— И снова здравствуй, Элевен.

Девочка вздрагивает, но не оборачивается. Нет, в этот раз она не поведется. Конечно, уже по этому вкрадчивому голосу, она понимает, кто стоит за ее спиной. Честно говоря, Эл его не ждала. Как она вообще могла не заметить мужчину с самого начала? Может, в очередной раз была слишком сонная и просто не обратила внимания на стоящего в углу и внимательно наблюдавшего за ней человека. Хотя она в целом мало реагировала на других людей; не считая Папы.

— Опять рисуешь, да?

Мужчина немного наклоняется к рисунку девочки.

Элевен старается быть безразличной. Девочка продолжает рисовать, делая вид, что не замечает санитара.

— Смотрю, тебе понравились пауки. Это прекрасно, но, — мужчина повторяет то, что сделал в прошлый раз: берет новый лист бумаги и черный фломастер. — В тот раз я не успел рассказать кое-что еще.

Санитар начинает увлеченно рисовать. Он, видимо, старался вести себя как ровесник Эл. Это вообще нормально? Полминуты — на бумаге черный паук. Такой же, какой был тогда, но в этот раз мужчина не останавливается: берет в руки оранжевый фломастер; так бы взял красный, но он в чужих ладонях. Итак, теперь на животе паука появляется метка, похожая на песочные часы.

Элевен, в конце концов, не выдерживает, и бросает взгляд на детище человека рядом — выглядит рисунок устрашающе. Она понятия не имеет, что такого хорошего мужчина находил в этих существах.

— Это черная вдова, один из видов пауков, — он добавляет мелкие детали на рисунок, раскрашивает паука в черный. — Красивый, правда?

Мужчина заканчивает и поворачивает голову в сторону Элевен — выдается крайне редкая возможность встретиться с ней взглядом, и санитар решает закрепить этот момент легкой улыбкой. Ну, девочка не одабривает и резко отворачивается от человека. Глупая! Незачем было с такой дурацкой любознательностью разглядывать чужое творчество, неужели своего мало?

— Это я к чему, — санитар еле сдерживает смешок: все-таки ее нелепые реакции забавляют. Он еще не сталкивался с такими детьми, разве что, ну… — Во время рисования, можно использовать несколько цветов. Тогда рисунок выглядит интереснее. И еще важны детали — согласись, с ними стало гораздо лучше, а?

Девочка искренне пытается не слушать его неуместные советы, но проигрывает: или чудовищу с голубыми глазами, или самой себе. И снова смотрит на чужой рисунок — сравнивая со своим и неосознанно перенимая решения санитара на будущее.

Она виновата, да. Но все-таки, все-таки ее противник слишком способный. Он знает, как правильно общаться с детьми и Элевен в том числе. Профессионал. Единственный человек в окружении девочки, который может также — Папа. Элевен давно проиграла Папе и была полностью очарована им. Если бы она знала, что такое любовь, она бы сказала, что любит Папу так сильно, что готова уничтожить весь мир ради него. И ведь это была даже не детская безусловная любовь к родителю: просто Папа, в отличие от ее братьев, сестер и других людей, знал, что Элевен немного особенный ребенок и к ней нужен определенный подход. Здесь важно было вовремя подойти и вовремя отступить, быть мягким и терпеливым — понимающим, и, главное, ни в коем случае не переходить границ. Как самый ужасный исход для Элевен, этот глупый страшный санитар копировал все методы Папы, словно имитатор.

Эл была обречена на провал с самого начала — с того момента, как белый санитар впервые заприметил ее отрешенность от мира и других людей. Возможно даже еще раньше — тогда, когда он, некими окольными путями узнал о ее слегка необычном происхождении. Тогда, когда узнал, что она, вероятно, самый перспективный и многообещающий проект доктора Бреннера.

В любом случае, видение оборвалось тогда, когда Папа вновь вошел в радужную комнату.

