Генри не сразу переборол этот трусливый импульс, и только мысли о его любимом пациенте помогли ему одуматься. Его отражение — его лучшая подруга, разве он мог бросить ее сейчас, когда ему представилась такая отличная возможность? Конечно нет.

Поэтому Генри, наконец, собрался с силами и переступил порог своей комнаты, стараясь как можно тише прикрыть дверь. Быстро глянул по сторонам — никого и полная темнота. Посмотрел в негорящую линзу ближайшей камеры видеонаблюдения — очевидно, они тоже не работали. Прислушался. Тишина такая, что санитар четко чувствовал каждый толчок собственного бьющегося сердца. Как будто никто даже и не обратил внимание на отключение электричества, и вся лаборатория продолжала сладко спать. Но это, конечно же, было не так, и наверняка технический персонал уже решал возникшие проблемы. Мужчина не знал даже примерно, сколько у него времени — но надеялся, уповал хотя бы на час. Все-таки поломка явно была серьезная, иначе резервное питание быстро бы вернуло свет в здание.

Мужчина постоял в кромешной темноте, пытаясь к ней привыкнуть. Котом он, к великому сожалению, не был, и чтобы не запнуться о какой-нибудь порожек, тем самым привлекая к себе ненужное внимание, ему нужно было видеть перед собой хотя бы слегка.

На это потребовалось несколько минут, казавшихся вечностью в состоянии излишнего напряжения. Но в конечном счете, Генри наконец смог видеть, куда ступает его нога.

Каждый шаг отдавал неприятной дрожью во всем теле — и мужчине сложно было сказать, связано это было со страхом или все-таки с излишним предвкушением от встречи с Одиннадцать.

Он крался почти наугад и по памяти через темные коридоры подземной тюрьмы, прислушиваясь ко всякому шороху. Его могли засечь в любой момент — как бы мягко он не ступал, лабораторный кафель реагировал шумом на каждое прикосновение.

Когда Генри спустя несколько минут оказался в «детском» крыле и уже почти дошел до комнаты своей любимой девочки, вдалеке он услышал шаги. Мужчина остановился в ужасе. «Вот же черт», - пронеслось у него в голове. Звук приближался, и Генри нужно было что-то делать. Если он сейчас не видел обладателей этих тяжелых туфель вместе со светом от фонариков, значит, они были в другом коридоре, за стенкой. Но шаги становились все ближе, а значит, скоро они заметят Первого, и что тогда его ждет даже страшно представить. По звуку стучащих об пол громоздких ботинок, мужчина догадывался, что это были не санитары, не сестры и не доктора — охрана. Вряд ли они станут деликатничать с ним.

Санитар образумился и тогда, когда шаги уже стали нестерпимо громкими, юркнул одним быстрым движением в подсобку уборщика. Ему повезло — эта дверь запиралась на обычный ключ, и кто-то, видимо, забыл закрыть ее. Хотя это было серьезное нарушение техники безопасности — но сейчас это Генри мало волновало. Вообще не волновало.

Мужчина замер и затаил дыхание, прислушиваясь. Шаги прокатились мимо него, кажется, прямо возле уха, тяжелым раскатистым громом. Сколько их там? Трое? Четверо? Что же все-таки случилось? Этот вопрос для Питера останется без ответа.

Санитар постоял еще с минуту, чтобы наверняка. Теперь было тихо. Охрана ушла.

Генри выдохнул облегчено и быстро оглядел каморку — в темноте плохо видно, но вроде ничего такого в ней не было. Моющие средства, тряпки, швабры, перчатки, ведра… Мужчина сам не раз выполнял работу уборщика — личное желание доктора Бреннера, чтоб его. Поэтому сюда он заглядывал с завидной регулярностью. Тем не менее, кое-что новое привлекло его внимание.

Генри подошел ближе к необычному предмету и взял его в руку. Небольшой ручной фонарик. Что он тут делает? Еще на прошлой неделе его здесь не было. Ну, в любом случае, не важно. Мужчина повертел вещь в руке, осматривая. Нажал на кнопку включения. Комната озарилась холодным светом — Первый с непривычки сощурился, как будто он, будучи пещерным жителем, внезапно выполз на поверхность в теплый полуденный день.

