Девушка почувствовала, как по щекам потекли слёзы, но она и сама не понимала — почему. Предателя ей было не жаль, ведь он свёл на нет все труды Вилье де л’Иль-Адама, но отчего-то её сердце забилось быстрее, дыхание сбилось, а руки нервно задрожали. Пыточную покинули все, и только один Андрэ так и остался прикованным к дыбе. Госпитальерка осталась возле одной из дверей, рассматривая в щель предателя, схваченного благодаря ей. Она была огорчена, что допрос прошёл слишком быстро и так и не достиг своего логического завершения — признания. В голову пришла идея зайти и посмотреть поближе, но она не успела даже дотянуться к дверной ручке. Иоаннитку неожиданно схватили за шею ледяной рукой. Она только решила закричать, как услышала тихий знакомый голос прямо возле уха.

— Что ты здесь делаешь посреди ночи? — пальцы на шее слабо сжались.

Она с усилием обернулась и увидела Магистра, с чьих уст ещё не сошла та зловещая ухмылка, а в сердитом взгляде виделось что-то лукавое. Одной рукой он крепко прижимал её к себе со спины, не давая сбежать или хоть как-то пошевелиться. Катрин чувствовала рельеф рыцарского тела через слои плотных тканей, его тепло и силу. На вопрос повелителя девушка не отвечала — не могла же она честно сознаться, что просто любила наблюдать за своим сюзереном, следить за проводимыми им заседаниями Совета, порой даже не слыша, что он говорит. Главное – как: манера его речи, размашистые жесты, неповторимая мимика. Ей просто нравилось на него смотреть. Катрин расслабленно откинула голову назад на плечо мужчины, получая удовольствие от слегка удушливой хватки и тяжело дыша.

— Это дело государственной важности… Ты знаешь, что делают со шпионами? — Филипп продолжал играть роль строгого следователя.

— Я каюсь в содеянном, Ваше Преосвященнейшее Высочество, — глядя в глаза повелителю прошептала Катрин-Антуанет. — Такое больше не повторится, — пообещала она, хотя прекрасно понимала, что повторится — если бы не привычка следить за всеми тогда, когда они этого не ожидают - Андрэ д’Амараля никогда бы не вычислили.

Магистр развернул её к себе и увидел блестящие в свете факелов следы от слёз, которые девушка не успела вытереть.

— Тебя напугало то, что ты увидела? — склонившись совсем близко к лицу Катрин, обеспокоенно спросил Вилье де л’Иль-Адам. Девушка же переменилась в лице. Её губы растянулись в довольной усмешке, а глаза загадочно заблестели. Она положила ладони на сильные плечи сюзерена, но только для того, чтобы Магистр не заметил, как её руки снова задрожали.

— Напротив. Это всё правильно. Так и нужно с предателями… Пусть его бесчестная смерть всем будет примером.

— Он ещё живой. Но ему сломали позвоночник. На казнь сам уже не сможет пойти, если вообще выстоит до этого времени. Как бы там ни было, из него нужно выбить признание.

— Ведь он рыцарь, так же, как и вы. Вряд ли пытки сломают его, особенно тогда, когда он так искалечен. И без признания известно, что он предатель. Есть доказательства, есть свидетели и слуга, который свидетельствовал против него.

— Все знают о нашей вражде еще со времен битвы при Лаяццо. Люди скажут, что я просто убил давнего соперника, но к чему мне это, если я всегда его побеждал? А ведь он всю жизнь вставлял мне палки в колёса. Тогда он подверг опасности мои парусники, а теперь — успех всей обороны Родоса, а ещё жизни моих рыцарей и простых людей. Самое страшное, что султан Сулейман был готов капитулировать, а Амараль убедил его продолжать осаду: он рассказал, что у нас истощены запасы провизии, орудий и пороха, а помогать нам другие европейские державы не спешат. Теперь штурмы усилятся, нам придётся непросто. И я даже не знаю, как заставить заплатить его за содеянное. Уповать на адские муки для него я не могу. Он должен страдать в обоих мирах.

— Канцлер уже страдал, когда лавры imperatoris были возложены на ваше чело. Его неоправданные амбиции привели только к позору. Теперь голова Амараля упадёт к ногам всех преданных им людей, а за казнью последует девятый круг ада, где быть ему вечно терзаемым в пасти Люцифера подобно Бруту и Иуде в ледяном Коците.