Джейн швыряет по воспоминаниям, как надувной мячик. Она абсолютно теперь это не контролирует: куда ее занесет, и что она там увидит. Сейчас ее прогоняют по воспоминаниям раннего детства — примечательно, только по тем, где в той или иной степени фигурирует Генри. И вот, она в очередной раз…

Радужная комната. Рисунки паукообразных. Фломастеры. И, о, кое-что новое, но теперь неизменное — константа: страшный санитар с голубыми, фальшиво-невинными глазами. Он говорит много, даже больше папы, объясняет и улыбается. Рисует вместе с Элевен. Сначала девочка искреннее пытается не поддаваться чужому влиянию — но лед всегда тает от высоких температур, пусть и постепенно.

И уже на шестую секцию, на которую забрасывает Джейн — уже тошнит от таких резких смен, Элевен ждет его. Тогда, когда он подойдет, поздоровается и посмотрит на ее рисунок. Расскажет что-нибудь интересное или не слишком, мало-понятное, но все равно такое нужное для нее. Неясно зачем и почему — в пять лет мало какой ребенок может разобраться со своими чувствами, и Эл исключением не была.

Элевен себя проигравшей еще не считала, но заведомо таковой являлась. В каждой их новой маленькой ментальной шахматной партии ей ставили мат в два хода.

Девочка позорно проигрывает санитару полностью в их десятую встречу — удивительно, как долго продержалась.

Джейн больше не может даже думать — ни в начале, ни в конце, ни во время перехода. Ей кажется, что у нее кружится голова — это не так.

— Меня зовут Питер, — мужчина говорит словно невзначай во время того, как рисует очередное «что-то». — Наверное, стоило сказать раньше. Прости.

Элевен замирает. Из пальцев ненароком выпадает черный фломастер.

— Эй, все хорошо?

Девочка переводит взгляд со стола на лицо теперь уже Питера — он выглядит так, будто искренне за нее волнуется. Не то чтобы Эл обращала на такие мелочи внимание. Она смотрит в его глаза — ищет, изучает. Ненавидит смотреть в чужие глаза, терпеть не может, от этого начинает кружиться голова и краснеют щеки, но сейчас так нужно. Обязательно: ей нужно удостовериться в том, что ее проигрыш не ознаменует еще и ее скорую погибель.

— Питер, — сиплый шепот. Язык Элевен двигается плохо: это первый раз, когда она разговаривает с санитаром и первый раз, как она говорит за несколько недель вообще.

Это слово, его сладкое и нежное человеческое имя, не номер и не прозвище, мягко кувыркающееся на языке хриплым комком, метит абсолютный разгром Элевен. Добровольную капитуляцию.

Питер улыбается.

***

Джейн выкидывает из воспоминания резко — нежданно и нагло. Она оказывается в мокрой пустоте бездны. Впервые за долгое время снова здесь. Этот марафон крайне негативно сказался на ее состоянии. Она осматривает себя, судорожно изучает руками собственное тело, дыша так громко, что позавидует даже астматик. Она проверяет, вернулся ли к ней контроль над телом и особенно, особенно над разумом. Невыносимо тяжело — хуже не бывает. Девушка боится, что ее сердце не выдержит и остановиться.

Проблема ни сколько в Питере, вернее, Генри, сколько в том, что к такому безрассудному во всех смыслах забегу она готова не была. Ее тело в шоке. И ее разум — ее психика тоже. Потому что эти воспоминания слишком наполнены ощущениями. Теперь уже в ее настоящей взрослой голове миксер — он перемешивает и чувства, и эмоции в кашу. Она точно должна испытывать к монстру Генри, ужасному человеку, убийце, черт возьми, ничего, кроме ненависти — но теперь ей сложно. Все такое смешанное и странное. Он смог вплести ее в свои сети даже через детские воспоминания, Господи.

Чтобы его победить, ей стоит быть беспристрастной и эмоционально-холодной. Поставить установку на то, что он всего лишь манипулирует ее маленькой «я», ради того, чтобы достичь своих мерзкие целей. Окончательно свою ненависть Джейн подпитывает тем, что он в любой момент может убить самых дорогих для нее людей. Так-то лучше. Она готова продолжать — до конца еще далековато, и до полного восстановления способностей тоже.

Ну, в любом случае, Джейн не скрывая молится, чтобы больше не видеть Генри. Она хочет отдохнуть от его лицемерия и фальши.

Судьба в очередной раз ставит девушке подножку -