Эдинбург

Октябрь

Я дала себе обещание, когда ступила на мощеные улицы Эдинбурга по дороге на мою первую работу в качестве преподавателя, что я буду именно тем преподом, который будет делать все, чтобы заинтересовать студентов. И теперь не важно, что соблюдение данного обещания означало ставить себя и студентов в неловкое положение своими чрезвычайно ужасными навыками рисования.

Я убрала слайды с корявыми зарисовками, заменяя их двумя предложениями, и взглянула на маленькую группу из шести взрослых студентов, возраст которых варьировался от двадцати четырех до пятидесяти двух лет.

— Хоть я и ненавижу обделять вас своими гениальными художествами, думаю, что лучше мне их пропустить. — Я одарила их кривой улыбкой.

Порша, пятидесятидвухлетняя студентка, у которой хватало достаточно юмора, чтобы разбавить напряженную атмосферу в небольшой аудитории, улыбнулась мне, в то время как Дункан, тридцатитрехлетний механик, лишь фыркнул. Остальные четыре студента продолжали пялиться на меня с широко открытыми глазами слегка испуганно, думая, что все сказанное мною было неким тестом.

— Теперь, когда вы познакомились с ключевыми словами, и, надеюсь, уловили смысл через мои ужасные попытки преподать его с помощью рисунков, я хочу, чтобы вы ознакомились с тем, как они звучат в повседневной жизни. Также, напоследок, я хочу, чтобы позже вы написали эти два предложения по десять раз каждое. — Я наблюдала, как Лоррейн, очень встревоженная и раздражительная двадцатичетырехлетняя студентка, грызла губу и морщилась от мыслей о том, как ей реагировать после моих дальнейших инструкций. Я продолжила:

— У меня есть два маленьких буклета для каждого из вас. В одном — ключевые слова, в другом — предложения, составленные полностью из ключевых слов. Я хочу, чтобы вы выбрали десять предложений, написали их десять раз каждое и принесли мне на следующей неделе.

Лоррейн побледнела, отчего моя грудь сразу сжалась от сочувствия. Эта девушка была ярким примером того, почему я решила вызваться добровольцем преподавать курсы обучения грамотности взрослого контингента в местном общественном центре. Некоторые люди, как моя подруга Сюзанна, думали, что я была абсолютно чокнутой, взяв на себя преподавательскую работу по собственной воле во время испытательного года в качестве преподавателя английского языка в старшей школе. Возможно, они правы. Нагрузка в школе была нереальной. Однако я поделилась своими уроками повышения грамотности с другим волонтером, так что на курсы я тратила лишь один вечер в неделю; и благодаря им, я чувствовала, что могу сделать что-то стоящее, доброе. Иногда сложно было увидеть, какое влияние я оказывала в старшей школе, и знала, что впереди будет еще куча дней, которые никак не произведут на меня впечатления. Однако волонтерство давало мне чувство удовлетворения на каждом занятии. Взрослые, которых я обучала, в основном, были безработными, за исключением Порши и Дункана. Работодатель Дункана попросил его улучшить навыки чтения и письма. Порша же как-то справлялась с жизнью с минимальными знаниями грамотности и плохим счетом (пока в один прекрасный день она не захотела большего), но другие боролись за сохранение работы из-за отсутствия языковых и коммуникативных навыков.

Я осознавала, что безграмотность по-прежнему оставалась большой проблемой в этой стране, и, поскольку я родилась в образованной семье и была сущим книжным червем, я коснулась сферы, с которой раньше не сталкивалась. До прошлого года.

Был один случай во время преподавательской практики, который я до сих пор не могу забыть: я встретилась с отцом ученика, который был явно потрясен, когда я попросила взглянуть его на работу сына. В полголоса он признался, что не может ничего прочесть, отчего бусины пота выступили на его лбу. Затем, когда я попросила его подписать разрешение для дочери на поездку вместе с классом в театр, где ставили Двенадцатая ночь¹, его рука сильно задрожала, делая закорючку на поле для подписи.

