Ему мало — и он коленом нажимает на ее промежность, любуется тем, как Элевен корчит дразнящие его член гримасы. Бедняжка была так возбуждена и накалена, что Генри даже стало ее жалко. Но еще рановато — он хочет довести ее до такого состояния, чтобы она просто не могла ему отказать, когда он попросит кое-что для себя.

Генри любил петтинг, ему нравилось оставлять на всем теле Джейн свои мокрые метки — языком, пальцами и губами, но больше он, конечно, получал удовольствие от ее (собачьего)вылизывания. Ему нравился вкус: металлический, словно облизываешь пальчиковую батарейку или, скорее, словно пьешь горячую и свежую кровь. Ему нравилось то, как она извивается и стонет, ему нравилось, как сильно она мокнет, показывает, как хочет его. Нравилось, когда она становится вялой и заторможенной, послушной, когда он с ней заканчивал Нравилось, когда она хватала его за волосы и прижимала к себе с силой — показывала свою власть, которая у нее, несомненно, была.

Но Первый был относительно молодым мужчиной. Еще человеком. И у него тоже были потребности. В основном, он их легко сдерживал: он знал, видел, что Эл не готова к полноценному сексу. И, справедливости ради, у него не всегда вставало. Однако сегодня — именно сегодня, он был уверен на все сто, что она ему отдастся — в этот раз полностью.

Поэтому он целует ее усиленно в шею, покусывает слабо, редко, упирается носом в яремную вену, трогает ее грудь и соски; наслаждается ее быстрым тяжелым дыханием и сладкими стонами; жмется к ней своим пахом.

И отступает в какой-то момент. Резко, потому что понимает, что больше не может. У Эл все тело измазано слюной — и она выглядит так соблазнительно с этими растрепанными во все стороны кудрявыми волосами, и этим блуждающим взглядом с едва заметными следами слез в уголках глаз, и вообще всем-всем для него. Потому что он ее любил — всегда, блять, любил, и она была для него идеальна по всем параметрам. Боже, он рассуждает как гимназист-романтик в пубертате. С другой стороны, этот период своей жизни он пропустил, поэтому нет ничего зазорного в том, чтобы наверстать, а?

— Давай попробуем кое-что новое, любовь моя, — он урчит себе под нос, направляя взгляд в направлении ремня, к которому потянул руки, — Ты же не против?

Он останавливает пальцы на металлической бляшке, стоя на коленях перед девушкой, и переводит взгляд в темные глаза Элевен. Она дезориентирована, явно. Молчит — может, обрабатывает его слова. Однако, ни спустя минуту, ни спустя две в гнетущей тишине и красной темноте, Генри не получает ответ.

Первый качает головой и одну руку кладет Элевен на щеку — проводит большим пальцем под глазом. Пусть ее молчание будет считаться согласием. Ибо больше ждать он не может.

Наклоняется к ней, параллельно рукой расстегивая свои штаны. Целует в лоб, - это целомудренный и ласковый поцелуй, попытка приласкать.

Когда он слабо надавливает своим мокрым членом Элевен на живот, девушка под ним сразу начинает дергаться и извиваться.

— Не бойся, — он шепчет ей в рот после легкого поцелуя. — Со мной тебе нечего боятся, Элевен.

Джейн не может видеть, что это такое прижимается к ней снизу, похожее по ощущениям на щупальце, которое однажды оставило в ее животе глубокую дыру, — но ей чертовски страшно и неприятно. Это что-то странное, новое и определенно негативное. Она напрягается и съеживается, судорожно вертит головой, пытаясь избегать поцелуев Генри, которые мешают ей понять, что вообще происходит.

Он неловко направляет член к девичьему влагалищу — упирается открытой головкой ко входу, но Элевен с силой стискивает бедра.

— Стой, — Эл кое-как отрывается от губ Генри, тараторит невнятно, — Не надо!

Джейн не знает, что он хочет сделать. Но она точно этого не хочет, и ей точно не нравится ощущения чего-то мокрого, горячего и липкого, что пытается проникнуть туда, куда точно не следует никому проникать. Она еще терпела его пальцы или язык, которые он периодически в нее пихал, но это что-то явно больше пальца и неприятнее языка, и она даже боялась представить, какой дискомфорт испытает. От этого у нее начинается истерика — по щекам текут слезы, и она дергается, воет и корчится, придавленная чужим телом к кровати. Отталкивает Первого в конце концов, растерянного, от себя грубо — она и подумать не могла, что у нее есть столько сил. У нее чуть не останавливается дыхание от мельком увиденного… чего-то. Это вообще нормально, что у него между ног подобное?

