— Папа мне отказал. Он не верит, что Сулейман в действительности собирается захватывать остров. Думает, это лишь пустые угрозы молодого и неопытного правителя. Говорит, будто бы нападения не будет. Но оно будет, я не сомневаюсь. Выгоды османов очевидны — наше владычество здесь — кость в горле всего мусульманского мира.

— Неужели не нашлось ни одного государства, желающего помочь?

— У всех свои дела. Вернее, так ответил Папа. К итальянским войнам сейчас приковано всё внимание крупнейших государств в Европе. Но ты знаешь, Катрин, — рука Магистра дрогнула, — они не нашли даже галер, чтобы переправить к нам две тысячи добровольцев, которые уже были готовы за нас воевать, — Филипп знал, эта девушка умела хранить тайны, потому только ей, своему писарю, он смог поведать правду. А уже приблизительно через час Вилье де л’Иль-Адам сообщил ожидавшим ответа Папы рыцарям о том, что монархи ещё не приняли окончательного решения. Очевидно, что глава Ордена лукавил, дабы не подрывать боевой дух в рядах иоаннитов.

========== Крест — Глава II ==========

Всю весну Сулейман готовился к исполнению обещанного. Двадцатишестилетнего султана ожидала вторая серьёзная военная кампания, и теперь, после успеха в борьбе с венграми, он больше не мог отказаться от лавров победителя. Лучшие инженеры, кораблестроители, стратеги — все были задействованы к исполнению важной для всех мусульман задачи — захвату главенства на Средиземном море.

Как итог — 26 июня Родос блокировали двести восемьдесят кораблей, доставившие десять тысяч турок во главе с Мустафа-пашой. Вилье де л’Иль-Адам понимал, что у берегов ещё не все силы Османской империи, но они уже численно превосходили всех воинов Родоса, готовых защищать христианское владычество. И всё же Великого Магистра это нисколько не страшило — его людей защищала мощнейшая крепость бастионного типа, окружённая двойными стенами и рвом, а также сами природные условия острова.

Турецкие инженеры готовили осадные и штурмовые орудия, но только их начинали располагать на брустверах, как иоанниты сравнивали все труды мусульман с землёй. Сулейману только и приходили доклады от Мустафа-паши об очередных неудачах их подданных. Султана переполнял гнев, который больше не удавалось полностью выплёскивать на страницах дневника. Он решил покинуть дворец и взять командование в свои руки. С ним отправилось почти сто тысяч воинов, исполненных жаждой войны и вражеской крови.

Прибытие Сулеймана ознаменовало наиболее кровопролитные битвы за владычество над твердыней. Война шла на земле и под землёй, и каждому христианину на острове пришлось забыть о спокойствии. Каждому, но только не Вилье де л’Иль-Адаму. Пусть он трезво оценивал силы Ордена — в то время как решительно настроенный султан высадился с сотней тысяч, он не мог противопоставить им даже десять тысяч человек, это не лишало его уверенности. Опытный воин видел в лице Сулеймана новое, непростое испытание для своего меча и слова. У Магистра определённо была надежда на победу — не количеством, а качеством отличались рыцари-госпитальеры, исполненные духом своих предшественников, славных крестоносцев. Храбрые, бесстрашные, готовые отдать жизнь за богоугодное дело, только бы нога османа не ступила на священную землю, они непрестанно скрещивали клинки своих подобных крестам мечей с саблями, определённо напоминавших символ ислама — полумесяц.

Великий Магистр не сидел в своём кабинете. Он не щадил собственных сил и целыми днями следил за тем, как ведётся работа подкопщиков под предводительством знаменитого венгерского инженера Габриэля Мартинегро, а также лично отдавал приказы госпитальерам, видевшим в лице Вилье де Лиль-Адама незыблемого авторитета. Они были готовы погибнуть за него, а он – за них.

Сулейман же собственными глазами убедился в бессилии своей армии: без конца умирали его люди, при этом не принося значимых результатов. Переполненный гневом, он требовал непрерывно атаковать укрепления, и подгонял подкопщиков, угрожая казнить каждого, если он понесёт окончательное поражение или будет вынужден возвратиться в Стамбул ни с чем. Гонимые страхом, они дали султану первый действительно значимый результат — пал Английский бастион. Вдохновлённый успехом, предводитель мусульман приказал начать штурм.

