Они замерли возле цзинши, заново изучая друг друга, жадно выискивая изменения, ожидая чего-то нового и страшась его. Так многое хотелось произнести, но Вэй Усянь сумел только выдавить один единственный вопрос:

— Хангуан-цзюнь, ты любил Старейшину Илина в прошлой жизни, я знаю. Кто я для тебя сейчас?

Наверное, это был не тот вопрос, который стоило задавать первым после двух лет разлуки. Подобное было бы странно с любым другим человеком, но не с лаоши. Он тот, кто поймёт. Невероятно длинные ресницы на прекрасном лице дрогнули — только об одном этом движении можно было бы слагать песни. Лаоши на мгновение прикрыл глаза, но потом уверенно поднял взгляд.

— Вэй Ин — всегда Вэй Ин.

Тяжелая хватка в груди вдруг ослабла и отпустила. Чья-то мёртвая рука разжала безжалостные объятья, и изнутри, словно прорвав плотину, хлынули слова: много, хаотично, болезненно и сумбурно. Но на этот раз всё честно и до конца.

— Не знаю, почему я в прошлой жизни не понял, но уверен, что всегда тебя любил. Однажды я всё вспомню, шишу говорит, что есть ритуал возвращения памяти о прошлой жизни, но пока, могу сказать точно, что я не мог тебя не любить. Может быть, в той жизни я просто не осознавал этого? А в этой… всегда любил, с самого детства и всегда знал, что ты мой, и принадлежу я только тебе!

Вэй Усянь говорил всё это, не отрывая взгляда, ловя любое даже самое мимолётное изменение в выражении потемневших глаз Хангуан-цзюня. Тот выглядел, словно прекрасная грозовая туча, готовая вот-вот разразиться ливневыми потоками. Вэй Усянь под страхом пытки не мог бы объяснить, почему так. Но лаоши, казался совсем нереальным, зыбким, словно колышущийся в знойном воздухе мираж. Может быть, дело было в побелевших от напряжения пальцах, привычно сжимающих рукоять Биченя; может — в плотно сжатых губах, чуть изогнутых ломкой линией; может, во взгляде — вдруг ставшим голодным и каким-то диким, таким, каким видеть ещё не приходилось.

— И лаоши… я вырос, стал взрослым. Я больше не хочу называть тебя лаоши, не хочу быть для тебя ребенком, быть кем-то другим. Я хочу быть для тебя — собой. Хочу быть с тобой, любить тебя, делить ложе с тобой каждый день, ходить на ночные охоты, смотреть на тебя, разговаривать с тобой… всё, что угодно с тобой!

Вэй Усянь сложил три пальца вместе, указал на небо, на землю, затем приложил к сердцу и произнес:

— Клянусь! Я на самом деле люблю тебя и всегда буду любить. Это не прихоть. Не влюблённость. У меня было достаточно времени, чтобы хорошо всё обдумать… Что скажешь, Хангуан-цзюнь?

Обмирая от восторга и почти священного трепета, Вэй Усянь наблюдал за тем, как Хангуан-цзюнь медленно сложил три пальца вместе, поднял к небу, затем опустил к земле и прикоснулся к груди. Он сказал просто, тихо, уверенно:

— Хочу быть с тобой. Любить тебя. Делить ложе с тобой. Каждый день. Ходить на ночные охоты. Смотреть на тебя. Разговаривать с тобой. Всё, что угодно с тобой.

Мир, однажды расколовшийся на части, снова стал целым. Как и Вэй Усянь.

Два месяца спустя. Нечистая Юдоль.

Прежде чем открыть глаза, Вэй Усянь прислушался к ощущениям. Теперь всё было на своих местах.

Первое, что он увидел, когда всё же открыл глаза — склонённое взволнованное лицо. Вэй Усянь моргнул, возвращая зрению чёткость. По щеке стекало что-то тёплое и влажное. Наверное, побочный эффект от ритуала.

— Вэй Ин?

Возможно, со стороны кому-то когда-то этот голос и мог показаться бесстрастным, но только не Вэй Усяню. От него Лань Ванцзы никогда не сможет скрыть ни беспокойства, ни любого другого чувства. Подавив желание пошутить, спросив: «Кто это? О ком речь?» он позволил себе лишь улыбнуться. Поднял руку и дотронулся ладонью до гладкой щеки.

— Я вернулся. Мы… оба тут и это весь я. Лань Чжань, я с тобой и чертовски рад, что в этой жизни успел понять больше чем в прошлой. Даже не думай, что отпущу тебя! — сказал и притянул к себе в поцелуй, успев, впрочем, заметить почти болезненное облегчение в медовых глазах напротив.