Для такого небольшого размера, светил фонарь на удивление хорошо. Может пригодиться. Генри сунул предмет в карман брюк — одолжил, не украл.

Осторожно приоткрыл хлипкую дверь. Она, как назло, противно заскрипела, и Генри воровато огляделся по сторонам — вроде никого. Отлично. Мужчина вышел, прикрыл дверь, которая в этот раз решила смолчать, и двинулся дальше.

Пройти оставалось всего ничего, но мужчина ступал по стенке так медленно, что его, при желании, могла обогнать черепаха. Камера Одиннадцать будто нарочно находилась в конце перпендикулярного ему коридора, сразу напротив радужной комнаты. Там, откуда шла охрана. Расположение было ужасным — Генри теперь казалось, что он для Бреннера как на ладони. Конечно же это было самовнушение, ибо заглянув за поворот, он никого и ничего не увидел, во всяком случае настолько, насколько ему позволяло зрение, и не услышал. Сейчас он стоял возле комнаты Одиннадцать, затаив дыхание. Мужчине было немного неловко, а еще страшно, но нужно было решаться. Дернул за ручку — открыто, как будто его приглашали.

В комнате Одиннадцать было также темно, как и во всем остальном здании. Генри прикрыл за собой дверь. Никаких возможностей запереться, вроде банального шпингалета, у дверей здесь не было, поэтому мужчине трудно было чувствовать себя в безопасности. Однако, стоило ему только сфокусировать взгляд на стоявшую боком к стене кровать, где лежала Одиннадцать, все его страхи и сомнения мигом улетучились. В сердце поползло теплое и мягкое, склизкое до омерзения — он такое не любил, но желания бороться у него не было, сейчас уж точно. Юная девушка спала на боку, лицом к стене. Санитар слышал ее мягкое сопение и даже в темноте видел, как спина Одиннадцать легонько вздымается при каждом вздохе. Иногда девочка слегка подрагивала, будто ей снился кошмар, или словно она плакала. Стоило Генри только подумать о такой возможности, как его сердце теперь неприятно сжалось. Может ли он быть в этом виноват?

Первый сделал один шаг в направлении девочки и, не сдержавшись, вполголоса произнес в никуда:

— Одиннадцать.

Санитар вздрогнул, когда, как казалось ему, спящая девушка резко повернулась в его сторону и села на кровать, подогнув под себя ноги и сбрасывая одеяло. Край ее ночной сорочки задрался, слегка обнажив стройные гладкие бедра.

— Генри? — девочка тихо обратилась к мужчине. Звучала она паршиво.

В этом месте лишь немногим было позволено обращаться к «санитару Питеру Балларду» по его настоящему имени, и Одиннадцать была одной из этих избранных. Правда, только наедине с ним, что случалось крайне редко.

Мужчина чуть улыбнулся. В темноте Одиннадцать, это, конечно, не увидела, но Генри это не остановило — привычка улыбаться для нее.

Его длинные ноги позволили оказаться возле кровати девушки за секунду. Он присел на край осторожно, чтобы не касаться подруги. Посмотрел на девичье лицо, спустился ниже. Задержал взгляд на чужих оголенных ногах — сглотнул и отвел глаза. Даже сейчас Одиннадцать была так красива и прелестна, что трудно было удержаться.

— Прости, я разбудил тебя?

Даже если это так, Первый не ощущал вину или стыд, наоборот, для него тот факт, что теперь Одиннадцать не спала, был просто отличен, и сейчас санитар ощущал приятное волнение от предстоящего контакта. Еще никогда они не оставались наедине так близко и так надолго. Однако этот формальный вопрос заставит наивную Одиннадцать подумать, что ему не все равно на нее и ее состояние — пусть это и была правда, все-таки свои желания Генри ставил на первое место.

Девочка покачала головой. Часто словам она предпочитала невербальные способы коммуникации — Генри такое не нравилось, но это была особенность ее закрытого и тихого характера. А еще иногда вынужденность — доктор Бреннер не любил, когда они разговаривали.

— Нет, — она промямлила, будто специально для мужчины рядом.

У нее был чертовски красивый тонкий голос, и Генри действительно не нравилось, что она почти его не использовала. Каждое ее слово, произнесенное так мягко и так спокойно, резонировало приятной дрожью с телом и душой санитара. Словно он разговаривал не с человеком, а с безвинным агнцем.