Османы прорывались внутрь, за укрепления, оставляя за собой разрушения, пожары и лишая мирных жителей крова. Но мощнейшим натиском госпитальеры и ополченцы отбрасывали многочисленное войско мусульман к их прежним позициям, устилая землю за собой мёртвыми телами и потерявшими своих хозяев саблями.

В непроглядной пелене дыма группа иоаннитов шла на крики и взовы о помощи потерявших свои дома людей. Магистр приказал разместить их в подземелье своей резиденции, где им не будут страшны ни янычары, ни обстрелы, ни болезни. Катрин-Антуанет ждала их у входа во дворец, чтобы сопроводить до безопасного места, а уже там следить за дисциплиной и оповещать о происходившем у стен. Её переполняла гордость — именно ей, а не кому-то другому поручили такое ответственное дело, и она намеревалась выполнить его идеально, чтобы Магистр был доволен её работой. В то время как напуганные жительницы Родоса вздрагивали при каждом ударе ядра о стену крепости, и чуть ли не срывались на бег, лишь бы скорее оказаться в безопасности, Катрин шла медленно, гордо держа осанку. Ей и самой было страшно, но она показывала пример спокойствия остальным. Глаза очертили полукруг — от руин старой колокольни святого Иоанна, к любимому костёлу — теперь она уже нескоро сможет пойти туда на Мессу, и до незначительно разрушенной внешней стены.

Писарь Магистра вела всех за собой, степенно спускаясь всё ниже и ниже. Холодные холлы, скорее всего кишевшие крысами, наводили ужас на женщин. Они крестились, перешёптывались, кто-то не хотел идти дальше, но Катрин приказным тоном велела не останавливаться. Девушка убеждала остальных, что они здесь ненадолго и скоро османы уйдут ни с чем, однако ей мало кто верил, пусть они и не говорили об этом прямо.

Госпитальерка смотрела по сторонам, выбирая, где лучше укрыться её подопечным. Она сама никогда не бывала здесь ранее. Ей казалось, что количество коридоров и сырых пустовавших комнат подвала превышало те, что располагались наверху, и при нынешних обстоятельствах это было идеальным условием. За покосившимися гнилыми дверями скрывались сырые каменные стены, покрытые паутиной. Раньше там жили охранники ныне пустовавшей темницы, теперь же эти комнаты должны были приютить по пятнадцать человек каждая.

Катрин же поселилась одна, в самом отдалённом помещении, но даже отсутствие всё не утихавших соседок не дало ей спать спокойно.

*

Уже который день сверху доносился грохот артиллерийских орудий, но госпитальерку лишал сна совсем не он. С того дня, когда османы разрушили колокольню, откуда просматривался лагерь Сулеймана, она не видела Великого Магистра. В голове вновь всплывали тёплые моменты из мирных для Родоса времён, как она писала письма султану, сидя за столом самого Вилье де л’Иль-Адама, как он сообщил ей, что будет защищать Родос до последнего, как тогда же взял её за руку, она вспоминала проведённые вместе Мессы, и, что самое главное — день посвящения и клятвы. Тогда она впервые преклонила перед кем-то колено — она, знатная девушка, дворянка, дочь крупного феодала во Франции, перед которой становились на колени десятки слуг. Магистр смотрел на неё сверху вниз, но не взглядом господина, а безо всякой надменности, как добрый странноприимец, берущий её под свою опеку. И только ему она готова быть покорна.

Всё её тело охватывало особое чувство, приятное и нежащее, только лишь она представляла, как целует эти руки, как поднимает голову вверх и видит лицо Филиппа, а он протягивает ей раскрытую ладонь, помогая встать, и заключает в крепкие и тёплые объятия, отгоняя прочь промозглый холод подземелья. Но это были лишь мечты, а в реальности она была здесь совершенно одна, дрожа от ледяного сырого воздуха и напряжённых нервов.