«Великий князь тогда был на реке Поломяти, ждал братьев, туда ему пришло известие, что его воеводы бились с новгородцами, и побили его войска новгородцев и воевод всех в плен взяли. Он же, восхвалив Бога, пошел к реке Шелони, посмотреть там на убитых. И, прийдя, стал на реке Шелони, и приказал Дмитрию Исаковичу53 голову отрубить, а остальных вести в Москву. И они повели пленников, скот и коней погнали, хваля Бога и силу крестоцелования, которое нарушили новгородцы. Да доколе терпеть дела их Богу? Послал им Бог по грехам их, наказав рукой благоверного великого князя Ивана Васильевича. Стоял тут великий князь неделю, ожидая покорения новгородцев. Тут пришел Феофил, нареченный во владыки, с новгородцами, и били челом великому князю, и договорились на 17 тысячах рублей. Великий князь, утвердив соглашение, какое хотел, 1 сентября возвратился в Москву».54
Так новгородцы потерпели сокрушительное поражение. Победу на реке Шелони в Москве отмечали ещё несколько десятилетий как триумф московского, русского воинства. Она действительно казалась чудом. Потеряв одного лишь человека, великокняжеское войско разгромило основные силы новгородцев. В плен были захвачены лучшие воеводы новгородские, среди которых оказался и Дмитрий Исакович Борецкий – старший сын вдовы посадника, богатейшей Марфы Борецкой, которая считается главой антимосковской, пролитовской партии. Летописцы так и писали, что это Бог помог великому князю одолеть новгородцев.
«Князь же великий оумилосердився и не хоте лити крови крестьянские и до конца погоубити своее отчины и пожаловав их и не поиде к Новгороду и возвратися оттуду с усть Шолоны с честию и победою великою. И от того дни не повеле пленити, ни воевати никомоу же и оурядився с ними, якоже оугодно великомоу князю, и взяв оу них откоуп копейного с города 16 тысяч рублев Новогородских и прииде на Москву с великою славою, сентября 1, и чтив царевича Даниара и отдарив, отпусти его в Мещероу, оубиша бо оу него Новогородци 40 Татаринов в загоне. Братия же великого князя Георгий, Андрей, Борис возвратишяся с честию и победою великою и ехаша по своим отчинам, вельми ополонившеся и людие их сребром и конми и порты».55
Едва новгородцы «били челом» великому князю и покаялись, он тут же запретил своим войскам «воевати» и «пленити» мирное население мятежной республики, дорожа жизнями православных людей, считая их уже своими согражданами. Сумма откупа с новгородцев – шестнадцать тысяч рублей (цифра эта в летописях незначительно разнится от пятнадцати с половиной до семнадцати тысяч) – была огромной. Новгородский рубль того времени – это слиток серебра весом около 170.1 граммов. Стало быть, Иоанн затребовал с побежденных более двух тысяч семиста килограммов серебра. Эту сумму им пришлось выплачивать несколько лет. Кроме того, по договору новгородцы пошли на территориальные уступки, обязались регулярно собирать народную дань великому князю, а митрополиту – судную пошлину. Обязались не иметь никаких сношений с королем Казимиром.
Завершая свой рассказ о походе Иоанна на Новгород в 1471 году, летописец впервые называет его самодержцем. Впрочем, судя по титулу, запись эта сделана позднее, однако она вполне отражает оценку события современниками и роль в нём великого князя: «Богомудрый же и благочестиа ревнитель, достохвалный супостатом победитель и собратель Богом дарованного ему началнейшаго отечества, великий князь Иван Василиевичь Владимерский и Московский и Новоградский и всея Русии самодержец возвратися оттуду к Москве с великою победою, месяца Августа в 13 день».56
«Еще Новгород оставался Державою народною; но свобода его была уже единственно милостию Иоанна и долженствовала исчезнуть по мановению Самодержца. Нет свободы, когда нет силы защитить ее».57
«Нет свободы, когда нет силы защитить её»! Это точнейшее изречение великого историка и мудреца Н. М. Карамзина характерно не только для средневековья, но и для любого времени, в том числе и нашего, так называемого «просвещённого».
Разгром Большой Орды жителями Вятки
В том же году летописец отметил ещё одно немаловажное событие: разгромный набег на неприятеля совершили уже не ордынские татары на Русь, а наоборот, вассалы великого князя московского – вятчане – на Орду. Они же помогли Иоанну покорять принадлежавшие Новгороду обширные северные территории. Ибо, признавая свою подчинённость Великому Новгороду, их жители могли воспротивиться стать вассалами и данниками Москвы.