— Успокойся, — Генри прокусывают нижнюю губу до тонкой струйки крови — давно его так не обламывали. Он чуть не вскипел от злости — и о, Элевен явно видела: когда он в ярости, его взгляд отлично это показывает. С другой стороны, он должен уважать ее выбор. Как бы сильно его член не хотел.

Мужчина судорожно застегивает штаны, пытаясь не думать про свой каменный стояк и о том, как ему хочется сейчас свернуть Элевен шею. В этот раз не получилось. Очень жаль. Приходится давить из себя разочарованную улыбку и исправлять ситуацию.

Подтягивает ее голое тело на себя и предпринимает попытку обнять, но она уклоняется и чурается от него, как испуганный раненный зверь. Тогда он прикладывает больше сил — сейчас такая тесность нужна им обоим.

— Тшш, всё хорошо. Не нервничай, Элевен, — он гладит ее по темечку, жмется губами к ее лбу, — Ты же знаешь, что я никогда не обижу тебя.

Эл трясется и всхлипывает. Ей тяжело — у нее болит голова, и ей жутко и плохо, вдвойне жутко, когда понимает, что ей нравятся его теплые дружеские-сыновьи-отцовские-братские и даже материнские, любые в его руках, объятия. Это успокаивает — и его касания, нежные, почему ей нравится? Это ненормально. Вероятно, она дошла до пика сумасшествия. Приняла в свое сердце Белого Бога.

Генри опускает одну руку вниз, еле нашаривает девичий клитор в узости ее влагалища. Получает в ответ слабо слышимый стон и чувствует, как девушка в его руках успокаивается, переключает свое внимание на другое, когда мышцы ее живота сокращаются.

— Вот так. Умница, — у него сейчас самые аккуратные движения, какие только могут быть. Он обнимает ее и мастурбирует ей, а еще старается не думать о ноющей боли в районе паха. Ему не впервые — сдерживать свои порывы, но в этот раз обидней всего.

В любом случае, в тот день… момент или промежуток, тут черт его поймешь, Элевен так и не смогла кончить.

Генри мурлыкает ей в уши «я люблю тебя», так же, как и вчера, и позавчера, и каждый день, и это звучит как его самая искренняя улыбка, как хвойный лес, как мед и как цветы одуванчика, как что-то живое. Элевен слышит это постоянно, Генри повторяет из раза в раза, как будто если говорить это так часто, оно станет правдой.

Векна не умел любить ни по Фромму, ни по Фрейду, ни просто по-человечески. Это была не любовь, а проекция на человека, в котором он когда-то нашел себя. Все равно что посмотреть в зеркало. Так и не убитое давнее желание реализовать в ком-то младшем свой убитый Бреннером потенциал. Спасение себя через нее. Не более. Хотя, конечно, теперь это его мир и теперь ему решать, что есть любовь, а что ее нет.

«Они никогда не понимали тебя. Никто тебя никогда не понимал полностью. Никто кроме меня, Элевен. Никто никогда бы не принял и не полюбил бы тебя, потому мы с тобой от них отличаемся, и они могут только бояться и ненавидеть нас: другого не дано, как ты этого не понимаешь?»

«Мы нужны друг другу — как части одного целого; идеального. Правильного.»

Он бредит, возможно, не слишком до конца понимает, что без своих сил Джейн все еще обычный человек. Может, не хочет этого признавать, а может его логика искривлена настолько, что понять любому, кроме него, будет проблематично.

«Здесь твое место. Твой дом, твой личный рай - рядом со мной, подле моих рук. Пойми, Элевен, уже наконец и прими меня полностью.»

Генри так сильно любил Элевен, непременно любил, что был готов мычать ей в уши это всю мировую вечность, что у них была. До тех пор, пока она не наконец не поймет - не примет и не осознает. Их предназначение идти бок о бок друг с другом, не смотря на все разногласия и конфликты: это чертов факт, и если Бог-прародитель существует, он наверняка именно это и задумывал. Новые Адам и Ева, две части одного целого: абсолютный идеал.