосточную трубу, – заявил я. – Вы что-то перепутали. Я собирался устраиваться на должность секретаря. – Подняв повыше страницу, где было распечатано объявление о вакансии, я зачитал: – Вот обязанности: обеспечение документооборота, поддержание порядка в приемной… А вот требования: высшее образование, ответственность, исполнительность… Не вижу здесь строки про «делать минет шефу».

– Присмотрись повнимательнее. – Босс соединил кончики пальцев. – Самым последним пунктом.

Мне потребовалось усилие для того, чтобы оторвать взгляд от его рук: крупных, с длинными сильными пальцами. Я помнил, какие эти руки на ощупь. Шершавые, твердые, аккуратные. Когда они гладили меня, казалось, что я попал в рай.

Никогда бы не подумал, что такой мужик может так ласкаться: отчаянно, нежно, как в последний раз.

Лучше бы я вообще про это не знал, если честно. Полгода после той ночи скучал и почти выл, как потерянный щенок. Думал, все закончилось, но вот я здесь.

Зачем я вообще сюда пришел? Смотрю на него теперь – и как будто не было всех этих месяцев. Как будто вчера я повстречал его, любовь всей своей жизни, мы провели вместе ночь, а наутро я проснулся совершенно один.

Он совсем не изменился. Тот же высокий рост и широкие плечи, те же тонкие губы и тот же пристальный взгляд светло-голубых глаз.

– «Исполнительность», – зачитал я, и уголки губ босса дрогнули, как будто он хотел улыбнуться.

– Вот и исполняй, – его колени раздвинулись шире.

Я замялся. Что-то внутри буквально кричало о том, что я должен, просто обязан согласиться. Изнутри поднялось возбуждение, радость, желание приласкаться, и я тут же разозлился на себя.

А вот фигушки. Твой поезд ушел.

Сначала устраивать мне самый лучший в жизни секс, потом пропасть, а сейчас заявлять, что хочешь минет?

Это полгода назад я был согласен на что угодно, хоть на побег вместе куда-нибудь в Южную Америку, где нас никто не найдет и можно будет есть манго, срывая их прямо с деревьев.

И все-таки хотелось согласиться. На любые условия, на что угодно – лишь бы быть рядом. Иметь возможность смотреть в эти светло-голубые глаза, касаться удивительно мягкой и чувствительной кожи, ощущать телом тяжелые руки и принимать его член.

У меня после него никого не было, я просто не мог. Целых полгода.

И все-таки…

– Я пойду. А вы сами исполняйте, что хотите. Хотите – минет, хотите – вечер откровений, как в прошлый раз…

– Стоять.

Босс наклонился вперед и, выдвинув верхний ящик стола, вытащил пистолет.

– Я не спрашивал, я отдавал приказ. Ты сделаешь мне минет.

Тоже мне, напугал. А то я не знал, куда на собеседование шел: в этом супер-пупер охранном агентстве даже у дворников, наверное, есть оружие. Дуло пистолета смотрело на меня темным провалом. Почему-то это показалось знакомым. Почему?

– А то что? – Я снова скрестил на груди руки. – Пристрелите меня?

Босс пожал плечами.

– Чтобы отсасывать, обе ноги не нужны.

Он прицелился мне в голень.

– Я никогда не лягу в постель по принуждению, хоть весь боезапас в меня отстреляйте.

Некоторое время босс молчал, а потом положил пистолет на стол и поднял руки.

– Зачем-то ведь ты сюда пришел, мальчик. И ты не уйдешь отсюда, пока не дашь мне того, чего я хочу. – Босс снова отодвинулся от стола и развел ноги. – Становись на колени. Если ты хочешь работать здесь секретарем – а ты этого хочешь, – то привыкай делать то, что я скажу.

Его голос обрел вкрадчивые интонации, от которых у меня мурашки по спине пробежали. Взгляд льдисто-голубых глаз замер, следя за выражением моего лица.

