— Вот так, — Генри уткнулся лицом в шею молчащей — ни звука — Одиннадцать, стараясь кое-как держать свой вес над ней, опираясь на один локоть.

Озорная мысль укусить подругу в шею чуть было не стала реальностью — нельзя. Ни следа, ни пятнышка — ничего нельзя оставлять на ней. Но, Господи, как же сейчас он был возбужден и как же ему хотелось ощутить ее по-настоящему, по-взрослому. Как только он с помощью Одиннадцать вернет свои силы, он лично свернет ебучему доктору Бреннеру голову.

В итоге кончил он быстро — меньше десяти-пятнадцати минут, а еще с громким стоном, чуть было не закашлившись от избытка накопившейся во рту слюны. Какой стыд для мужчины, хотя Одиннадцать, казалось, было все равно. Она ушла в прострацию и ни на что не обращала внимания. Девушка совершила ошибку, зря доверилась своему другу, и в конечном итоге распрощалась с собственной невинностью.

Санитар умудрился закончить себе в руку, вовремя убрав ладонь Одиннадцать. Нельзя ее этим пачкать. Генри рассмотрел густое и теплое семя на своих руках и подумал, что хотел бы увидеть это еще раз, но не у себя на ладони, как обычно, а внутри лона Одиннадцать. От обиды заболела голова и чуть было не собрались слезы в глазах.

Вытерся сам и обтер руку своей девушки от клейкого предэякулята платком, который всегда носил у себя в заднем кармане — мало ли что. Правда, после этого его придется выкинуть. Или сжечь, точно сказать мужчина пока не мог. Натянул брюки, застегнулся. Подтянул нижнее белье Одиннадцать обратно и опустил ее ночную рубашку. Она и сама могла, но как-то не торопилась.

Майка под рубашкой мужчины вся пропотела — придется стирать. Как и его волосы, его лоб — все влажное от пота. Он был полностью вымотан. Зато, может, сегодня будет хорошо спать. Впервые за долгое время. Посмотрел на Одиннадцать — ее пустой взгляд был направлен в потолок. Нехороший знак, хотя плакать она перестала, причем еще довольно давно.

— Ты в порядке? — Первый подполз к ее лицу и целомудренно поцеловал в щеку, на окончание.

Девочка посмотрела в его голубые глаза — и санитар мгновенно нежно улыбнулся. Он хотел показать ей свои хорошие намерения.

— Уходи, Генри.

Мужчина замер. Сердце обожгло болью и несправедливостью — мало того, что он так и не смог нормально совокупиться с ней, так она еще, оказывается, недовольна. И это после того, как он, пренебрегая своим каменным стояком, довел ее до первого в жизни оргазма? Что ж, может, он и виноват отчасти. Он шел сюда извиняться и разговаривать — а не трахаться, но с другой стороны она же сама согласилась!

В любом случае, это было плохо. Он подорвал ее доверие и собственный авторитет. Ситуацию нужно было исправлять, даже если по-справедливости сейчас обижаться должен был он. Иначе всем его грандиозным планам побега сбыться будет не суждено. Одиннадцать должна беспрекословна быть ему верна и нуждаться в нем так сильно, чтобы когда он будет нуждаться в ней, она была бы подготовлена.

К счастью, у Генри был небольшой козырь, появившийся в тот момент, когда доктор Бреннер несерьезно объяснял своим воспитанникам что такое «любовь». Тогда санитар удачно подгадал момент и выдал Одиннадцать свою трактовку. Он хотел оставить этот козырь напоследок, но сейчас им просто необходимо было воспользоваться.

— Эй, — Генри придвинулся к девичьему уху, просто чтобы она хорошо слышала его вкрадчивый голос, — Хочешь знать, почему я это сделал?

Одиннадцать не ответила. Хотя это и не требовалось.

Мужчина вдохнул побольше воздуха в легкие. Говорить подобные вещи не хотелось — он такое терпеть не мог, уверенно считал, что это было мерзко и сладко так сильно, что застилает глаза и разум. Но другого выбора у него нет.

— Я люблю тебя, — ему показалось, что он произнес слишком нечетко, и он повторил уже увереннее, — Я тебя люблю, Одиннадцать, сильнее всего на свете.

Люди, которые любят друг друга — занимаются сексом и целуются. Так что в его действиях не было ничего преступного, так?

Первого чуть не стошнило, и он постарался скрыть от подруги свое отвращение, упершись головой ей в плечо. Это была неправда — а может и правда, но все равно было мерзко даже от одних слов, потому что он таким образом уподобился всем тем людям, которых так ненавидел. Бесполезный мусор. Позорище.

Но иначе — никак.

Одиннадцать молчала с минуту, ошеломленная. Если бы она могла — она бы расплакалась, но запас слез она уже истратила на похороны своей чести. Однажды папа рассказал им, что «любовь» — это ненужное и фальшивое чувство, которое люди используют, чтобы обманывать других. Других людей нужно уважать — но не любить, потому что любовь это проявление слабости.

Спустя несколько дней Генри мягко объяснил ей, что папа немного соврал. На самом деле, «любовь» — это сильное и глубокое человеческое чувство, которое люди ощущают только к тем, кем они действительно дорожат. Только к тем, кого хотят видеть с собой вечно. Оно чувствуется как тепло в груди и разные люди проявляют его по разному. В том числе, и физически.

Трактовка Первого понравилась ей больше, и она, почему-то даже не задумываясь, приняла ее за истину. Тем более это сказал Генри — а Генри, в отличие от Папы, никогда не обманывал её, да?

— Я тоже.

Генри поцеловал свою любимую девочку в висок. Он получил именно тот ответ, который и ждал. И пусть звучала Одиннадцать откровенно жалко, это все равно было то, что нужно. Еще одна победа Генри Крила.

В целом, все прошло неплохо, пусть и слегка не по плану. В этом мире вообще все редко идет по плану, так что Генри был полностью доволен и удовлетворен, может, впервые по-настоящему за всю свою ублюдскую жизнь.