Абсолютный страх и унижение в его взгляде из-за неграмотности действительно поразили меня эмоционально. Я даже почувствовала, как слезы обожгли уголки моих глаз. Взрослый человек становился слабым и беззащитным от каких-то букв на странице? Мне не понравилось, что я стала свидетелем его напряженного состояние по данной причине, поэтому позже тем же вечером я начала искать местные курсы по обучению грамотности. Я оставила несколько запросов, и через месяц или позже благотворительный центр Святого Стефана, наш местный общественный центр, связался со мной, потому что лишился одного из своих преподавателей.

Несмотря на то, что маленькой группе казалось немного сомнительно то, что женщина намного моложе их предыдущих преподавателей, я с уверенностью думала, что мы можем чего-то добиться.

— Ханна, ваша голова вытесняет слово между «мыть» и «холодной», — дразня сказал Дункан.

— Это вы так вежливо хотите намекнуть, что у меня большая голова? — поинтересовалась я, отходя в сторону, чтобы все могли видеть доску полностью.

— Не-а, я бы сказал, что она правильного размера. Очень милая голова.

— Что ж, спасибо. Сама отрастила, — я задиристо растянула слова.

Он захохотал над глупой шуткой, но глаза были полны искреннего веселья, как и у Порши, хихикающей позади него.

Улыбаясь, я взглянула на эти бедные головы, которые были опущены вниз к блокнотам; карандаши двигались с разной скоростью, от самой медленного, кропотливого до довольно быстрого и плавного почерка. Но улыбка сразу же сползла с моих губ при виде Лоррейн. Она рассматривала других с паникой в глазах, наблюдая, как они с энтузиазмом взялись за работу.

Она заметила мой взгляд и сердито опустила глаза вниз на свой блокнот.

Я теряла ее. Я чувствовала это где внутри себя.

После объявления, что время вышло, я подошла к Лоррейн перед тем, как она могла сбежать.

— Ты можешь остаться еще на несколько минут?

Она сузила глаза и поджала губы.

— Э, зачем?

— Пожалуйста.

Она не ответила, но и не ушла.

— Спасибо за прекрасный вечер, Ханна! — крикнула Порша позади меня так, что голос, казалось, прокатился по всей приемной. Я всегда разговаривала с ней немного громче, чем с кем-либо другим в классе, потому что догадывалась, что у Порши небольшая проблема со слухом, которую она не хотела признавать. Она была шикарной женщиной, красоту которой одарили либо хорошие гены, либо сказочные анти-возрастные крема; и каждый мог сказать, что она была горда своей внешностью. Признаться в безграмотности было не так постыдно, чем в проблеме со слухом, что выдало бы ее возраст — я сомневалась, что она хотела выглядеть намного старше своего духовного состояния.

— Всегда пожалуйста, — оборачиваясь, тепло ответила я, затем улыбнулась и помахала рукой на прощание остальной группе, также поблагодарившей меня.

Вновь повернувшись к Лоррейн, я уже была морально готова к реакции с ее скрещенными руками на груди и фырканьем:

— Ни вижу причин аставлять миня после таво, как я справилась с этим дирьмом.

— У меня было чувство, что ты так скажешь.

Она закатила глаза.

— Аха, не самниваюсь. — Она пошла к двери.

— Если ты уйдешь, то вернешься к самому началу. Безработице.

— Потирплю быть уборщицэй.

— И это то, чего ты хочешь?

Лоррейн обернулась, усмехнувшись, ее глаза вспыхнули огнем:

— Чта? Типа для вас эта ненармальна, да? Слишком харошая, штобы быть уборщицэй? Пасматрите на себя. Чта Вы знаите о тежелой работе и атсутсвии денег? Типа вы панимаете? Ни думаю.

Я спокойно взяла ее волосы и убрала в неопрятный хвостик, глядя на ее дешевый макияж, недорогую и мятую футболку с брюками, тоненькую водонепроницаемую куртку, которую она надела поверх всего, и сильно изношенные сапоги.