Я отлично мог себе представить, что будет дальше: я расстегну ему ширинку, вытащу наружу твердый член с влажной потемневшей головкой, которая так и просится в рот. Почувствую тяжелую руку в волосах.

Внутри все натянулось от возбуждения.

Но я вообще-то себя не на помойке нашел! И плясать под его дудку не собираюсь.

Если бы мне нужно было описать себя в двух словах, я бы сказал: «Не самый умный». Хотя это три слова. Ну вот, говорил же.

Начать стоит с того, что я почти ничего не помню из своей жизни. Врачи говорят, это какой-то хитрый вид амнезии, забыл название, надо посмотреть в карточке. Конечно, амнезия – это не значит, что я совсем дурачок. Я знаю, как пользоваться ножом и вилкой, знаю с десяток слов на английском. Я даже закончил универ, правда, заочно, а еще я работаю в кофейне, могу наливать кофе и выдавать посетителям булочки, рисовать красивые листики на пенке капучино.

В общем, я справляюсь.

Амнезия означает, что из своей жизни я помню очень мало. Например, не помню, как учился в универе, как сдавал экзамены, но помню, что аттестат лежит на верхней полке шкафа под простынями.

Не помню своего детства, но знаю, что сестра всегда для меня была самым близким человеком, а родители ушли рано – то ли бросили нас, то ли умерли. Сестра не любит про это вспомнить, а я все время забываю. Она злится, когда я расспрашиваю, это я тоже помню, так что не лезу. Да и не люблю лишний раз даже сам себя тыкать носом в то, какой я неполноценный.

В конце концов, в амнезии есть свои плюсы. Миллионы людей мечтают жить сегодняшним днем и не думать о прошлом, а моя болезнь фактически преподнесла мне подарок.

Впрочем, кое-что важное я помню.

Я помню, что мне двадцать пять и полгода назад я впервые по-настоящему влюбился в мужчину, чьего имени даже не знал. И помню, что этот мудак меня бросил, хотя пообещал всегда быть рядом.

До того, как он появился, я уже думал, что ту ночь могу и не пережить. Наверное, я сам виноват: то, что я делал, называется «виктимным поведением», то есть, поведением, которое провоцирует нападение. Идти дворами в гей-клуб, будучи одетым в прозрачную сетчатую майку и кожаные обтягивающие брюки, сверкая рассыпанным по щекам глиттером и радуя глаз всех прохожих обручем с кошачьими ушками – это, однозначно, виктимное поведение.

Тогда я думал, что у меня просто нет выхода: до зарплаты оставалась неделя, денег на такси не было. Это потом мне пришло в голову, что стоило одеться как-то посдержаннее.

Но я уже говорил о том, что не самый умный, так что все закономерно.

В целом, не было ничего неожиданного в том, что в какой-то момент ко мне прицепилась компания в спортивках. Их было девять, кто-то нес в руках бутылки с пивом (пластиковые), кто-то в темноте светил огоньками сигарет. «Смотри какая краля!», «А ну стой! Рожей для тебя не вышли?», «А за шмот не пояснишь?» – до какого-то момента я надеялся, что мы разойдемся миром, только ускорял шаг. До клуба оставалась всего пара сотен метров.

А потом кто-то дернул меня за воротник, я ударил этого кого-то ногой в живот, разворачиваясь, врезал в кадык второму, который зашел сбоку.

Почему они такие слабые? Больше меня раза в два, а дерутся, как детсадовцы: вон один уже слег, а второй стоит и подвывает, держась за шею. Ну и зачем приставать тогда?

– Ты где так научился, чтоб тебя?..

Я замер. О чем он? Чему научился? Я же просто ударил, все так умеют. Это инстинкт. Где я научился драться?.. А когда я в последний раз дрался? В голове разлилось слабое противное чувство. Только не это! Не вспоминать, не вспоминать! Но было слишком поздно. Про себя это ощущение я называл туманом. Оно вязкое, неприятное, в нем тонут мысли, а перед глазами появляются какие-то странные картинки, вот как сейчас: коридоры с зелеными стенами, решетки, запах озона, пота, скрип пружин. Что?