Но насладиться поцелуем им не позволили. Не Хуайсан, буквально ворвался в зал:

— Пожалуйста, скажите, что у вас получилось! Вэй Усянь? — он захлопнул за собой дверь, задвинул на засов и залепил закрывающим талисманом.

— Любопытно, кому из вас пришла в голову гениальная идея назвать меня в этой жизни так же как в предыдущей? Я вот что сейчас должен тебе сказать? Я Вэй Усянь, да. Два раза, видимо.

Не Хуайсан нетерпеливо отмахнулся:

— Потому что ты Вэй Усянь, как ещё тебя можно было назвать! Так, у нас мало времени, я рад, что всё получилось, но мои адепты не смогут долго его сдерживать! Дверь тоже не продержится, если что.

Голова после ритуала ещё немного кружилась, но память вернулась полностью, поэтому вопроса о том, кто пытается прорваться в главный зал Нечистой Юдоли не возникло. Вэй Усянь попытался подняться — пришлось опереться на руку Лань Ванцзы. Тот притянул к себе, коротко поцеловал в губы и поставил себе за спину, развернувшись лицом к двери и приготовившись. Не Хуайсан отважно встал возле самой двери, как будто бы мог остановить взбесившегося Цзян Чэна. Но порыв был достоин всяческих похвал.

Дверь действительно долго не продержалась — сдалась после третьего удара.

Цзян Чэн выглядел неважно. Под глазами залегли черные тени, скулы и подбородок совсем обострились, казалось, дотронься и порежешься, губы наоборот припухли, и потрескались. Не Хуайсан смело заступил ему дорогу. Цзян Чэн остановился, нахмурился:

— Не Хуайсан, я не хочу с тобой драться.

Глава клана Не резко раскрыл веер, словно обороняясь, сделал несколько лихорадочных обмахивающих движений. Хотя ночью под каменными сводами большого зала было скорее прохладно, нежели жарко. Впрочем, Вэй Усянь всегда подозревал, что в случае необходимости друг сумеет этим веером сражаться лучше, чем саблей.

— Как удачно, что наши желания совпадают! — воскликнул Не Хуайсан, продолжая интенсивно обмахиваться веером. От его движений начало рябить в глазах. Видимо, у Цзян Чэна тоже — он мотнул головой и моргнул несколько раз, раздражённо скривившись. Выглядел он, как человек, который плохо спал в последнее время. Очевидно, так оно и было. Вздохнув, он попытался заглянуть за внезапно ставшим необъятным Не Хуайсана.

— Вэй Усянь! Опять прячешься за Лань Ванцзы? Не надоело?

— Никогда не надоест! — Вэй Усянь выглянул из-за спины Лань Ванцзы. — Цзян Чэн, давай поговорим спокойно, как взрослые люди!

Услышав обращение, Цзян Чэн резко выдохнул и прикрыл глаза.

— Получилось…

Он стряхнул с руки Цзыдянь, снял меч и положил на пол, махнул рукой на Не Хуайсана:

— Пусти!

Очевидно увидев что-то изменившееся в его лице, глава клана Не на этот раз шагнул в сторону. Цзян Чэн быстрым шагом преодолел разделявшее их расстояние, остановился возле Хангуан-цзюня и вперился в него нечитаемым взглядом. Некоторое время они смотрели друг на друга, ведя мысленный диалог. Видимо, результат устроил их обоих, и Лань Ванцзы едва заметно кивнул, пропуская главу Юньмэн Цзяна.

Вэй Усянь остался один на один с братом. Глядя на посеревшее от волнения лицо своего шиди, он снова ощутил, как внутри собирается что-то смутно-тревожное, больное, но Цзян Чэн не дал распуститься этому чувству, шагнул навстречу, заключил в объятья, обхватив за затылок, прижался лбом ко лбу и прошипел:

— Иди сюда. Сам тебя прибью…

Из груди вырвался странный звук — не то смешок, не то всхлип.

— Я тоже скучал, шиди…

***

P.S. Спустя несколько дней адепты клана Лань прибыли в деревню Мо…

Экстра

Где-то, какое-то время спустя.

— Я тут подумал… — Вэй Усянь бросил быстрый взгляд из-под опущенных ресниц на мужа — тот сидел за гуцинем, как всегда, с идеально ровной спиной, невозмутимый и прекрасный. Шелковистые волосы струились по плечам бесконечным блестящим водопадом — волосок к волоску. Вэй Усянь вздохнул, поборов желание пригладить собственные привычно-непослушные волосы. Лань Ванцзы замер, вопросительно глядя, ожидая продолжения. — Оказывается, есть столько разных интересных ритуалов, мы могли бы попробовать ещё что-нибудь полезное. Как думаешь?