— Катрин, присаживайся, — он указал рукой на одно из мест, предназначенных для других руководителей Ордена.

— Мне не даёт покоя… что происходит у стен крепости? — госпитальерка старалась спросить это как можно вежливее и учтивее, ведь вряд ли Магистр мог порадовать её добрыми вестями.

— Османы потеряли почти половину своей армии. Однако они всё же разрушили ещё один бастион и захватили внешнюю стену. Но самое страшное не это.

Взглядом он указал на мятую бумагу с начертанным на нескольких языках текстом. Катрин взяла её в руки и начала читать.

— Написал на французском, итальянском и греческом, чтобы все смогли прочесть, — пояснил глава Ордена. — Сулейман убеждает, что если я добровольно сдам ему Родос, то все жители острова, включая его защитников, останутся живы. А если они сами возьмут крепость — то уничтожат всех и всё.

Теперь Катрин-Антуанет впервые стало страшно по-настоящему. Она ощутила, перед каким ужасающим выбором поставили Великого Магистра. Её глаза защипало от слёз, но она быстро заморгала, чтобы Вилье де л’Иль-Адам этого не увидел.

— И я не верю Сулейману, но… — Филипп сжал пальцами виски, унимая острую головную боль, — ему верит народ. Меня просят капитулировать, — он поднял голову и повернулся к девушке. Она вспомнила тот разговор, который подслушала совсем недавно, и её переполняла ненависть к каждому предателю, который ради собственных сомнительных выгод был готов перешагнуть веру и положенные на защиту острова жизни.

— Не сдавайтесь. Лучше погибнуть здесь владыками, чем отдать наш оплот этим варварам и позорно отступать, — она вновь была удивлена, что её мнением интересуются в таком сложном и тонком вопросе, и в то же время понимала, как тяжело Магистру, который после измены своего подданного ожидал предательства от каждого, даже от своего Совета. И только Катрин-Антуанет была исполнена нерушимой верностью и верой.

— Я рад, что и ты так думаешь.

— А как же можно рассуждать иначе? Ведь мы неустанно боролись с османами не для того, чтобы теперь уйти. И после стольких потерь султан точно не захочет оставлять всех родоссцев невредимыми. Мусульманам нельзя верить. Для них обещание, данное неверному — пустой звук.

— Как же мне тяжело, — Великий Магистр устало вздохнул. — Я послал рыцарей в европейские столицы. Их задача — убедить монархов помочь нам, и, если они согласятся, мы отбросим османов. Если же нет… В любом случае мы точно найдём выход, — после затянувшейся паузы уверенно продолжил он.

— Я верю в это, — госпитальерка осторожно коснулась жилистой руки главы Ордена, и тогда он вновь обратил к ней свой взор.

— Только бы наша вера оправдалась, помоги нам Господь. Ну, а если наши грехи столь велики и османы овладеют крепостью, — Магистр выдвинул ящик стола и достал оттуда массивный деревянный крест, — это тебя защитит.

Катрин-Антуанет с интересом разглядывала совершенно обыкновенный крест, подобно тем, что принято вешать над кроватями, и, не перебивая расспросами, дожидалась пояснений Магистра.

— Я бы хотел подарить его в день, когда турки покинут Родос. Но мы не в тех условиях, чтобы загадывать что-либо наперёд. Поэтому сейчас — лучший момент, — как бы отвечая на немой вопрос в глазах госпитальерки, он потянул крест в разные стороны и тот открылся.

Внутри лежал кинжал, и его рукоять вместе с клинком и гардой образовывали почти плоский крест. Тончайшая работа настоящего мастера была украшена позолоченными узорами и мелкими красными и белыми камнями.

— Теперь он твой, — Филипп протянул Катрин кинжал. Она взяла его в руки и поднесла ближе к тёплому свету свечи, желая разглядеть каждую деталь.

— Спасибо вам, Ваше Преосвященнейшее Высочество… Я… Мою благодарность не выразить словами.

Вилье де л’Иль-Адам лишь слабо улыбнулся, а затем отвёл взгляд к одному из завешенных окон.

— А мы… Не будем писать письмо? — вопрос девушки вывел Магистра из раздумий, и он повернулся к ней, положив руку на плечо.