«Того же лета, в тоу же пороу, идоша Вятчяне Камою на низ и в Волгоу в соудех и шедше взяша град царев Сарай на Волзе и множество Татар изсекоша, жены же их и дети в полон поимаша и множество полоноу вземше, возвратишяся. Татарове же Казаньстии переняша их на Волзе, Вятчане же бившеся с ними и проидоша здравии с всем полоном, и многие тоу от обоих падоша. Вятчане же пришедше из Сараю и поидоша с воеводами великого князя, с Васильем Обрдзцем и Борисом Слепцем, и с Оустюжаны противу Новогородцев. <…> Оустюжане же и Вятчяне идоша на Двинские городкы и погосты и множество городков и погостов и сел поимаша и полоноу много вземше и возвратишяся с победою и користию великою, славяше Бога и пречистую его Матерь Богородицю, пособившемоу надо врагы и над изменникы великого князя».58
А в Москве продолжается обычная мирная жизнь. И также буднично повествуют о ней летописцы.
«В год 980 (1472). Сентября первого князь великий вернулся в Москву со многой добычей, а нареченный архиепископ Феофил с оставшимися в живых знатными новгородцами бил ему челом по всей его воле. В тот же год, месяца ноября восьмого, поставили игумена Филофея из Ферапонтова монастыря в Пермь епископом. Той же осенью, месяца декабря восьмого, поставлен был епископом в Рязань Феодосий, архимандрит Чудского монастыря. Того же месяца, пятнадцатого, поставили в Москве в архиепископы в Новгород Великий Феофила. Той же зимой после Рождества Христова явилась звезда великая, а от нее луч большой, и длинный, и очень светлый, светлее самой звезды; а всходила около шести часов вечера, там, где солнце встает летом, и шла к закату летнему; а луч впереди нее, а на конце луча того будто птичий хвост распростертый».59
Венецианский посол Джованни Баттиста Тревизано
Осенью 1471 года начинается невесёлая история, произошедшая в Москве с первым венецианским послом Джованни Баттиста Тревизано (в русских летописях – Иван Тривизан), – секретарём венецианского сената и послом этой республики в Большую Орду. Он был послан туда, чтобы уговорить татар выступить против турок. По совету служившего в Москве «денежником» (чеканщиком монет) земляка – Джьана Баттиста делла Вольпе (Ивашки Фрязина), посол попытался проехать во враждебную Москве Большую Орду под видом купца и родственника Вольпе. Может быть, боялся, что его в качестве посла туда не пропустят, возможно, хотел сэкономить на обязательных в те времена подарках – «поминках» главе государства. Вольпе тайно проводил венецианского посла в Орду, а сам отправился сватом Иоанна в Рим. Обман, однако, плачевно закончился для обоих участников. Их хитрость была раскрыта. Посла Тревизана схватили, вернули в Москву и, обвинив в шпионаже, посадили под стражу, где он просидел более года. Его сообщника примерно наказали по возвращении из Рима. Вскоре, правда, имя денежника Ивашки Фрязина уже встретится в качестве заимодавца в духовной брата Иоанна Андрея Меньшого. Ещё несколько лет великий князь с возмущением вспоминал в беседах с иностранными послами об этом обмане.
«Тое же осени месяца того же сентября в 10 прииде из Венецеи Онтон Фрязин, а с ним пришел посол к великому князю из Венецеи от дюкы Венецеиского Николы Трона60 Иван именем, Тривизан прозвище, а послан к великому князю от того дюки и от всех земль сущих под ним бити челом, что бы пожаловал князь велики, велел того Тривизана проводити до царя Ахмута Большие Орды, а послан к нему со многими поминки и с челобитьем, что бы пожаловал, шел им на помочь на Турьского салтана к Царюграду. Тот же Тривизан пришед на Москву и первое прииде к Ивану Фрязину, к денежнику Московскому, поне же бо тои Иван Фрязин Волп тамошние земли рожением и знаем тамо, и сказа ему вся та, о чем пришел на Москву, а у князя великого еще не был. Фрязин же наш денежник не велел тому Тривизану о том бити челом великому князю, глаголя ему: «о чем ти о сем бити челом великому князю да поминки великие подавати, а могу то яз зделати опроче великого князя и до царя допроважу тя». А к великому князю пришед Фрязин с тем Тривизаном назвал его князьком Венеценским, а себе племянником, а рекши, пришел до него своим делом да и гостьбою, да то у великого князя утаили».61