*

Все последующие ночи сон Катрин-Антуанет был беспокойным, и эта тоже не стала исключением. Иоаннитка проснулась около полуночи, и, покрыв волосы красной накидкой, вышла в холл. Из разных комнат слышались приглушённые разговоры. Катрин подошла к двери, где среди прочих ночевала и её двоюродная тётя, которую она не видела с момента вступления в Орден. Но это, в принципе, не особо её печалило. Именно из этой комнаты в тот день за ней и Магистром кто-то следил. Теперь женщины там что-то эмоционально обсуждали, и это вызвало у девушки любопытство. Она вслушивалась в их речи, пытаясь разобрать, о чём они говорят.

— Магистр собрал всех мужчин, наших сыновей и мужей, а нас бросил здесь голодать, — заплаканным голосом причитала одна из них. — А ведь мог бы разместить нас и получше.

— Лишь бы не заболели наши детки в такой сырости и холоде, — тонким голосом шептала молодая девушка, прижимая к груди спящего младенца. Видимо, они обе не осознавали, какой привилегией их одарил Великий Магистр, позволив на время опасности перебраться сюда.

— Мог бы сдаться Сулейману. Какая разница, кому платить налоги? — ответила двоюродная тётя Катрин.

— Точно, — подтвердила слова предыдущей женщины третья. — Ещё когда султан не приплыл к нам, он обещал не тронуть жителей и рыцарей, если Магистр согласится отдать ему Родос мирно.

— Он слишком горделив. Всех нас угробит и сам погибнет, только бы не сдаться, — пренебрежительно буркнула другая. Это стало последней каплей, и Катрин резко толкнула дверь ногой.

— Почему не спите и мешаете другим? — строгим, с долей гнева голосом спросила госпитальерка.

— А что такое? Ты запретишь нам? — ввязалась в спор говорившая до этого женщина.

— Не я, а Его Преосвященнейшее Высочество. Здесь я — изъявитель воли Великого Магистра, и прежде всего он велел мне следить за порядком, а для его поддержания разрешил любые методы.

— Его власть висит на волоске. Скоро он не сможет командовать даже нами.

Катрин бросила пренебрежительно-злой взгляд на неприятную женщину лет пятидесяти в уже износившемся, испачканном, некогда роскошном платье с искусной вышивкой, на которое спадали сбитые грязные волосы. Она выглядела словно бездомная, а продолжала вести себя так, как и раньше. С самодовольной ухмылкой госпитальерка парировала её слова:

— Вчера Его Преосвященнейшее Высочество казнил изменника, который также хотел сдать Родос османам, — писарь брезгливо поморщилась, вспомнив, как отсекли голову Амараля. — Вы не подумайте, я совсем не хочу вас пугать. Только лишь предупреждаю.

Все молча смотрели на Катрин-Антуанет. Они знали — ей ничего не стоит передать неосторожные слова своему сюзерену, только бы в лишний раз подтвердить свою верность, а ему ничего не стоит лишить жизни любого предателя. Девушка решила, что их разговор исчерпан. Она кивнула и напоследок пожелала им добрых снов, но исключительно из вежливости.

Иоаннитка всё время волновалась, ведь уполномоченный извещать их рыцарь давно не спускался к ним, а наверху в последнее время стало слишком опасно. Однако наутро одного из дней посланник от Великого Магистра сказал, что господин желает её видеть. Не зная, каких новостей ждать, Катрин спешно собралась и устремилась в кабинет главы Ордена.

Она ступила внутрь сокрытой в полумраке комнаты — Вилье де л’Иль-Адам завесил все окна плотной тканью, и горевшая на его столе свеча была единственным источником света. Колыхаемый прерывистым, напряжённым дыханием Филиппа огонёк отбрасывал на, казалось, постаревшее от всех этих событий лицо Магистра бледно-оранжевое мерцание. Увидев силуэт своего писаря, он приветственно привстал, а затем вновь сел, склоняя голову к лежавшему перед ним листу бумаги.

— Ваше Преосвященнейшее Высочество, мне передали… Вы хотели меня видеть? — она удивлённо осмотрела кабинет, и ей было любопытно, почему повелитель сидит в темноте, но решила не спрашивать. Она догадывалась.