— Никакой переписки с врагом. Я… позвал тебя не ради письма. Мне хотелось услышать твоё мнение и просто увидеть тебя.

— Мне тоже, — госпитальерка стыдливо опустила глаза, и, если бы в кабинете было светлее, Филипп смог бы увидеть румянец на обычно бледных щеках Катрин-Антуанет. Большим и указательным пальцем он сжал её подбородок, поднимая лицо к нему, а затем позволил себе поцеловать девушку ещё раз.

========== Крест — Глава IV ==========

Уже неделю на Родосе царила непривычная для военного времени тишина. Однако тишина эта была намного страшнее громыхания десятков орудий и звона клинков. Туркам удалось найти уязвимое место своего противника, ещё недавно казавшегося им непобедимым. Таким образом, внутренние проблемы стали фатальным испытанием для защищавших остров госпитальеров. Османы, претерпевавшие раз за разом военные поражения, оказались хитрыми дипломатами, и сами подтолкнули главу обороны острова к поиску мирного разрешения конфликта.

Целыми связками Вилье де лʼИль-Адаму приносили письма и петиции, в которых уже не предлагали остановить войну, а настойчиво требовали. Перед Магистром уже не стоял прежний вопрос: погибнуть ли с честью или выжить, но заклеймить себя позором — теперь он должен был сделать одинаково ужасающий для гордого и честолюбивого правителя выбор: быть свергнутым и убитым как тиран своим же народом, за который он без устали воевал, или же сдаться Османам, преклонившись перед ненавистным врагом.

Второй вариант всё же виделся ему более достойным, хоть и болезненным.

Таковым и был выбор Великого Магистра.

Об этом ещё не оповестили госпитальеров и простых жителей. Это решало только четверо глав Ордена. Они собрались за столом Магистра, и лишь одно место пустовало.

Всё заседание избранные рыцари-госпитальеры повторяли, что ни за что не отдали бы остров, однако их силы были почти исчерпаны. На этом настаивал и инженер Габриель Мартинегро — у Родоса больше нет ресурсов для защиты. Один только Магистр был против капитуляции и велел дожидаться помощи европейцев, которые в действительности только лишь на словах выказывали поддержку иоаннитам.

Результатом жарких дебатов стало окончательное решение о заключении мира. Только опасность бунта внутри цитадели заставила Вилье де лʼИль-Адама покорно склонить седую голову перед судьбой.

С невыносимой горечью Великий Магистр был вынужден объявить своим воинам: они должны отступить. Однако защитники не желали принимать капитуляцию, они были готовы бороться и дальше, противостоять силой в четыре тысячи человек полсотне тысяч османского войска. И тогда Вилье де лʼИль-Адам высказал ту мысль, к которой пришёл в ходе мучительных раздумий о своей дальнейшей политике:

— Изначально нас было всего шесть тысяч. Две из них — павшие за это священное, богоугодное дело. Сулейман привёл сто тысяч, и ровно половина сложила головы у наших стен. Гибли люди, но султану была важнее земля и торговые выгоды. Мне же важнее ваши жизни, ваши семьи и будущее. Мы достойно боролись, а теперь должны достойно проиграть, но спасти жизни простых людей. Deus lo vult.

Магистр невольно отвёл взгляд красных, уставших глаз ко внутренней стене крепости, над которой вместо чёрных знамён с восьмиконечными крестами развевался белый флаг. По его приказу. Сердце закололо, но он лишь гордо поднял подбородок и плотнее сжал губы, как и обычно подавая пример подданным. Теперь ему предстояли очередные переговоры с Сулейманом.

*

Турецкие полчища чувствовали себя на уступленной земле как дома. Несмотря на обещание султана не причинять никакого вреда жителям острова и их имуществу, они старались без особой необходимости не покидать своих домов, подпирали двери и вздрагивали от любого резкого звука. Те, кто вчера убеждал Великого Магистра сдаться, теперь, вероятно, жалели об этом. Радость местных жителей от того, что турки позволили им пять лет не выплачивать налоги, омрачал страх перед неуправляемыми османами — только теперь уже некому было на них жаловаться. С 20 декабря 1522 г. Филипп Вилье де лʼИль-Адам больше не владел Родосом.